Матрона

8

Когда солнце спустилось к самым вершинам гор, когда стало вечереть, люди начали расходиться с поминок.

За столом Матрона сидела рядом с невесткой, но не могла при людях сказать ей, что не уедет сегодня, останется, побудет немного в своем селе. Когда же они встали из-за стола и к ним подошел Доме, она решилась наконец:

— Не обижайтесь на меня, пасть бы мне жертвой за вас, — она умоляюще глянула на него, — я, наверное, не поеду сегодня.

И Доме, и его жена с удивлением смотрели на нее.

— Почему? — спросила невестка.

— Утром, пока было время, я пошла посмотреть свои сенокосные участки, — она говорила то, что придумала заранее, готовясь к этому разговору. — Там, в одном месте, повалился забор. Хочу попросить кого-нибудь, чтобы починили, а то скотина все копны порушит.

Они попробовали отговорить ее, но она так просила, что им пришлось уступить.

— Когда за тобой приехать? — спросил Доме.

Она знала, он обязательно скажет это, и все же ждала, и, услышав, подумала, что соседям не придется посылать к нему вестника, о ее смерти он узнает сам. «Конечно, он будет переживать, — думала она, — но так и должно быть — кому же еще печалиться по матери, если не сыну?»

— Я сама доберусь, — сказала она. — Не беспокойтесь обо мне.

— О ком же нам тогда беспокоиться? — со значением произнес Доме.

— Мы приедем за тобой завтра вечером, — сказала его жена.

Все решилось, и Матрона, избавившись от необходимости выдумывать что-то, врать, облегченно вздохнула, но вздохнула еще и потому, что ей не хотелось так вот разом расстаться с Доме и его женой.

К ним подошел Солтан. За ним — Венера, а за ней — Ната и Чатри. Венера тоже решила остаться и пришла проводить Солтана.

— О, чтоб я пала жертвой за вас, — сказала Ната, обращаясь к Доме и его жене, — не такие вы гости, чтобы мы так просто отпустили вас!

— А почему мы должны отпускать их? — улыбнулся Чатри. — У нас дома нет, что ли, некуда пригласить?

Матрона все время думала о том, как бы зазвать сына к себе, но почему-то не могла решиться и теперь насторожилась, боясь, что Чатри перехватит его.

— Нет, нет, зачем же идти так далеко? — сказала она. — Наш дом — вот он, рядом.

Доме пытался сопротивляться:

— Неудобно после поминок идти еще куда-то.

— А разве мы куда-то идем? — упрекнула его жена.

Он понял свою ошибку и поспешил исправиться.

— Пойдем, — он взял Чатри за руку, — посидим немного, поговорим.

— Вы идите, — сказал Чатри. — Я чуть позже приду.

Войдя в дом первой, она огляделась наскоро и осталась довольна: чистота и порядок, даже воздух стал другой. Никто и подумать бы не смог, что еще утром здесь все было перевернуто вверх дном. Хорошо, что Доме не видел этого. «Теперь он знает дорогу домой и будет приходить сюда, — радовалась она, — будет приходить, когда меня уже не станет. И, придя, будет вспоминать меня. А человек и жив-то до тех пор, пока его помнят».

Она постелила скатерть, усадила всех за стол. В доме кое-что осталось после ее отъезда — вино, сыр, соленые огурцы, — но не было хлеба, и она рассердилась на себя за то, что не подумала об этом раньше. Хотела сказать Нате, но та вела себя, как гостья, а гостей не принято тревожить просьбами. Выручил появившийся Чатри: он принес хлеб и вареное мясо. Стол сразу преобразился, и Солтан не замедлил высказаться по этому поводу:

— Похорошел наш стол!

— Дай Бог долгой жизни тем, благодаря кому мы сидим за этим столом, — сказала Матрона, глянув на Доме и его жену. — Пасть бы мне жертвой за них…

Чатри принял ее слова на свой счет и, смутившись, сказал:

— И дом, и стол украшают такие люди, как Доме. Матрона, скажи тост в его честь.

Она подняла полный рог.

— Пасть бы мне жертвой за вас! — повторила она с чувством. — Вы теперь знаете дорогу в этот дом, и двери его всегда будут открыты для вас. Дай Бог, чтобы и после меня вы не дали ему опустеть… В моем возрасте уже поздно загадывать что-то на будущее, и я прошу об одном: когда меня не станет, пусть двери этого дома время от времени открываются для вас самих и для ваших гостей… Вы можете отдыхать здесь летом. Будете приезжать сюда с детьми… У меня никого нет, кроме вас, вы вернули меня к жизни, наполнили радостью мое старое сердце. Кому же, как не вам, я могу оставить свой бедный дом? Чатри, ты всегда был мне хорошим соседом, поэтому прошу тебя, послушай. Я уже стара, и если меня не станет, помни: никто не имеет права на мой дом, кроме Доме и его семьи. Чатри, Ната, пасть бы мне жертвой за вас, прошу еще об одном: и после меня любите их, как своих детей, как кровь и плоть свою, не забывайте мою просьбу. Они согрели мне сердце на старости лет, и дай Бог счастья им самим и их потомству… А болезни их пусть перейдут ко мне, — боясь расчувствоваться вконец, она выпила и перевернула рог, показав, что он пустой.

— Матрона, — сказала Ната, — ты так говоришь, будто завтра тебя уже не будет в живых.

— Кто знает, когда придет мой час? — ответила Матрона. — Лучше успеть, чем опоздать.

— Перестань, — смущенно проговорил Доме, — неужели ни о чем другом нельзя поговорить?

— Матрона ничего лишнего не сказала, — заступился за нее Чатри. — Когда она еще приедет сюда, а высказаться-то нужно. Пусть она живет долго, но обычай есть обычай. Родственники и односельчане должны знать, кому она оставляет свое имущество… Доме, — продолжил он, — благодать этого дома исходит от Матроны, и если ей так угодно, дай Бог, чтобы ты и твоя семья не дали оступиться этому дому. Матрона надеется на вас, и дай Бог, чтобы вы оправдали ее надежды… Будьте счастливы, и да продлятся ваши дни.

— Не бойся, Матрона, — улыбнулась жена Доме, — этот дом никогда не оступится.

— Пасть бы мне жертвой за тебя, — Матрона склонила голову к ее плечу.

Чатри же и Ната поняли жену Доме по-своему. Им было неприятно, что чужой человек в чужом селе вдруг предъявил свои права на чужой дом, и они замолчали, насупившись. Доме тоже мало что понял и удивленно смотрел на нее.

Чтобы отвлечь их от дурных мыслей, Матрона наполнила рог. Выпив, Доме сказал жене:

— Пора ехать.

— Не спешите, — взмолилась Матрона, стараясь хоть немного еще задержать при себе сына — вам же не пешком идти. Посидите еще.

Жена Доме поняла ее.

— Матрона, — подмигнула она, — дай ему выпить полный рог из своей руки.

Доме подивился своей жене, но ничего не сказал, лишь покосился недоуменно.

Между тем Солтан наполнил рог и передал его Матроне. У нее появилась возможность прикоснуться к своему сыну, и, взволнованная, она подошла, положила руку ему на плечо и поднесла к его губам рог.

— Кто не выпьет молча, — сказала она, — пусть увидит мою могилу.

Она ощущала тепло своего сына, и ей казалось, что рука ее приросла к его плечу, они стали единым целым, и биение сыновнего сердца отдавалось в ней самой, и она боялась отнять руку от его плеча, боялась, что ему станет больно, так больно, будто ее отрубили. Но Доме выпил, она убрала руку и удивилась тому, как легко и просто это получилось.

Мужчины встали из-за стола, и сердце ее сжалось: сейчас она проводит сына, чтобы никогда больше не увидеть его.

— Подождите, — сказала она, волнуясь, — хочу вас напутствовать перед дорогой.

Губы ее дрожали, словно на старости лет она начала заикаться.

— Пусть все ваши пути ведут вас к счастью, — она подняла рог, и он тоже дрожал в ее руке. — Пусть вас оберегает святой Уастырджи, пусть прикрывает вас от невзгод своим правым крылом. Пусть моя душа ляжет вам под ноги и сгладит все ухабы на ваших дорогах. Если есть на свете дорога к счастью, пусть она станет вашей дорогой…

Сердце ее билось, готовое выскочить из груди, и слова, которые она произносила, казались ей чужими. Она понимала, что нужно сказать что-то другое, и даже знала что, но те, нужные слова, так и не родившись, умирали в ее сердце, умирали с горьким плачем, и чувствуя, что плач этот вот-вот прорвется, она остановилась в отчаянии, замолчала.