Птичья гавань

Последние два года в школе я много читал. Помимо прочего какое-то время не расставался с красным двухтомником Маяковского, заучивал его стихи и целые поэмы. Даже сам начал вырубать из груды мыслей эксгибиционистские стишата. У Леджика дома валялась печатная машинка, и он дал мне ее на время.

Вечерами я выносил машинку в сени, чтобы не мешать домашним. У меня был свой кабинет между улицей, коридором и кладовкой, где я отстукивал:

Сердце свое

на ладонях держу.

Раздел,

как избавил конфету от фантика.

Остальные члены смотрят и ржут.

Лирика сегодня, —

вчера была романтика.

Позже, когда я поступил на филфак, ко мне сразу прилипло прозвище «Маяковский». Каждый раз, когда меня так называли, я удивлялся и вспоминал Кузьму, сидящего на зоне, всего в километре от собственного дома. К этому времени у меня на ноздре появился шрам, почти как у него, только чуть меньше. Быстрая драка, на пальце врага была печатка — наложили два шва: нитки, которые я сам срезал через несколько дней. Так мне досталась еще одна фишка Кузьмы. Перенял то, что мне нравилось, но по сути ничего не изменилось: для филолога я был слишком малообразован и гоповат, для родных трущоб — слишком труслив и интеллигентен.

* * *

Они пили на берегу, и уже собирались уходить, когда неподалеку появился этот несчастный. Он вытащил на сушу свою надувную лодку и стал собирать рыболовные снасти, подсвечивая фонариком.

— Счас прокатимся на лодке, — обрадовался Кипеш.

Лодочник был молодым парнем, студентом. Он явно испугался, когда из тьмы вылезли трое пьяных подростков.

— Пить будешь? — спросил Козырь.

— Нет, спасибо. Мне пора, — сказал перепуганный лодочник.

— Погоди, дай нам только на лодке прокатиться, — ответил кто-то из них.

— Нет, — повторил лодочник. — Мне нужно идти.

Он скрутил крышку с клапана и надавил на бортик, старался держаться спокойно, как будто рядом никто не стоял.

— Ну нельзя же так, — сказал Кузьма. — Мы тебе пока не грубили.

Фонарик лежал на земле, и можно было определить габариты людей, но лиц было не разглядеть. Лодочник распрямился, определил, кто здесь главный и решил попытать свою удачу. Он совершил серьезную ошибку — толкнул Кузьму в плечо и резко сказал:

— Потерялись все!

— Опа, — удивился Кузьма и ударил лодочника в лицо, так что тот сразу сел в лодку.

Потом за дело взялся Кипеш, он набросился на лодочника, и, радостно похрюкивая, колотил его прямо в резиновой лодке, барахтался там, как малой в песочнице.

Когда Кузьма оттащил Кипеша, лодочник лежал, закрыв лицо руками, и, похоже, не собирался вставать.

Они выпили по кругу, еще раз предложили лодочнику, но тот не реагировал.

— Давай, вставай, хватит притворяться, — сказал Кузьма. — Пойдемте наверх.

Он помог лодочнику подняться и влил ему в рот немного самогонки. Лодочник был в полусознательном состоянии.

— Оставьте меня здесь, — говорил лодочник.

— Да пусть остается, что с ним случится, — согласился Кипеш.

Но все-таки решили помочь ему подняться по крутому склону. Их переговоры сложно пересказать словами, для этого нужно выпить пару бутылок. Козырь пытался свернуть лодку, скрутить в рулон, чтобы забрать себе, но был слишком пьян. Руки не слушались. Оставили ее на берегу.

Самый короткий путь вверх к поселку был самым неудобным, но в обход идти не хотелось. Они все падали на колени, поднимаясь по склону, Кузьма держал и ронял лодочника, тот стонал. Кипеш одной рукой держал фонарик, другой цеплялся за землю, чтобы не улететь назад. Когда они преодолели подъем, Кузьма отпустил лодочника и сам лег на траву. Кипеш тоже улегся отдохнуть и положил перед собой фонарик. Только Козырь стоял, ждал.

Лодочник вдруг немного оклемался и принялся стенать, как баба. Пытался ползти куда-то, проклиная своих обидчиков.

— Да заткните его, — не вставая промычал Кипеш.

Тогда Козырь и нанес решающий удар. За ним бы стоило присматривать, а лучше посадить на цепь. В его голове безумие добралось до черты, тормоза отказали, комбинация последних событий плюс «заткните его» сработали как клавиши компьютера для удара «фаталити». Козырь зарычал и зарядил лодочнику так, что тот покатился по крутому склону, ударяясь о камни и цепляясь одеждой за кусты.

— Вот же блядь! — вскакивая застонал Кузьма, старший брат моей мечты и один из кумиров отрочества.

Слонопотам и его соображения

Момент прикосновения пера ветра. Синдром утят в ванной. Бред. Мы стояли с Ниной возле нашего корпуса после занятий по режиссуре, закончившихся сегодня немного раньше. Я Нину обнял и поцеловал, и она слегка отстранилась, дескать, стесняется. Она младше меня на два года, только школу закончила. И есть в ней что-то детское. А у меня ни разу не было девушки младше меня, когда ты юн, хочется найти постарше. И еще она моя одногруппница. А я уже третий раз учился на первом курсе — на этот раз в университете культуры.

Я собирался идти на встречу выпускников, посмотреть на одноклассников и одноклассниц, что с ними за два с лишним года случилось, с бедными.

— Ты там уж смотри мне, — сказала Нина. — Ни с кем ни-ни. Это она мне подражает. Я ей так все время — такими словами.

— Что ты, Ниночка, — говорю, — любовь моя, и радость, и печаль моя, и крест мой, и рок. Уж не с одноклассницами ведь.

— Ну уж-уж, — и пальчиком так грозит, опять же мне подражая.

Незадолго до этого мы с Симановичем ночевали у нее в общаге. Я сказал ему, когда мы курили в туалете:

— Будешь спать на кровати головой к нашим ногам. Так вот, дергай меня за ногу, как только услышишь, что я вдруг начну приставать к Нине. Понятно? Я буду любить ее любовью светлой и чистой, а посему обязуюсь до первого нашего полового акта побывать в кожвендиспансере.

И, как только я пытался что-нибудь предпринять, дергал он меня за ногу, и ругал я себя за эту просьбу и благодарил.

Потерлись мы немного с Ниной, а она вроде бы хотела, но не совсем. Будто бы не время да не место. Не знаю, была ли она девственницей, я думал, что скорее да, чем нет. И сказал тихонько: «Ладно, давай сделаем это как-нибудь потом», — и она обрадовалась, что я так сказал, и уснула. Но мне уснуть не удалось, штуковина одна такенная мешала. Сделал полезное наблюдение: когда нужно, чтобы эта шняга работала, а она не работает из-за бухла — кажется, что она маленьких-маленьких размеров. А когда не нужно, чтоб она работала, а она, соответственно, работает, кажется, что она могла быть и поменьше. А на следующую ночь мы опять с Симановичем остались в общаге. Этот говночист отвратительно играл на гитаре и пел Нине тупые, но забавные песни о моих похождениях. Потом я один не спал, тупо сидел при тусклом светильнике да смотрел на спящую Нину, зная, что наступит тот момент, когда я перестану видеть ее в таком свете, что-то отключится. С тех пор, как меня бросила Элина, я постоянно влюблялся и всегда ненадолго.

Но Нина была как-то даже нереалистично красива во сне, и ничего больше не надо было, и я смотрел и смотрел на нее, а потом не стал ложиться с ней, чтобы случайно не разбудить. Лег на полу, как монах.

Но, собственно, это — дело прошлое. Вернемся сюда.

Посмотрел, как Нина идет от корпуса к общаге, и пошел в сторону дома. Мне было идти минут тридцать. Денег на проезд не было, потому что я отдал все имеющиеся с утра другу и бывшему однокласснику Мише, чтобы он купил водки.

Но я хорошо прогулялся: было тепло, обычно в октябре гораздо холоднее. Когда пришел к Мише, оказалось, что у нас мало денег. Мы встали возле его подъезда.