Страница 69 из 108
— И они — еще далеко не все!.. — Баджи хотелось сказать: «Вспомни хотя бы твою несчастную Фатьму!», но она и сейчас сдержалась и лишь многозначительно сказала: — Вспомните, Хабибулла-бек, о многих сотнях и тысячах женщин, положение которых далеко не таково, как наше!
Все разом заговорили, поддерживая Баджи. Но Хабибулла продолжал упорствовать. Он спорил, хитрил, передергивал.
Однако он видел, что доводы его не находят сочувствия, и остерегся слишком обострять спор, перегнуть палку. Шайтан с ней, с этой «Севилью», и ее поклонниками! Недалек, надо думать, тот день, когда он будет здесь директором, и все эти «севилисты» станут его подчиненными, и тогда он по-другому заговорит с ними! А пока…
— Независимо от наших споров о пьесе, я хотел бы сделать несколько сердечных комплиментов участникам спектакля! — осклабившись, объявил Хабибулла.
Присутствующие оживились: много труда было положено на создание спектакля, много было в этой работе сомнений, борьбы, преодолений — каждому казалось приятным и лестным услышать заслуженную похвалу.
— Особенно мне хочется отметить одну из наших молодых актрис азербайджанок, талантливую исполнительницу роли Эдили — Телли-ханум, — сказал Хабибулла, одаряя Телли восхищенной улыбкой. — С какой непосредственностью, правдивостью провела она роль! Так и видишь эту жизнелюбивую грешницу Эдиль!
Сейфулла одобрительно кивнул: как не порадоваться за свою подшефную и партнершу, так удачно подыгрывавшую ему во время спектакля? На лице у Чингиза появилась горделивая ухмылка: видать, не зря избрал он себе такую подругу! А сама Телли, радостно блеснув глазами, с чувством воскликнула:
— Спасибо, Хабибулла-бек!
Баджи и Гамид переглянулись. Нет, нет, они не были в восторге от игры Телли. Конечно, если б Телли отнеслась к своей работе серьезно, она добилась бы лучшего результата — она одаренная, способная актриса. Но так… Не помогло Телли даже ее пресловутое парижское платье!
— И еще я хочу отметить игру одного из наших старейших и уважаемых актеров — товарища Сейфуллы, — продолжил Хабибулла. — С какой поразительной силой провел этот талантливейший актер трудную роль Балаша! Как блестяще раскрыл он душу несчастного запутавшегося человека! Сердце мое дрогнуло, когда я увидел, как Балаш, измученный сложными отношениями с женой, делает отчаянное усилие вернуть утраченное счастье, рыдает, на коленях просит у Севили прощения… Признаюсь, я не в силах был сдержать слезы…
Впервые слышала Баджи в голосе Хабибуллы столь искренние ноты, впервые видела в его лице столь неподдельную печаль. Видно, и впрямь сильно растрогал его Сейфулла своей игрой. Быть может, увидел Хабибулла самого себя в этом Балаше? Быть может, вспомнил и о своей несчастливой семейной жизни?
— Не в силах были сдержать слезы? — неожиданно прозвучал насмешливый возглас Гамида. — Вы слишком сентиментальны, Хабибулла-бек!
Словно кто-то подменил Хабибуллу:
— С каких это пор принято смеяться над добрым сердцем? — воскликнул он с возмущением в голосе.
— При виде Балаша доброе сердце должно испытывать презрение и гнев, а не жалость и сочувствие! — спокойно возразил Гамид. — Не знаю, кто послужил причиной этих чувствительных слез — актер ли, стремившийся вызвать их у зрителей, или сам зритель, поскольку у него нашлись слезы жалости и сочувствия для такого человека, как негодяй и пошляк Балаш!.. Пусть не обидится на меня товарищ Сейфулла, если скажу, что вскоре мы увидим на нашей сцене более правильное толкование образа Балаша — в этой роли готовится выступить Али-Сатар, и, насколько мне известно, тот Балаш вряд ли вызовет у зрителей жалость, сочувствие или чувствительные слезы.
Сейфулла метнул на Гамида недружелюбный взгляд: опять этот нахальный малый оскорбляет его, старается углубить пропасть между старыми актерами — им, Сейфуллой, и Али-Сатаром. Сейфулла перевел взгляд на Хабибуллу в поисках поддержки, но тот не нашел, что ответить Гамиду.
Да, Хабибулле с его критикой в этот вечер явно не везло!
И, как обычно, когда он видел, что победа не на его стороне, он заставил себя улыбнуться и с притворным миролюбием произнес:
— Я, уважаемые товарищи, остаюсь при своем мнении, хотя, возможно, что и вы по-своему правы. Впрочем, в ближайшем будущем нас рассудит сам зритель!
Он раскланялся и, подняв голову, с показным спокойствием покинул актерское фойе.
ФАТЬМА
Вспоминая рассуждения Хабибуллы, Баджи негодовала: какой двуличный человек!
«Севиль», видите ли, устарела, так как азербайджанка уже окончательно раскрепощена? Интересно, что бы он сказал, если б ему привели в пример его собственную жену?
Внезапно Баджи осенило:
«А что, если позвать Фатьму на спектакль? Пусть посмотрит, пусть набирается ума-разума!»
Задумано — сделано.
Но Фатьма в ответ на приглашение только пугливо отмахнулась:
— Нет, нет, Баджи, что ты! В театре-то ведь я никогда не бывала — сама знаешь, Хабибулла меня никуда с собой не брал.
— И я до поры до времени не бывала, а теперь я — актриса, играю на сцене.
Фатьма вздохнула:
— Ты, Баджи, — другое дело.
— Я, по-твоему, не из такого же теста сделана?
— Из такого же… Да все-таки не из такого.
В душе Баджи согласна с Фатьмой. Но не признаваться же в этом вслух.
— Напрасно ты, Фатьма, себя принижаешь, — сказала она с укоризной.
— Больше, чем есть, не принизить… — нос и губы Фатьмы печально вытянулись. — Театр? Признаться, и денег лишних не имею на пустые забавы.
— О деньгах ты не беспокойся — я тебя проведу бесплатно.
На лице у Фатьмы появилось выражение, какое Баджи нередко наблюдала у Ана-ханум, когда та принимала отчет о покупках, сделанных Баджи на базаре: уж не обманывают ли ее, стремясь что-либо выгадать для себя?
— Не знаю, право… — протянула Фатьма. — И еще… неровен час, натолкнусь в театре на Хабибуллу.
— Не натолкнешься — он уже видел этот спектакль.
— А вдруг придет посмотреть еще раз?
— Не придет! — голос Баджи прозвучал насмешливо, уверенно.
— Ну, другие могут меня там увидеть — расскажут ему.
— Я тебя усажу в укромное местечко, где тебя никто не заметит.
— Все-таки страшновато.
— Да не бойся ты, глупая!
— Не знаю, право… Вот если только дети будут здоровы…
— А зачем им болеть, таким славным ребятам?
— И если сама не заболею…
— Ты бы еще сказала: если не будет конца света!
— Не знаю, право…
Баджи с досадой махнула рукой. Ну и упрямая же эта Фатьма! Заладила: «Не знаю, право…» Но если так, то и у нее, у Баджи, достанет упорства, чтоб настоять на своем. Уговаривать она мастерица.
В конце концов, пришлось Фатьме сдаться.
— Так, значит, придешь? — прощаясь, напомнила Баджи.
Фатьма нерешительно кивнула.
— Не прогадаешь! — ободрила ее Баджи. — Только смотри, тазов и мочалок с собой в театр не тащи, как тогда, к юристу!..
И вот Фатьма в театре, в зрительном зале — сидит, закутавшись в чадру, боязливо озираясь.
Слава аллаху: в зале гаснут огни. Занавес медленно поднимается, приоткрывает кусок жизни в доме Балаша.
Как все это напоминает Фатьме ее жизнь с Хабибуллой! Таким же хмурым возвращался он домой, такие же придирчивые, несправедливые слова бросал ей в ответ на все ее старания угодить ему.
Аллах великий! Словно кто-то подглядел ее жизнь и теперь со сцены показывает людям, сидящим в этом зале.
Вот так же, как этот Балаш на сцене, привел однажды Хабибулла в свой дом гулящую компанию. Были там артисты — Сейфулла и Чингиз и эта подружка Баджи, с челкой, был там какой-то пьяный мужчина, не азербайджанец, которого все называли инженером. Так же, как этот Балаш, стыдился Хабибулла познакомить свою жену с гостями, приказал ей сказаться больной и не выходить из спальни; там она и коротала ночь, поглядывая в замочную скважину, как веселятся гости и слушая пьяные их голоса.
А что изменилось с уходом Хабибуллы к другой? Он пропадает где-то по нескольку дней, а вернувшись, снова держит себя хозяином и властелином — таким, как этот Балаш.