Страница 88 из 103
Но это больше чем ложь. Это врожденный изъян постмодернизма. Постмодернистская теория предлагает означающему не чувствовать себя связанным, стать свободным от означаемого. В этом случае первый, который в конце концов должен был бы быть носителем смысла, оказался неисправимым самовлюбленным, склонным к хронической логорее означающим. Удовольствие от такой свободы, не связанной с реальностью креативности, выглядит менее привлекательным, когда пробел между означаемым и означающим оказывается чашкой Петри, в которой начинают бесконтрольно размножаться фейковые новости. Как утверждал Мэтью д’Анкона в своей книге Постправда: Новая война с правдой и как организовать сопротивление, постмодернисты виноваты в том, что теперь повсеместно принято считать, будто таких вещей, как истина и объективность, не существует, а есть только сила и интересы[513].
В 2017 году пресс-секретарь Белого дома Шон Спайсер заявил для прессы, что, несмотря на фотографические доказательства, толпа, собравшаяся на церемонию инаугурации Трампа, была самой большой за всю историю США. На следующий день Келлиэнн Конвей, тогдашний старший советник президента, в передаче Meet the Press на канале NBC, когда ведущий Чак Тодд указал ей, что заявление Спайсера было ложью, беспечно заявила: «Не будь таким драматичным, Чак, Шон Спайсер, наш пресс-секретарь, просто привел альтернативные факты»[514].
Что касается иронии, то она тоже выжила после 11 сентября — и не в последнюю очередь как инструмент понимания американской внешней политики. Джордж Буш в речи от 20 сентября 2001 года сформулировал цели «войны с терроризмом», заявив, что она «не кончится, пока все террористические группировки на земле не будут обнаружены, остановлены и разгромлены»[515]. В той же речи он назвал эту войну «задачей, которая не заканчивается». Ирония, инструмент, позволяющий нам оценить противоречие между тем, что говорится, и тем, что имеется в виду, помогает осознать, что утверждения Буша были пустой бессмыслицей: не может быть войны с терроризмом, потому что терроризм — это не армия, а тактика. По правде говоря, Буш и не объявлял войну всему терроризму на планете: он ведь не собирался вступать в бой, например, с Ирландской республиканской армией или баскской сепаратистской группировкой ЭТА.
Более того, первые залпы в войне с терроризмом прозвучали во время вторжения в Ирак в 2003 году, несмотря на то что эта страна не имела никакого отношения к терактам 11 сентября и не обладала — несмотря на заявления Буша или Тони Блэра — каким-либо оружием массового уничтожения. Это был конфликт, пропитанный трагической иронией. Война с терроризмом была начата в Ираке не для того, чтобы освободить мир от терроризма (поскольку это всё равно невыполнимая задача), а для того, чтобы создать дымовую завесу, за которой развернулась схватка за иракскую нефть, необходимую, чтобы мировая цена за баррель продолжала удерживаться на низком уровне. Существовала ироническая дистанция между заявленными и реальными целями этой войны. В 2003 году английская ученая и политик Ширли Уильямс предупредила, что «британскому правительству и его американским партнерам стоило бы остановиться и задуматься, не сеют ли они семена будущего негодования и не создают ли будущего рассадника терроризма»[516]. Она оказалась провидицей: именно в Ираке возникло террористическое движение ИГИЛ[517] — Исламское государство Ирака и Леванта, — захватившее в 2014 году Северный Ирак и Восточную Сирию с целью создания Всемирного халифата. По иронии судьбы именно война с терроризмом породила терроризм.
Кунзру утверждал, что «важнейшим свойством» постмодернизма было то, что он был доцифровым явлением. Чтобы доказать это, он воспользовался сервисом поиска по корпусу собранных в Google Books печатных источников, Ngram Viewer, чтобы определить, насколько часто слово «постмодернизм» употребляется в книгах начиная с 1975 года. Пик употребления этого термина пришелся на 1997 год, а затем пошел на спад, уступив место примерно в 2000 году термину «интернет»[518]. Я считаю такой подход ошибочным. Во-первых, постмодернисты не были авангардом; скорее, насколько их вообще можно валить в одну кучу, они были убийцами авангарда. Как отмечал Фредрик Джеймисон в своей книге Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма, высокий модернизм олицетворял концепцию уникального стиля наряду с сопутствующими коллективными идеалами художников или политиков передового отряда, или авангарда. У постмодернистов не было таких коллективных идеалов и такого уникального стиля. Постмодернизм, особенно в архитектуре, отдавал предпочтение множеству стилей, набранных в супермаркете истории, и сомневался в работоспособности модели, согласно которой идеи элиты в конечном счете пронизывают всю культуру, тем самым способствуя прогрессу человечества.
Более того, появление интернета совершенно не означало смерти постмодернизма. Но даже если бы и означало, это не может быть продемонстрировано через частотность употребления этих двух терминов в книгах. Интернет — симптом постмодернизма. Если интернет — это реализация постмодернистской мечты, как это понимает Кунзру, то это вряд ли означает, что мы больше не являемся постмодернистами. Очень странно предполагать, что, если что-то реализуется, оно перестает существовать. Во всяком случае, сейчас мы даже большие постмодернисты, чем в доцифровую эпоху. Ослабленная чувствительность к внешнему воздействию, которую Джеймисон считал характерным свойством наших душ в условиях постмодернизма, после 11 сентября лишь усугубилась. Офисный Джо — постмодернистский персонаж, которого представлял себе Дэвид Фостер Уоллес, одинокий, но постоянно на связи, зачарованный и обездвиженный перед экранами разных гаджетов, — остается символом нашего образа жизни. The medium is the message, средство коммуникации — это сообщение, будь то телевидение, интернет или iPhone.
«„Содержание“ средства коммуникации, — писал Маршалл Маклюэн в 1964 году, — подобно сочному куску мяса, который приносит с собою вор, чтобы усыпить бдительность сторожевого пса нашего разума»[519]. Ценности, нормы и способы ведения дел, принятые в обществе, меняются из-за технологий и способов, которыми нас поощряют их использовать. Предвкушение безграничного выбора и бесконечного развлечения, которые, как кажется, предлагают нам эти технологии, имеет и темную изнанку: тиранию контроля над нами. Разница между эпохой модерна и эпохой постмодерна состоит в том, что мы осознаем, для чего нужен этот кусок мяса, но продолжаем пускать на него слюни, пока нас грабят, — пока наша приватность уничтожается, деньги выгребаются из наших карманов, а наше время эксплуатируется с такой изощренностью, которая поразила бы Маклюэна.
В ответ на события 11 сентября философ Славой Жижек написал книгу Добро пожаловать в пустыню реального. В ней он утверждал, что глобальный капитализм и фундаментализм — две части одного целого и что такие парадигмы, как «конец истории» Фукуямы и «столкновение цивилизаций» Хантингтона, ограничивают диапазон очевидных конфликтов культурными, этническими и религиозными факторами, маскируя кое-что более фундаментальное, например экономические конфликты. Он предположил, что теракты 11 сентября и их последствия скорее затемнили реальность, чем вернули нас в нее. Глобальный капитализм сам по себе является разновидностью фундаментализма, а Америка активно содействовала подъему мусульманского фундаментализма, утверждал Жижек. Неолиберализм лишь усилился после 11 сентября, используя войну с террором как предлог для подавления инакомыслия и как средство легитимизации похищений подозреваемых, удержаний без суда, пыток и прочих ужасов Абу-Грейб и Гуантанамо-Бей.
513
См.: Ancona M. d’. Post Truth: The New War on Truth and How to Fight Back. London: Ebury, 2017. Ch. 4.
514
Blake A. Kellya
515
President Bush Addresses the Nation // Washington Post. 20 September 2001 (см. рус. пер.: https://inosmi.ru/untitled/20010921/141619.html)
516
Williams S. The Seeds of Iraq’s Future Terror // The Guardian. 28 October 2003.
517
Террористическая организация, запрещенная в России.
518
Kunzru H. Postmodernism…
519
Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. С. 22.