Опасный попутчик

Постепенно Мирослав, будучи от природы смышленым, начинал понимать, что с мировой революцией так просто и быстро не получится. Но вдолбленная ему троцкистская ненависть к большевикам только росла. При этом логика в его голове работала выборочно, добавляя в списке претензий к власти негативные факты и отбрасывая напрочь противоположные. Он предпочитал не видеть, что борцы за национальное освобождение и против коллективизации на деле чаще оказывались обычными бандитами и грабителями, резали большевиков безжалостно и отвечали за это по закону. В эту логику не укладывалось, что без государственной жесткой системы хаос неизбежен. Он видел во всем только ненавистные деяния сталинских сатрапов.

Любой психиатр поставил бы соответствующий диагноз из сложных латинских слов, который бы сводился к одному – Мирослав просто свихнулся на почве ненависти к действующему режиму и нереализованных амбиций. Но доброго врача рядом вовремя не оказалось. И, направляемый комиссаром Апансьевым, он все глубже погружался в мрачный выдуманный мир, где верхушка ВКП(б) плетет зловещие планы, как извести истинных коммунистов и продать мировому капиталу дело революционного пролетариата.

Товарищ Апанасьев взял с него обязательство идти по верной дороге до смерти – своей или врагов. Уже собирался ввести в курс дела, познакомить с членами подпольного сообщества, которое называл уважительно «организация», да помешало ОГПУ.

Однажды взяли и товарища Апанасьева, и всю организацию. Выяснилось, что называлась она «Революционная военная комиссия», пустила достаточно глубокие корни в армии и даже в войсках и органах ОГПУ. Армия вообще была вотчиной Троцкого, он расставил на ключевые должности множество своих людей, и до сих пор там его влияние ощущалось очень сильно. Время от времени в РККА проводились чистки. При этом чаще выявленных антисоветчиков не арестовывали, а просто выпирали со службы на вольные хлеба. Иногда накрывали подпольные организации, как эта пресловутая «Комиссия».

Товарища Апанасьева поставили к стенке, равно как и пятерых его сообщников. С остальными членами организации трибунал обошелся куда более мягко, отправив в заключение на срок от пяти до десяти. Некоторых освободили – наверное, тех, кто всех и сдал. У Мирослава даже возникла шальная мысль поквитаться с предателями, но он благоразумно отодвинул ее до лучших времен.

Конечно, это был сильный удар. Товарищ Апанасьев уважал Мирослава. Он видел в нем продолжателя его дела – во всяком случае, хотелось в это верить. И даже не сдал его ОГПУ. При этом в одну из последних встреч проинструктировал: мол, если что пойдет не так и нависнет опасность, немедленно уходить на гражданку. Внедряться в партийные органы. Делать карьеру. И создавать новую организацию. Однажды к нему, замаскированному подпольщику Сансону, ждущему своего часа, придут. Придут с паролем, который нужно заучить, как верующий заучивает «Отче наш».

Вот и создавал он свою организацию. Назвал ее просто и доступно для преданной делу революции молодежи – «Путь Ильича». Хотя, честно говоря, по путям Ильича у него были вопросы. Но назвать «Путь Троцкого» – это оттолкнуть пока что сомневающихся людей, еще не избавившихся от сладкого морока сталинской пропаганды.

За полтора года его организация выросла до полутора десятков человек. И хотя большинство из них являлись просто любителями почесать языком и поратовать за светлое будущее, были и те, кто способен на поступок.

А сам он был готов на поступок? Всегда считал, что готов. Что его праведная ненависть однажды выплеснется поступком, который удивит весь мир. Каким поступком? Террором!

Да, революционное дело можно решить только террором. Недаром же товарищ Апанасьев настойчиво твердил – только террор, только физическое устранение ключевых фигур противника, главных ренегатов.

Личный список этих ренегатов у Мирослава был длинный. На первом месте Сталин. Потом Молотов, Ворошилов, Калинин – много целей. Очень много. Ну и по мелочам были, типа директора его кожевенной фабрики имени Володарского – настоящий же предатель, из пролетариата похлеще царских управляющих соки выжимает со словами: «Стране нужна наша продукция». Стране нужны истинные революционеры!

Мирослав устал ждать. Вести от затаившихся соратников все не приходили. Пароль никто ему не говорил. И все чаще стучала в голове мысль: пора начинать бороться самостоятельно и в полную силу. Хотя товарищ Апанасьев предупреждал, что самый быстрый и верный способ сгореть – действовать безоглядно, без указания более мудрых и высоко стоящих товарищей. Но где эти товарищи? А он здесь. И время идет. Время просто утекает сквозь пальцы. А сатрапия укрепляется, и скоро ее уже не сдвинет ничто.

Мирослав проживал в отдельной комнате в огромной коммунальной квартире недалеко от Кремля. Так и не удосужился жениться, ограничиваясь редкими связями с подругами по борьбе. Но личная жизнь его была совсем неважна для дела.

Он стал постоянно прогуливаться вдоль Москвы-реки и у Кремля, присматриваясь. Может, увидит кого-то из тех самых ренегатов. Говорят, сам Сталин и его прихвостни часто там расхаживают. Эх, бросить бы в лучших традициях «Народной воли» взрывное устройство в них. Только вот нет у него взрывчатки. Зато есть револьвер. И он стал брать его с собой, держа ладонь на рукояти. Надеялся на счастливый случай.

И вот такой случай представился. Столкнулся он с этой компанией на улице около Боровицких ворот. Глаз будто прилип к человеку в солдатской шинели и в картузе защитного цвета. Рядом с ним шел рыжебородый мужчина в темном пальто и в кепке – этот был Мирославу незнаком. А вот типа в шинели он моментально узнал по многочисленным портретам. Это был Сталин! Он показался ниже ростом, чем должен быть. Шел медленно и вдруг уперся почти в упор в Мирослава глазами. Сзади него человек пять – наверное, охрана.

Все это было на расстоянии вытянутой руки. Мирослав даже задел плечом рыжебородого.

Это был судьбоносный момент. Выхвати сейчас Мирослав револьвер да разряди в эту ненавистную фигуру в солдатской шинели – и мир изменится как по волшебству. Больше одного выстрела вряд ли успеет сделать – скрутят. И надо стрелять точно. Стрелять метко… Надо стрелять!

Но он оцепенел в этот миг. Никаких сил не было, чтобы сделать судьбоносное движение. Рука, которая сжимала револьвер, вообще отказывалась повиноваться. Это было просто колдовское наваждение.

Сталин еще раз мазанул по нему, казалось, ироничным взором и вернулся к разговору.

Момент почти упущен. Можно еще развернуться и попробовать выстрелить в спину. Хоть и охрана рядом, но еще можно успеть. Или не успеть, но хотя бы попробовать. Но рука не слушалась – и все…

Пока он терзался нелегкой борьбой с собой, вся компания стала вне досягаемости. Поэтому Мирослав просто сплюнул на землю и быстрым шагом устремился в сторону Большого Каменного моста. А на середине моста услышал за собой топот и окрики.

Обернулся и увидел в отдалении двоих преследователей – один в милицейской форме, другой в партикулярном платье. Приближались они быстро.

Как они опознали в нем врага? Да черт его знает! Но опознали же!

И что теперь делать? Самоубиться или погибнуть в схватке? Но ступор, не позволявший нажать на спусковой крючок, не проходил. Мысли метались. И вдруг всех их подавила одна четкая и ясная – он не готов умереть.

Конечно же, он счастлив отдать жизнь за мировую революцию. Спалить всего себя, своим телом став для нее топливом. Но только не здесь. И не сейчас.

Ведь сейчас что главное? Не попасться! Выскользнуть. Уцелеть. А потом будет новая борьба. И она будет еще ожесточеннее.

Действовал он быстро. Главное свидетельство его злых намерений – револьвер в кармане. Стремительным движением он выбросил вперед руку. Разжал пальцы. И оружие упало в мутную воду Москвы-реки.

После этого съежился, ожидая, что его собьют с ног. Заломают руки. Он будет все отрицать. Настаивать на своей невиновности. Оружия нет, значит, нет и основного вещественного доказательства.