Страница 14 из 18
"Мы начинаем с чистого листа, - сказал Клинтон. - Сейчас речь идет не о том, кто кого победит в глобальном контексте, а о том, можем ли мы помочь ему справиться с превосходящими враждебными силами у него дома". Тэлбот согласился, но тут же заметил, что Ельцин наверняка устроит Клинтону проверку характера, постарается получить как можно больше уступок и услуг, чтобы пустить пыль в глаза должностным лицам, которых он привезет в Ванкувер и среди которых немало тех, кто в любой момент готов переметнуться к оппозиции. Тэлбот убеждал Клинтона не показывать вида, что он хочет умаслить Ельцина. "Ты должен заставить Ельцина работать", - по-дружески сказал Тэлбот. "Послушай, - раздраженно ответил Клинтон, - Ельцин дома и так работает изо всех сил. По-моему, успех с моей стороны будет, если я не добавлю ему дополнительной головной боли".
Психологически этот ход сработал. Клинтон сразу попытался расположить к себе российского президента, выразив восхищение тем, как тот ведет борьбу с политическими противниками в России. "Я знаю, что ваша страна переживает непростое время", - начал встречу Клинтон и подчеркнул, что хочет сконцентрировать внимание на том, чем он может помочь Ельцину в период до 25 - даты референдума о доверии россиян своему президенту. Ельцин одобрительно кивнул. Но когда Клинтон стал излагать содержимое внушительного пакета помощи, Ельцин его перебил. "Как и на прошлом саммите (с Бушем. - А. М.), - пишет Тэлбот, - Ельцин не хотел создавать впечатления, что США спасают его. Да, ему нужна внешняя помощь, но она не должна быть слишком значительной, так как драматический рост американской помощи поставит его под огонь оппозиции, которая скажет, что Россия оказалась во власти США. Он хотел получить скромное увеличение американской помощи, как демонстрацию того, что мир готов помочь России в переходный период".
Однако в Ванкувере Ельцина занимала проблема, для решения которой нужно было как можно больше денег и как можно скорее. Речь шла о строительстве жилья для российских офицеров, которых Ельцин второпях пообещал вывести из стран Балтии в 1994 году. В американском пакете помощи на эти цели выделялось 6 млн. долларов. Узнав это, Ельцин сказал, что денег требуется гораздо больше, но эту просьбу он может высказать только в частном порядке, поскольку ему стыдно публично говорить о скверных условиях, в которых живет некогда гордая российская армия. "Палатки, Билл, ты представляешь, они живут в палатках!" - сказал Ельцин и добавил, что он должен что-то сделать, чтобы сохранить спокойствие в вооруженных силах. Ведь вдобавок к выводу войск из Балтии было предусмотрено сокращение их общей численности примерно наполовину.
Фундамент дружбы
Клинтон пообещал увеличить финансирование жилья для российских офицеров. Но как только денежный вопрос был решен, Ельцин неожиданно перешел в атаку, жалуясь на разные положения законодательства времен "холодной войны", сохранявшие силу в США. Ельцин упомянул принятую в 1974 году поправку Джексона-Вэника, увязавшую свободу торговли между двумя странами со свободой эмиграции из СССР, а также отмечавшуюся с 1959 года "Неделю угнетенных наций" с целью привлечь внимание к положению "угнетаемых" Советским Союзом европейских стран, включая страны Балтии.
Нелепость таких актов после развала СССР была очевидна, но ни Белый дом, ни конгресс не спешили их отменять. И хотя Тэлбот считает, что эти акты "на деле не имели никакого воздействия на российскую экономику и американо-российскую торговлю", для Ельцина они имели большое символическое значение. "Из-за них складывается впечатление, что с Россией обращаются как с коммунистической страной, а это оскорбляет меня как демократа", - заявил Ельцин и, войдя в роль обиженного человека, начал давить на своего визави. Он то укорял Клинтона, то льстил ему, пытался даже поймать на слове и заставить сделать публичное заявление об американских уступках. В ответ Клинтон лишь улыбался и кивал головой.
"Я мучился догадками, - пишет Тэлбот, - вспоминая размышления Клинтона о венской встрече Кеннеди и Хрущева. И когда мне представился случай поговорить с ним наедине, я спросил его, почему он позволил Ельцину так легко уйти? Разве это не опасно, если Ельцин, основываясь на первом впечатлении, решит, что Клинтон - слабый игрок?" "Нет, - уверенно возразил Клинтон. - Ельцин не столько добивался, чтобы я выглядел плохо, сколько пытался подчеркнуть, что он выглядит хорошо, чтобы показать это своим врагам дома. Вена была схваткой Хрущева с Кеннеди, а эта встреча - схваткой Ельцина с теми, кто пытается одолеть его".
Это был не первый и не последний случай, когда внутриполитические разборки в России становились предметом обсуждений на американо-российских саммитах, кои Ельцин пытался превратить в спектакли для внутреннего пользования. И всякий раз, получив пакет помощи, Ельцин переходил в атаку, желая выглядеть в глазах мира (но прежде всего россиян) равноправным партнером Клинтона и даже победителем. Но это не удавалось, так как Клинтон его тактику раскусил и не реагировал на нее.
Саммит в Ванкувере стал этапным в развитии американо-российских отношений. После той встречи Клинтон и Ельцин стали друзьями. Клинтон поздравил друга с победой на референдуме 25 апреля 1993 года. Эту победу в московском Кремле и в вашингтонском Белом доме расценили как личную победу Бориса Ельцина и его курса на реформы. После этого Клинтон постоянно повторял, что надо "всячески помогать Ельцину в его усилиях по преодолению прошлого России и его собственного прошлого" - крупного партийного бонзы, кандидата в члены Политбюро. Между тем это прошлое крепко сидело в Ельцине и спровоцировало трагические события осени того года.
Борис Ельцин считал себя демократом и гарантом демократии для России. Однако демократия, как он ее понимал, предполагала наличие одного хозяина - Хозяина с большой буквы, как это исконно водится на Руси. Как написал в своей книге "Записки президента" сам Ельцин, "кто-то в стране должен быть главным - вот и все".
Кто в доме хозяин?
Отрицались ли этим демократические структуры в виде ветвей власти? Нет, не отрицались. Но каждая из ветвей могла функционировать лишь при условии, что в стране есть кто-то самый главный. Верховный Совет России, который некогда Ельцин возглавлял, не понимал и не хотел понимать, что главный в России - он, Борис Ельцин. Тем самым парламент покусился на ельцинский инстинкт "хозяина в российском доме" и подписал себе смертный приговор.
Навязчивая идея "разогнать всю эту компанию", как пишет в своих мемуарах Ельцин, родилась у него 5 июня 1993 года во время работы в Москве Конституционного совещания. Первым делом возникла мысль о "военной шоковой терапии" - внезапном военном ударе по гнезду "красно-коричневого охвостья". Но советники уговорили Ельцина подождать, в надежде, что все как-нибудь утрясется и парламентские властолюбцы наконец поймут, кто есть кто. Но они этого не понимали и продолжали обкладывать Ельцина красными флажками. В сознании президента все более навязчивой становилась идея применения силы.
Но это было бы прямым нарушением Конституции России, чреватым к тому же кровью, а возможно, и гражданской войной. Ельцин видел страшную перспективу и терзался. "В Вашингтоне знали, каково было состояние президента России на исходе лета и в начале осени 1993 года, - пишет бывший заместитель госсекретаря США Строб Тэлбот. - Тяжелые запои, приступы депрессии, гипертония". Каждой из этих хворей было достаточно, чтобы выбить человека из колеи. Но Ельцин держался, все более утверждаясь в правильности своего начального замысла.
И вот утром 21 сентября, когда Тэлбот находился в Комитете по внешним сношениям палаты представителей конгресса, где сделал очередное заявление в поддержку программы финансовой помощи странам СНГ, сидевший рядом коллега положил перед ним записку: "Ельцин только что объявил, что распускает Верховный Совет и назначает выборы нового парламента на 12 декабря. Через 20 минут надо прибыть в Белый дом, где президент готовится к телефонному разговору с Ельциным".