Страница 35 из 108
ДВЕРИ ОТКРЫТЫ
Летят, летят птицы с севера!
Низко над берегом проносятся чайки, утки, кулики. Высоко в небе кричат журавли. Летят, летят птицы с севера, где осень и непогода, а здесь, на Апшероне, небо все еще синее, и ласково светит солнце.
Быстро летят птицы, и также быстро летят годы!
Семь лет назад Баджи вошла в это здание впервые — прикрытая чадрой, чуть поотстав от мужа, как требовал старый закон, и, сидя в душной ложе, смотрела сквозь густую кисею на сцену, где толстый актер изображал красавицу Лейли.
А теперь Баджи входит сюда с открытым лицом, вместе с товарищами, окончившими театральный техникум, и в руке у нее коричневый чемоданчик. С этой осени она — актриса театра, настоящая актриса. Видно, не только в снах и в сказках свершаются чудеса!
— Как хорошо, что Виктор Иванович и здесь будет с нами! — шепчет Баджи.
— Боюсь, что и здесь будет он мучить нас своими экзерсисами и этюдами, или еще что-нибудь придумает в этом роде! — отвечает Телли, не разделяя радости подруги.
Ах, Телли!
Была бы сейчас на ее месте Халима… Жаль, что так быстро уехала она в Узбекистан, на следующий день после выпускного спектакля, — спешила на работу в театр, не поддалась на уговоры погостить в Баку, хотя бы недельку. Что поделывает она сейчас там, в Ташкенте? Села бы да написала еще одно письмо своей подруге в Баку! Впрочем, много ли расскажешь на листке бумаги о том, что творится у тебя в душе! Хотелось бы хоть одним глазком поглядеть, одним ушком послушать, как она сейчас там у себя — славная, талантливая Халима!..
Помещений для актеров в старом здании театра не хватает — труппа разрослась, — и нередко в одной актерской уборной размещается несколько человек.
Для Баджи и Телли, однако, отведена отдельная комната на двоих — не каждый день поступают на работу в театр молодые актрисы-азербайджанки. По обе стороны от входа стоят одинаковые столики с большими зеркалами, цветы.
Баджи стоит посреди комнаты, вдыхая запах цветов. Осеннее солнце освещает все вокруг мягким золотистым светом. Где-то за стеной прозвучала фраза из разучиваемой роли. Откуда-то донесся звук гонга. Чье-то загримированное лицо заглянуло из коридора в полуоткрытую дверь и исчезло.
Это — театр. И она, Баджи, в этом театре актриса. Да, не только в снах и в сказках свершаются чудеса!
Телли нервно ходит взад и вперед, смотрится то в одно, то в другое зеркало, подправляет челку, прикидывает, какой из столиков ей занять.
— Я, признаться, была уверена, что у каждой из нас будет отдельная уборная, — разочарованно говорит она, так и не решив, на каком из столиков остановить свой выбор.
Ах, Телли, Телли!
Кто внушил тебе эту самонадеянную мысль? Уж не твой ли друг Чингиз?
Вот он стоит рядом с Гамидом, они о чем-то горячо толкуют.
— Сейчас двери театра широко раскрыты для нас, для молодежи, — говорит Чингиз, самодовольно подкручивая усики: приятно сознавать, что ты — нужный человек. — Мы должны забыть все техникумские раздоры, жить сплоченно, чтоб стариканы нас не заели. Хорошо бы организовать нечто вроде союза актерской молодежи: в единении, как говорится, — сила!
— Насчет того, что нам нужно жить сплоченно и дружно, я с тобой согласен, — отвечает Гамид. — Но чего будет стоить такое объединение молодежи? Не отъединит ли оно нас от всех остальных актеров? По-моему, мы должны войти в большую актерскую семью как младшие товарищи, научиться у старших всему, что у них есть хорошего, отбросить отжившее, слиться с ними.
— И незаметно раствориться, как капля в море?
— Напротив: самим стать широким морем!
АЛИ-САТАР
Али-Сатар невысок ростом, склонен к полноте. Он лыс, у него большой, толстый нос, пухлые щеки. Далеко не артистическая внешность!
А с театром Али-Сатар связан давно, с юношеских лет. Он начал рабочим сцены, был осветителем, суфлером, стал, наконец, актером. Теперь ему лет пятьдесят.
В окружении молодежи он не прочь потолковать о театре той далекой поры. Печальное переплетается в его рассказах с веселым, страшное со смешным.
— В те времена многие наши актеры-азербайджанцы отказывались смывать грим вазелином, — рассказывает он.
Заметив удивление на лицах слушающих, он поясняет:
— Они считали, что в вазелине — свиной жир!
Баджи понимающе кивает: свинья, по корану, — нечистое животное.
В те времена актерские коллективы не имели ни реквизита, ни костюмерной, а женские костюмы нередко приходилось брать из дурных домов, так как ни одна так называемая порядочная женщина не решалась дать свое платье в театр в страхе, что его осквернит тлетворный дух сцены.
— Почти никто из актеров, даже в роли муллы, не рисковал выйти на сцену в чалме, остерегаясь навлечь на себя гнев и месть духовенства, — продолжает Али-Сатар. — А сколько раз приходилось играть, всматриваясь в зрительный зал, чтоб видеть, откуда угрожает пуля! — с горечью восклицает он.
Неистощимы рассказы Али-Сатара об актерах прошлого. С кем только он не встречался — с Варламовым, с Савиной, с Шаляпиным, с Комиссаржевской. Был он близок и с известными актерами армянского театра, знал почти всех актеров родной азербайджанской сцены.
Какой маленькой, беспомощной ощущает себя Баджи, слушая рассказы Али-Сатара об этих замечательных людях, прошедших столь многотрудный, но славный путь в искусстве! Сможет ли она стать похожей на них? Сейчас она лишь вступает на сцену — но разве не правильно говорится, что любая дорога начинается с первого шага?
Не только рассказы о прошлом связывают Али-Сатара с актерской молодежью — он интересуется ее жизнью, работой, всегда охотно оказывает помощь.
Вот он беседует с Баджи об английской комедии «Тетка Чарлея», которую театр готовит к постановке и в которой Баджи предстоит впервые выступить на сцене в качестве профессиональной актрисы…
Два студента, Джек и Чарлей, пригласили к себе на завтрак двух молоденьких девушек, согласившихся посетить их при условии, что на завтраке будет присутствовать и тетушка Чарлея. Но в самый критический момент тетушка присылает телеграмму, что приедет только на следующий день. Студентов выручает их товарищ Бабс, который как раз в этот вечер собирается изображать в любительском спектакле старуху. Бабс переодевается в женский костюм, и его выдают за тетку Чарлея. Это ведет к ряду запутанных комических положений, которые, однако, разрешаются с приездом настоящей тетки…
Нравится ли Баджи «Тетка Чарлея»? Пожалуй, да: пьеса живая, веселая, зрители, надо думать, не проскучают.
Довольна ли Баджи своей ролью — одной из девушек, приглашенных в гости к студентам? Тоже, пожалуй, да: приятно сыграть молодую, жизнерадостную девушку, повеселить, посмешить зрителей!
— Разве в том дело, чтобы зритель только смеялся? — говорит Али-Сатар, охлаждая ее пыл. — Нужно, чтобы актер раскрыл перед зрителем природу смешного в характере данной роли. Так, помню, советовал наш замечательный комедийный актер Джагангир Зейналов.
Точно ли передает Али-Сатар слова покойного актера? Али-Сатар сам затруднился б ответить на этот вопрос. Избегая злоупотреблять собственным авторитетом, он нередко приписывает большим актерам прошлого свой опыт и мысли. Он позволяет себе действовать так в глубоком убеждении, что будь те актеры живы, они не протестовали бы. В иные минуты, впрочем, ему кажется, что он когда-то и впрямь слышал от них подобные слова.
— А не считаете ли вы, товарищ Али-Сатар, мою роль слишком маленькой, чтоб осуществить ваш совет? — озабоченно спрашивает Баджи.
— Маленькой? — осуждающе восклицает Али-Сатар. — Помню, как молодым актером я однажды отказался от роли, показавшейся мне слишком незначительной. И вот на другой день один мой товарищ по сцене, большой актер, подал мне несколько мелко исписанных листков — подробную биографию человека, разъяснение его места среди окружающих людей, смысла существования. И когда я прочел все написанное, мой товарищ сказал: «Вот твоя роль — разве она маленькая, незначительная?» Я до сих пор благодарен за этот урок покойному Гусейну.