Доктор Елизов

Святой отец снова усмехается.

– Приказать подчинённому поступить так, как считает нужным начальник, – дело недолгое, но хочется, чтобы человек сознательно осуществлял то или иное действие.

– Согласитесь, ваше высокопреподобие, что потраченное на убеждение время может стать критическим для результата лечения болезни.

– То есть вы выступаете за необходимость принуждения… – как бы про себя проговаривает мой собеседник.

– Не всегда и не везде. Но в ряде случаев надо, как в ситуации с несмышлёным ребёнком, просто приказать сделать так, как необходимо, не допуская возражений, иначе мы просто потеряем человека, – возможно, с излишней жёсткостью, заявляю я и сразу развиваю свою мысль: – Я – врач, а врач для сохранения жизни часто вынужден прописывать очень горькие лекарства, которые больному не нравятся. Однако это необходимость! Врач не может идти на поводу у пациента, иначе он его просто не вылечит.

– Я с вами не спорю, – с лёгкой улыбкой, напоминающей новую усмешку, произносит архимандрит. – Признаюсь, мне просто захотелось понять, что за человек известный доктор Елизов, которого многие побаиваются, но тем не менее стараются попасть на лечение именно к нему.

– Я очень жёсткий человек, когда речь идёт о здоровье и тем более о жизни моих пациентов. А пациентами я считаю практически всех, ведь любой человек сегодня здоров, а завтра может заболеть и попасть в мои руки.

Архимандрит какое-то время молчит, глядя перед собой.

– Не удивляйтесь, Александр Николаевич, что я так с вами разговариваю, – будто очнувшись, он начинает говорить. – Я знаю людей, которые прошли через ваши руки, и они отзываются о вас с огромной благодарностью и почтением. Правда, иногда жалуются, – в его взгляде вдруг проскакивает весёлая искорка, – именно на вашу жёсткость.

– Вы считаете, это плохо?

– Нет! – коротко отвечает отец Григорий и, подумав, повторяет: – Нет. Думаю, таким и должен быть настоящий целитель, – и вдруг спрашивает: – Вы воцерковлены?

– Честно говоря, я не знаю, – с некоторым смущением признаюсь я. – Но в Господа нашего верую. Часто с молитвой обращаюсь к Нему за помощью и поддержкой, особенно когда делаю в медицине что-то уж очень сложное. В далёком заполярном посёлке Булун, куда мне порой приходится летать в местную больницу для лечения особых случаев, у меня есть, если можно его так назвать, духовник. Это батюшка местной церкви отец Михаил. Я прихожу к нему каждый раз, когда туда прилетаю. Всегда обязательно исповедуюсь… Порой мы ведём с ним интересные беседы.

– Возможно, я вас удивлю своими словами, но я искренне считаю, что главное – искренне веровать, а все предписанные Уставом обряды и таинства – это уже вторично. Святые старцы-отшельники как-то без многого из такого обходились, а жили с верой и молитвой. Что поделать, но для многих служителей церкви нашей как раз обряд и таинства являются основным, а молитва, идущая от искренней веры, уходит на второй план. Именно это сужает их кругозор и сковывает свободу их мысли.

Последние слова я воспринимаю как намёк на его понимание, каким священником является отец Серафим.

– Что ж, Александр Николаевич, вашу просьбу я исполню прямо сегодня. От меня позвонят в Чистые Озёра и скажут всё, что нужно. Уверен, отец Серафим к вам придёт и согласится пройти обследование. Ну а дальше уже дело ваше как врача.

– Спасибо вам, ваше высокопреподобие! – искренне благодарю я, чувствуя некоторое облегчение. – Со своей стороны, я готов обеспечить ему и обследование в медицинском университете, и все последующие процедуры. Полагаю, на операцию его направят по месту жительства, а значит, её придётся делать мне.

– Это ваш дар вам сказал? – с лукавой улыбкой спрашивает архимандрит.

– Возможно и так, – чувствуя некоторое смущение, соглашаюсь я.

– Рад был с вами познакомиться и поговорить, – заканчивает святой отец нашу встречу и встаёт.

Встаю тоже.

– Буду искренне рад как-нибудь пообщаться с вами ещё. Не стесняйтесь и, если надо, приезжайте, – он троекратно меня крестит. – Благословляю вас, Александр Николаевич, на дела ваши праведные, – и, подумав, напутствует: – И всё-таки постарайтесь быть с вашими подопечными немного помягче.

Увы, в любом роде человеческой деятельности встречаются люди, не пригодные к делу, которым решили заняться. Сколько таких врачей, учителей, инженеров! А ведь они же лечат, учат, строят чего-то там… А уж если такой человек берётся врачевать душу человеческую, то это уже совсем беда. Архимандрит, с которым я только что беседовал, наверняка это прекрасно понимает.

Вернувшись к себе в больницу, сразу иду к Главному.

– Значит скоро жди этого священнослужителя к себе, – вздохнув, замечает Кирилл Сергеевич после моего рассказа. – Интересно, что он скажет, когда придёт?

– В любом случае, раз он болен, его надо лечить, – заключаю я.

– Полагаю, благодарности за исцеление мы с тобой от него не дождёмся. Впрочем, работаем мы не для этого, – и главврач машет рукой.

Честно говоря, я не думал, что указание «сверху» сработает так быстро. После завершения моего вечернего приёма слышу стук в дверь. На моё «Войдите!» она открывается, и появляется отец Серафим.

При его виде в голове всплывает картина из «Пиковой дамы», когда её призрак является Герману со словами: «Я пришла к тебе против воли, но мне велено…» От этого воспоминания и от подчёркнуто покорного вида батюшки давлю улыбку.

– Садитесь, отец Серафим, – приглашаю с максимальной доброжелательностью, указывая на стул у своего стола.

Он тяжело садится. Я не знаю, в каком тоне прозвучало указание из епархиального управления, но вид у него подавленный, хотя во взгляде читается прежнее неприятие.

Считаю правильным хоть немного объясниться.

– Отец Серафим, ситуация с вашим заболеванием слишком серьёзная, поэтому я сделал то, что сделал. Я готов завтра же с утра договориться в медицинском университете о вашем срочном обследовании и сам вас туда отвезти. Прошу подойти ко мне… – смотрю в свой еженедельник, – завтра к двенадцати часам. Сразу же поедем.

Повисает напряжённая пауза, и наконец батюшка с улыбочкой произносит:

– Что ж, указание архимандрита я выполню и готов пройти… независимое обследование, но только для того, чтобы доказать несостоятельность вашего так называемого диагностирования. Странно, что он пошёл у вас на поводу, – звучит уже по-прежнему безапелляционно. – Будет очень интересно посмотреть на вас, когда у меня ничего не найдут. Тогда получится, вы и его высокопреподобие ввели в заблуждение своими богопротивными… упражнениями. Я очень хочу послушать, что вы тогда скажете.

Вид у батюшки теперь насмешливо-самодовольный. Предвкушает своё торжество…

– Отец Серафим, я предлагаю сейчас прекратить разговор на эту тему, дождаться вашей завтрашней встречи со специалистами кафедры онкологии и получения от них объективного ответа, – говорю я примирительно. – От вас требуется только завтра прийти в назначенное время.

– Значит, завтра в двенадцать я буду у вас! – уже с сарказмом в голосе повторяет он, встаёт и идёт к выходу.

С утра успел позвонить заведующему кафедрой общей хирургии профессору Михаилу Михайловичу Шахлатому, одному из моих учителей, часто приглашающему меня вместе поработать у операционного стола, и попросил его договориться на кафедре онкологии о нашем с отцом Серафимом приезде. К сожалению, с тамошним новым заведующим у нас пока сугубо шапочные отношения, не позволяющие мне обращаться с подобными просьбами лично.

Я не мучаю себя вопросом, придёт ли строптивый батюшка для поездки в университет или нет. Уверен, придёт. Во-первых, не посмеет ослушаться распоряжения архимандрита, а во-вторых, думаю, его захватило желание доказать свою правоту и посрамить оппонента. В любом случае поездка будет правильным шагом с его стороны. Не сомневаюсь, университетские онкологи подтвердят мой диагноз, а значит, он всё же начнёт лечение, с которым надо спешить. Пока этот пациент не попал в надёжные руки, я не смогу обрести внутренний покой.