Страница 93 из 112
Когда все было сделано, я отпустила паука, всю ночь так и прождавшего разрешения удалиться… и тут услышала за своей спиной холодный голос:
– Не хочешь объяснить, где была?
Тиан Кто-то тихо беседует под окном. Нарин-то голос я сразу узнал, но вот с кем она говорит? Голос вроде мужской? Подкрался к окну, прижался к стене, выглянул, чтобы не видно меня с улицы было. Говорят… Ничего не видно, прямо под окном стоят, только голоса тихие… И говорят на истинном. А потом, вижу, тонкая паутинка, что к подоконнику прицепилась, засветилась, толще стала, напряглась. И пыхтит кто-то внизу, лезет… Я к двери-то отошел, чтобы будто только появился…
И тут она влезает в окно, не обращая на меня никакого внимания, перегибается через подоконник и начинает вытягивать наверх свою волшебную веревку, с каждой секундой все тоньше и тоньше становящуюся. И при этом бурчит себе что-то под нос на этом своем птичьем-истинном…
– Не хочешь объяснить, где ты была? – спокойно. Скрестив руки на груди, стою.
Жду…
Она вздрогнула, словно испуганный кролик. Чуть не подпрыгнула. С грохотом упала гитара. Хорошо в комнату – не наружу. И обернулась: а в глазах страх… Страх и злость. А еще растерянность. Я подошел к кровати, зажег свечу, заплясали на стенах тени, пламя затанцевало в ее зрачках… На мгновение она показалось мне маленькой растерянной девочкой, но вот Нара на мгновение закрыла глаза, и наваждение исчезло. Наглая менестрелька, явившаяся домой под утро не испытывала никакого раскаяния… Как я и думал, объяснять она ничего не собиралась, совсем наоборот, объясняться должен был, по ее мнению, я:
– Что ты тут делаешь? – спросила Нара сухо. – Если я правильно помню, это моя комната, а твоя через две двери вглубь по коридору. Или ты опять пьян, что не помнишь дороги?
– Я не пьян… к сожалению. Я твой муж, Нара, что бы ты там себе не думала. Ты сама согласилась выйти за меня, сама позволила вдеть ленту в волосы. И мне не все равно, когда моя жена по ночам бегает куда-то.
– Муж? – она скривилась, как я и… боялся. – Муж?! Тиан, о чем ты?! Неужели ты всерьёз принял нелепый фарс, в который нас втянули в той деревне?! Как ты можешь быть моим мужем, Тиан? По каким законам? Или ты думаешь, Старшую можно связать какой-то лентой?!
И охнула, зажав рот рукой.
А мне обухом по голове ее слова. И-ди-от!
Ведь мог догадаться, что ни один маг, ни один менестрель на истинном так свободно, как Нара, не говорит. Это последнему дураку понятно было, вон, Кольд, наверняка сразу признал, поэтому и предостерегал меня!
А я идиот.
На истинном свободно говорят фейки…
А еще их отродья.
Больше никто.
И ведь больно-то как, будто Нара мне нож в спину всадила. Во всем этом безумии, начавшемся со встречи с Княгиней, она была единственной, в ком я был уверен. Она так пыталась меня уберечь, даже рискнула разгневать Реи'Линэ… Спектакль, чтобы приставить ко мне соглядатая? Зачем тогда Кольд? Зачем тогда… все?
– Значит, Огнь побоялась меня одного отпустить с Вольграда, тебя приставила, – пальцами тушу фитиль, хмыкаю. – Да уж, не угадала с выбором, из тебя никудышный проводник.
– Тиан… – пропала злость из ее голоса. – Тиан, я сейчас все объясню…
– Не надо, – и откуда во мне этот гнев? Откуда такая ненависть к Наре-Старшей, Наре-Лгунье? Я… любил… ее. Смертную девочку, потерявшуюся и прибившуюся ко мне, чтобы выжить. А вот эту Нару я не знаю. И знать не хочу. Хватит с меня нелюди! Хватит! Надоело, что всяк пытается управлять мной, приказывать. – Не надо ничего объяснять. Выметайся. Чтоб духу твоего здесь больше не было! И не показывайся мне на глаза, слышишь, Старшая!
Она молчит, потом хмыкает и, гордо держа голову, не глядя в мою сторону, хватает так и не разобранную сумку. А потом выходит, громко хлопнув на прощанье дверью…
Я делаю шаг, второй… Ноги не держат. Сползаю по стеночке… Глаза щиплет. С чего бы это? Неужели я жалею, неужели…
Дверь тихонько приоткрывается и она проскальзывает обратно…
– Ты, извини, я ненадолго… за… гитарой… – шепчет, а потом бросает сумку и опускается рядом… И говорит-говорит-говорит… Сбиваясь, путаясь в словах, теряя нить рассказа. Она объясняет, молит… Просит… Гордая Старшая, так и не понявшая одной простой вещи. Как не понял Кольд. Как не поняла Княгиня-Огнь…
Может быть я и нужен Наре, но она нужна мне сильнее… Потому, что без нее меня нет. Я еще жив только потому, что она рядом…
Нара Пустота в душе, которой у меня нет и быть не может. Пусто в прошлом, пусто сейчас и пусто в будущем. Нет никого и ничего, я всё испортила сама, я одна во всём виновата… Ох, это про меня сказано: "язык мой – враг мой". Тиан сидит у стены и смотрит прямо перед собой. Как я могла его оскорбить? Как я могла при нём проболтаться? Всё потеряно. Всё бессмысленно. Я говорю, пытаясь хоть что-то объяснить, хоть в чём-то извиниться… Он злится за ложь – сейчас услышит правду.
Всю правду… как мне надоело её скрывать…
– Что ты, человек, знаешь о баньши? Слышал ли о нас в сказках, что в детстве тебе рассказывали на ночь? Или, может, уже здесь – истории о бесплотных существах, которые кричат, пророча беду? Может, слышал. Может, нет. Я не знаю.
Но и ты не знаешь, что такое – быть баньши. Что мы такое. Что я такое. Тысячи лет, поколение за поколением мы живем в людских домах. Нас видят и слышат только маленькие дети, которых мы воспитываем, развлекаем, учим быть такими, как это требует честь Рода. Существование Рода. Остальные слышат только наши вопли – ты понял уже, как я могу кричать, если надо, но это далеко не все, на что я способна. И все в Роду знают – кричит баньши – быть беде. Надо одуматься.
Изменить решение. Уехать или остаться, жениться или развестись, отослать детей или вернуть домой. Так было. Так должно было быть. Но… Знаешь ли ты, что такое Род Воинов? Не знаешь, хоть они все – твои предки. Даже ведая будущее, нельзя предсказать, что Воин выкинет в следующий момент. У вас есть одна радость – битва, только в бою вы спокойны и счастливы. А другим это кажется безумием.
Воины рождались в моем Роду, в Роду Тиана Берсерка. Воины рождались – и уходили.
Уходили в бой, в смерть, в пламя. Уходили, оставляя позади рыдающих родных, жен, детей… и меня. Многие, очень многие погибали – поначалу. Мне едва удавалось воспитать их так, чтобы они женились. Оставили потомство. Продлили Род. Не более.