Ребенок его любовницы

А я не могу.

Неужели Ветров об этом не подумал? Неужели надеялся, что я стану ухаживать за его сыном, как за родным? Как за нашим?

Ребенок издает хныкающий звук и пускает пузыри. Его взгляд замирает на моем лице, но не фокусируется на нем. Я для этого человечка – смутное, молчащее пятно, источающее неприязнь. И он это чувствует.

Младенец начинает капризничать. Дергает руками, отчаянно пытается ухватиться за что-то, что видно только ему. Вновь булькает пузырями и заливается плачем.

От предложенной бутылочки он отказывается сразу: выплевывает соску и продолжает орать. Крики набирают обороты, и я, закусив губу и нахмурившись, все-таки беру его на руки.

Не из-за необходимости перенести или переодеть, а чтобы успокоить.

Стоит сыну Руслана оказаться у меня на руках, наступает тишина. Он прижимается щекой к моей груди, закрывает глаза и мерно дышит. Не спит, а словно… прислушивается ко мне и своим ощущениям?

Я делаю пару кругов по залу, напевая под нос незамысловатую песенку. Простой мотив, который успокаивает и младенца, и меня.

В груди щемит. Мы с этим младенцем слишком похожи. Брошены, забыты, оставлены. У него сейчас есть только я. Не испытывающая к нему любви и нежности, не желающая быть с ним, не способная о нем заботиться.

Я гоню все эти мысли и перекладываю сопящего ребенка в кроватку. Оставляю дверь открытой и ухожу в свою комнату, чтобы сесть за работу. И вот в этот момент понимаю, что сегодня в моей голове нет места проектам.

Беру телефон и набираю номер Руслана. Несколько попыток – и такое же количество ответов механическим женским голосом: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Пару раз порываюсь набрать рабочий номер, но осекаю себя. Маловероятно, что Ветров станет отвечать на мои вопросы, зная, что разговоры прослушиваются службой безопасности.

Для себя я уже все решила. Я попрошу Руслана забрать сына и исчезнуть из моей жизни. Как он и обещал.

Я пожалела его. Прониклась ситуацией, забыв о собственных чувствах. Действительно хотела помочь, но переоценила свои силы и выдержку. За месяц ухода за этим ребенком я свихнусь. Превращусь в сумасшедшую истеричку и потом очень долго буду восстанавливаться.

Нет уж, пора подумать о себе.

Больше некому.

Пока слепо клацаю по папкам на компьютере, непрерывно поглядываю на часы.

Обед.

Доедаю остатки вчерашнего плова и кормлю сына Руслана.

Три часа.

Вновь кормлю ребенка и меняю подгузник.

Десять минут стою с ним на балконе, старательно избегая солнца. Не знаю, зачем вышла сюда. Ноги просто сами вынесли меня на свежий воздух, пока я прислушивалась к мерному посасыванию смеси из бутылки.

Пять часов.

Руслан уже должен ехать домой. Слушаю мерный бубнеж телевизора на кухне и жарю котлеты. Проговариваю заготовленную речь, стараясь отследить, чтобы мой голос звучал максимально твердо.

Шесть часов.

Я снова набираю номер Руслана. Отвечает мне неизменный механический голос.

Семь часов.

За окном постепенно сгущаются сумерки. Телефон Руслана до сих пор выключен.

Я звоню на ему на работу, но и там никто не берет трубку – рабочий день окончен, в офисе уже никого нет.

Ловлю себя на мысли, что не злюсь, а волнуюсь. Ну нет у меня ощущения, что Руслан загулял, бросил на меня ребенка и занимается своими делами. Почему-то не покидает ощущение беды. Что-то случилось.

Возможно, я просто хочу так думать. Оправдывать. Даже сейчас, зная, что Ветров вовсе не тот идеальный мужчина, образ которого давно был сформирован в моей голове. Или же это пресловутое предчувствие, объясняемое связью, что образовалась между нами за проведенные вместе годы?

Когда из зала доносится приглушенное хныканье, я продолжаю стоять посреди кухни, слепо уставившись в экран телевизора. Начинается новый виток разборок между двумя неблагополучными семьями, которые пришли выяснять отношения на федеральный канал.

Нужно сдвинуться с места и подойти к ребенку. Взять себя в руки. Не рваться обзванивать больницы из-за задержавшегося с работы бывшего мужа.

Мне требуется несколько минут, чтобы сбросить оцепенение. Медленно переставляя ноги, захожу в зал, щелкаю выключателем и тут же ругаю себя: слишком яркий свет люстры наверняка неприятно ударил по глазам уже горланящего во всю глотку младенца.

Вот только стоит мне подойти к кроватке, и все мысли опять пробкой вылетают из головы. Сын Ветрова бледный, лобик покрыт испариной, а ручки посиневшие.

Я дотрагиваюсь до него и тут же одергиваю ладони, словно обжегшись.

У малыша жар.

11

Минуту я пребываю в ступоре. Щупальца ледяного страха опутывают мое тело. В груди давит и становится холодно. Я вздрагиваю. И это становится спусковым щелчком. Сбросив с себя оцепенение, пулей лечу на кухню, хватаю телефон и набираю номер мамы.

Она берет трубку уже на втором гудке.

– Да, Ксень, привет. Как дела? – слышится улыбка в ее голосе.

– Мам, – понимаю, что звучу слишком испуганно и позволяю себе сделать глубокий выдох, чтобы взять себя в руки, – привет, срочно нужен твой совет. – Выключаю телевизор и торопливо возвращаюсь в зал, где кричит сын Руслана.

– Что случилось? – мгновенно напрягается мама. – И что это за звук? Ребенок плачет?

– Потому и звоню, мам. Скажи, что делать, если у младенца температура?

– Какая температура? Какой младенец?! Ксюш…

– Мам, не сейчас, – обрываю ее резко, попутно пытаясь подсунуть Саше соску. Он, на удивление, принимает ее и затихает, прикрыв глаза. – Ответь на вопрос, пожалуйста.

– Температура высокая?

– Не знаю. Он вспотел и очень-очень горячий.

– У маленьких детей сильный жар может привести к судорогам. В таких случаях нужно вызывать скорую, дочь.

– А они смогут сделать что-нибудь, если у меня нет документов на ребенка?

– Ксюша, – повысив голос, обращается ко мне мама, – что происходит? Откуда у тебя болеющий младенец без документов? Боже… Это ребенок Руслана? Вы что… Ты простила его?

Я поджимаю губы, не зная, что ответить. Я рассказала родителям про смерть Лиды, но признаться в том, что согласилась помочь Руслану, не смогла. Не хотела выслушивать нотации отца по поводу моего неразумного поведения и слабохарактерности, была не в силах видеть жалость в глазах матери.

– Я перезвоню, – принимаю решение прервать разговор и кладу трубку. Еще раз набираю номер Руслана, но его телефон до сих пор выключен. На часах уже половина восьмого, где его черти носят?!

Саша выплевывает соску и опять начинает плакать, но эти звуки уже не сравнить с его обычным ором. Тихие, слабые, хриплые всхлипы, словно ему не хватает воздуха и сил.

– Твою мать, Ветров!

Я не могу подобрать слов, какое отчаяние сейчас испытываю. Быстро беру ребенка на руки и начинаю баюкать, а в животе узлом сворачивается тревога. Саша горячий как уголек и дрожит.

Нервно расхаживаю по комнате, пока набираю номер скорой помощи. Диспетчер отвечает почти мгновенно, и это немного успокаивает меня.

– Девушка, у новорожденного высокая температура. Поднялась очень резко. И мне кажется, что дыхание затруднено.

Приятный женский голос задает мне несколько уточняющих вопросов, но я сомневаюсь, что дала на них вразумительные ответы. Поэтому с облегчением диктую адрес и жду врачей, попутно выполняя указания диспетчера, которые она диктует напоследок.

Снимаю с Саши боди и подгузник. Даю ему немного попить. Обтираю мягкой пеленкой, смоченной в теплой воде. И говорю, говорю, говорю…

– Ничего, сейчас станет легче, малыш. Не засыпай, ладно? Сейчас приедет доктор и скажет, что же с тобой такое случилось. Как тебя угораздило, а? И где носит твоего папу, интересно? Не знаешь? Я тоже не знаю… Ну-ну, – хмурюсь, когда малыш начинает хныкать. – Не реви, будет еще хуже. Давай, песенку послушаешь?