Страница 20 из 40
Я спустил штаны и потерся шнягой о входное отверстие.
— Где презерватив? — спросила Ольга.
Я достал из кармана штанов и подал ей. Она быстро спрыгнула со стола и встала на колени. Разорвала упаковку, положила гондон на шляпу и ртом развернула по стволу. Я потянул за подбородок ее лицо к себе, поцеловал и опять посадил на стол. Сначала она лежала на столе, а я трахал ее, поднимая и отводя ногу одной рукой, второй гладя по груди. Лифчик был на Ольге. Мне бы хотелось любить голое женское тело, но какое-то искажение психики заставляло меня больше возбуждаться от бюстгальтера. Я наклонялся, целовал живот и опять выпрямлялся. Потом притянул к себе, и она обхватила мою задницу ногами. Вот мне показалось, что она кончила. Тогда я немного замедлился, вытащил, опять разложил ее на столе. Поскребся у порога и, получив позволение, аккуратно вставил в дымоход. Скоро мы кончили, как мне показалось, уже вместе.
И теперь сидели на столе, отчасти голые, отчасти одетые. Я гладил волосы Ольги, какая же она была красивая. И наконец-то смотрела на меня просто. То есть как будто я обычный человек, а не лунатик, ослицей рожденный.
— Может, пиздец уже наступил? — проговорил я, не веря в происходящее.
Еще раз поцеловал Ольгу, впитал вкус ее губ, щек, носа, лица и волос. И пошел в туалет. Чтобы спущенные штаны не мешались, я вышагнул из них и трусов. Стянул презик, — я не удержался и понюхал его, но он почти не пах, как будто она специально проклизмила тухлую вену перед встречей или просто вообще не было в ней неприятных запахов, — и кинул в мусорный бак. Шашка все еще дымилась, пока я купал ее в раковине.
— Как у технаря, поршень еще рабочий, — сказал я Ольге, когда вернулся.
Она уже сняла с себя все и сидела на столе совершенно голая. Я даже обрадовался, как ей к лицу нагота. Тогда я тоже стянул носки и — разом вместе с футболкой — толстовку.
Мы перешли на диван и развалились. Я просто целовал Ольгу, исследовал руками тело, дышал в вагину, как дышат на замерзшее стекло в трамвае, чтобы увидеть мир за окном. Нам было хорошо.
Но когда я собрался снова вставить, она требовательно сказала:
— Презерватив.
У меня был только один, который мы уже истратили. Честно говоря, я думал, что мы либо обойдемся без него, либо в первый раз с ним — а во второй раз Ольга будет уже сговорчивей.
— Больше нет.
Она поднялась и стала шарить в ящиках стола.
— Давай без него, — сказал я, стоя рядом голый со шпагой, как сирота, — ты думаешь, я заразный?
Ольга не нашла. Она покачала головой.
— Нельзя, — сказала.
Когда я уже одетый стоял в дверях, Ольга (она накинула шубу на голое тело) дала мне пропуск:
— На вахте показать нужно при выходе и входе.
— Ты никуда не уйдешь? — спросил я. Мне стало тревожно. Плохо, если вдруг я больше не увижу ее.
— Я же даю тебе свой пропуск. Я не уйду без него.
Я еще раз быстро поцеловал Ольгу.
На вахте не было охранника. Я весь съежился, глубокий вдох-выдох, и приготовился к рывку. На улице уже стемнело, от этого пространство еще сильнее походило на ледяной космос. Метров двести — бежать быстрее и дышать только через варежку. Перебежать дорогу, потом немного вдоль корпуса университета, еще раз перебежать дорогу, и вот магазин «Чибис». Я прошел в торговый зал, трясясь и слегка поколачивая себя руками по корпусу, чтобы согреться. Вдруг до меня дошло, что вокруг нет никого. Полки с товарами, продукты, продукты, мертвый свет ламп, и ни одного человека в помещении. Ни покупателей, ни охранников, ни кассиров. Как во сне. Я быстро прошел к выходу и взял презервативы в сопутствующих товарах.
Расплачиваться, видимо, было не нужно, я набрал полные легкие воздуха, вышел из магазина и побежал. Мне нужно было попасть обратно к Ольге как можно скорее.
Четыре месяца разницы
1
Саша Логинов несколько секунд прислушивался и, когда убедился, что его родители ушли и закрыли дверь ключом, вдруг резко сказал:
— Брось ты эту херовину.
Он имел в виду конструктор, в который мы сейчас играли. Я как раз возился с деталями, как всегда мечтая собрать автомобиль на колесах из того, что подвернется под руку. Но я сразу выпрямился от непозволительно резкого слова, — сам почти никогда еще не произносил таких, — освободил руки и послушно уложил их себе на колени.
Слушал.
— Ты уже знаешь про секс? — спросил Саша.
— Не знаю, — сказал я.
— Не знаешь, что такое трахаться?
У нас было четыре месяца разницы. Он был старше на четыре месяца, и это имело значение: он знал жизнь.
Саша устроился на ковре поудобнее и закатил глаза, будто это уже будет не первая попытка объяснить мне что-то простое и обязательное.
— Знаешь, что у девчонок и твоей мамы здесь? — он ткнул себя между ног.
— Знаю. Пушок.
— Знаешь, зачем так?
— А-а-а, — протянул я, собираясь наскоро подобрать какое-либо объяснение.
Саша остановил меня жестом руки. Он был смелее и взрослее меня. У них в квартире стоял еле уловимый запах гниения. Я как-то интуитивно угадывал, что запах этот можно связать с «не-бла-го-получной семьей». (Когда я вырасту, такой запах всегда для меня будет указывать на легкодоступный секс).
Итак, его родители ушли, и Саша остался за старшего. Он рассказал мне, что такое секс. Что становится твердым и куда вставлять. И как потом появляются дети. Саша делил людей на две категории: у одних секс будет в жизни, у других не будет. Потом он включил телевизор, и мы замерли. Затаили дыхание и слушали первую попавшуюся программу — новости на первом или что-то вроде этого.
— Сколько ждать? — спросил я шепотом через несколько минут.
— Не знаю, — ответил Саша, — может, они не заговорят. Но лучше подождать.
Мы еще немного послушали, но секса по новостям не было.
— Сегодня, значит, уже не будет, — сказал разочарованно Саша и выключил телевизор.
Но я почувствовал: со мной уже случилось что-то новое. Я был готов. Пока мы ждали каких-нибудь вестей о сексе из телевизора, со мной случилось неведонное для меня возбуждение. У меня стало твердым что нужно. В свои шесть с половиной я узнал, что отношусь к тем людям, которые будут этим заниматься. Но Саше я пока не раскрылся.
Стеснялся.
— А ты такой? — спросил я. — Ты будешь или не будешь?
— Не знаю, — ответил он и добавил: — Я хочу.
Скоро его родители вернулись и отправили нас гулять. Мы немного погуляли и разошлись по домам.
2
Но моя жизнь изменилась. Теперь я собирал секс как мозаику и уже совсем скоро кое-что узнал.
У меня были более-менее внятные сведения:
— Это приятно.
— Даже девочки иногда хотят секса.
И какие-то совсем смутные и сложные, но явно относящиеся к делу сведения:
— Японцы спят голые.
— Секс нужен не только для того, чтобы родились дети. В нем нужно улучшать свой уровень, и тогда с тобой захочет быть любая девчонка.
— Секс — это проявление любви.
Я смотрел на своих сверстников, на детей старше, на подростков и взрослых людей и пытался угадать: у кого из них это было? Как они все выглядят голыми? Какой у них уровень? Какие движения надо делать и как предложить заняться сексом?
Когда я возвращался домой после гуляния — поднимаясь по лестнице с первого на второй этаж — если никого не было в подъезде, я приспускал штаны, и сквозняк приятно щекотал мою попу и мошонку. Я стучался в дверь своей квартиры со спущенными штанами, и только когда слышал звук открывавшегося замка, резко натягивал их. Мама пропускала меня в квартиру и закрывала за мной дверь.
Она ничего не знала. Я снимал куртку, шапку и варежки, пылая от мороза и своей новой тайны, и обнимал маму. Внешне я был тем же ее любимым сыном.
Один раз я попробовал подсмотреть за мамой, когда она мылась. Сестра еще гуляла вечером, а папа тогда уже не жил с нами. И вот мама пошла мыться, я выждал несколько минут для конспирации и встал в коридоре напротив ванной. Сначала я попробовал поглядеть в щель со стороны дверной ручки — и ничего не увидел, только кусок полотенца, висящего на крючке, приклеенном к стене. Тогда посмотрел в другую щель — со стороны петель. И очень хорошо все увидел. Мама стояла в ванной, поливала себя из душа, животом ко мне. И в узкую щель как раз попадал самый важный отрезок вселенной, вмещавший в себя пространство от маминых колен до плеч по высоте, а по ширине — ее бедра, талию и грудь. Я смотрел несколько минут, возбужденный, пока голова не закружилась.