Тульский детектив II. Буцефал и скопцы

Пристав и действительный статский советник поднялись в библиотеку. Свечин предложил Столбову сесть, а сам подошел к окну, посмотрел в него, затем резко развернулся лицом к полицейскому и заговорил:

– Знаете, произошел досадный и странный случай, за который я чувствую некоторую ответственность.

– Я во внимании, – Столбов показал свою заинтересованность.

– Я, знаете ли, развожу лошадей, – начал Свечин.

– Наслышан, – коротко подтвердил Столбов.

– В прошлом году мои лошади получили призы на Всероссийской выставке. Одна была особенно хороша. Жеребец Буцефал. Такие кони – мечта любого заводчика. И вот недавно у меня его выпросил мой давний друг, Минин Дмитрий Львович. Честно скажу, я не хотел отдавать Буцефала. Но он целый год меня уговаривал: мол, зачем тебе такой конь, а я на скачках возьму с ним призы… Скачки – это его увлечение. Уговаривал, уговаривал и уговорил. Продал я ему Буцефала несколько дней назад, – Свечин замолчал, обдумывая дальнейшие слова.

Столбов тоже молчал, пребывая во внимании.

– Так вот, два дня назад конь исчез, – сказал Фёдор Александрович медленно.

– Украли? – спросил Столбов, справедливо полагая, что если бы конь просто сбежал, то к полицейскому бы не обратились.

– В том то и дело, что непонятно, – Свечин пристально посмотрел на Столбова, – как мне говорят, исчез из конюшни у всех на глазах. И исчез через несколько дней, после того, как Минин с трудом уговорил продать ему коня, даже денег не успел отдать за него. Получается, что сделка как бы не завершена. Но тут дело не в деньгах, а в двусмысленности происходящего и странности происшествия. Я хотел бы разобраться, что произошло, как хотел бы и сам Дмитрий Львович. Знаю, что для полиции сей случай незначителен, поэтому я посоветовался, кто бы мне мог помочь разрешить его, и Александр Францевич порекомендовал Вас, как человека, который опытен, всегда достигает правды и при этом достаточно деликатен.

– Мне лестно, что господин доктор такого мнения обо мне, – отозвался Столбов. – Я понял, что Вы хотите. Чтобы я сначала разобрался в происшествии без составления протокола?

– Вы меня правильно поняли, – кивнул Свечин.

– Но если пропажа лошади не будет, скажем так, урегулирована каким-то образом среди заинтересованных лиц, а приобретёт все признаки обычного конокрадства, то я заведу полицейское дело?

– Совершенно верно.

– Ну, что же, договорились, Федор Александрович.

– Благодарю. Идёмте, а то я уже опаздываю. Я предупрежу Дмитрия Львовича о визите полиции.

Свечин попрощался и стремительно сбежал по лестнице. Столбов спустился гораздо медленнее, размышляя о ситуации с лошадью. Очевидно, что дело было не в деньгах, а сомненью подверглись дружеские отношения Минина и Свечина. Причём, как понимал это пристав, недоверие проросло с двух сторон. Причиной же стала сама загадочность происшествия. Интересно, что же произошло? «На это придётся потратить время», – вздохнул Столбов. А его то сейчас и не было. Столько работы и ещё новые обязанности помощника… Всё это изматывало Илью Петровича. В который раз пристав подумал про себя, что становится стар для такой работы.

Доктора Столбов застал в экипаже, тот сидел и откровенно злобно пыхтел, читая газету.

– Что там такое приключилось? – спросил Столбов. – Ещё кто-то умер?

– Нет, но Бородин Александр Порфирьевич – знаете такого? – стал почетным членом медицинского общества!

– Вы же не завидуете? – спросил Столбов усаживаясь в двухместную коляску рядом с земским врачом.

– Нет! Отдаю ему должное. Он действительно хороший врач и преподаватель, но таких сотни, если не тысячи вокруг! Вы же понимаете, что это потому, что он композитор? Вот и был бы в почёте в музыкальном сообществе!

– Ах, Александр Францевич, мне кажется, что настоящее признание – это не раздавание друг другу знаков почета в медицинской среде, а выздоравливающие и благодарные пациенты у врачей, которые находятся на переднем крае борьбы с болезнями, как Вы, например.

– Вы правда так считаете? – задумчиво спросил доктор, заметно успокоившись после слов Столбова.

– Конечно. Мы приехали, позвольте откланяться.

– Как поговорили с Фёдором Александровичем?

– Нормально, но дел теперь только прибавилось, – честно признался пристав.

– Ну, Вы тоже на переднем крае, только на своём, куда деваться, – сказал доктор на прощанье.

«Вот именно: куда деваться», – подумал Столбов, возвращаясь к себе. Ни девочки, ни Антонова он уже не обнаружил.

– Так, Белошейкин и Трегубов, хватит точить лясы. Иван, ты взял показания у девочки?

Трегубов, не заметивший возвращения Столбова и по обыкновению коротавший ожидание с писарем, умевшим писать и одновременно поддерживать беседу, подскочил от неожиданности на стуле.

– Да, – отрапортовал он приставу, – только толку никакого.

– Что узнал? Коротко, нет времени читать.

– Ничего не знает. Напугана. Взяли её на работу пару дней назад. Второй раз всего пришла убраться, а тут такое.

– Кто убитые женщины, она сказала?

– Да, Петровы. Они сёстры: Серафима и Олимпиада.

– Серафима и Олимпиада, – хмыкнул пристав. – Ну, имена – уже кое-что. Чем занимались?

– Она не знает, говорит только, что очень набожные были.

– Это мы сами видели давеча – иконы, свечи, и даже крест.

– Илья Петрович! – в комнату, тяжело дыша, забежал высокий, худой и костлявый молодой мужчина.

– Филимонов, в чём дело, что случилось? – спросил Столбов молодого аптекаря, который подрабатывал вскрытиями для полиции.

– Эти две женщины, которых вчера привезли, – ответил он, переводя дыхание.

– Что с ними?

– Это же ужас какой!

3

Столбов пригласил Филимонова и Трегубова к себе в кабинет. Иван захватил себе табуретку, поскольку аптекарь в качестве гостя занял единственный свободный стул.

– Трегубов, прикрой за собой дверь, нечего пока всем слышать про убийство, – попросил урядника пристав.

– Ну, не томи, что там у нас? – спросил Столбов, сидящего напротив Филимонова.

Аптекарь, собираясь с мыслями, взъерошил рукой на голове копну жестких, тёмных, торчащих в разные стороны волос.

– Женщины-то покалеченные оказались, Илья Петрович, – начал он.

– Что значит «покалеченные»? – не понял пристав. – Мы же были на месте преступления, ноги-руки у всех, вроде, на месте были. Или что-то произошло за ночь, чего я не знаю?

– Ноги и руки-то на месте, а вот груди и… – Филимонов бросил быстрый взгляд на внимательно смотрящего Трегубова и сглотнул комок в горле, прежде чем продолжить, – грудь и другие женские органы отрезаны.

– Как так? – поразился Иван, уставившись на Филимонова. – Что за ужасы? Их что, пытали?!

– Нет, – ответил аптекарь. – Это было давно, на месте ран – зажившие ожоги. Раны прижигали.

– Скопцы, – медленно произнёс Столбов, уставившись в пространство. – Вот дела! У нас в Туле скопцы!

– Но разве скопцы – это не мужчины? – с недоумением спросил пристава Филимонов.

– Как видишь, нет, не только мужчины.

– Кто такие скопцы? – прервал своим вопросом диалог собеседников Иван.

Филимонов и Столбов одновременно посмотрели на Трегубова, как на блаженного.

– Я знаю значение этого слова, – смутился молодой урядник. – Но почему они во множественном числе, и как женщины могут быть скопцами? Илья Петрович, объясните, пожалуйста.

– Ваня, – тяжело вздохнул пристав, – скопцы – это секта. Вместо Господа нашего, – Столбов перекрестился, – поклоняются антихристу своему, Селиванову, который первым придумал отрезать самому себе своё, гм, хозяйство. Ты про хлыстов-то слыхал, небось?

– Конечно слышал, в губернии община есть.

– Вот теперь, судя по всему, есть и община скопцов. Только если хлысты погрязли в распущенности и разврате, то скопцы, или как они себя называют «обеленные», или «голуби», наоборот, отвергают плотские утехи и саму плоть. Режут её себе и друг другу почём зря.