Страница 11 из 101
— Сын мой, сие не край терпению. Пока лишим сана да попом отправим в приход под строгий надзор епископа.
— Ой, не обмишурься, отче владыко. Как бы себе дороже не стало, — заметил Борис, но настаивать не решился. Иову лучше знать, как поступить в своей «епархии», подумал правитель. Спросил о другом: — Сколько намерен гостить на Москве грек Николай?
— Сие в нашей воле.
— Вот и пусть собирается не мешкая. А с ним в пару я пошлю Сильвестра. Свои-то уши лучше услышат.
— Уж не ведуна ли? — удивился митрополит.
Годунов посмотрел на Иова весёлыми глазами.
— Да ты не сомневайся, владыко. Он же не нехристь, он нашей веры и на поругание её не отдаст.
— Ежели совесть твоя чиста... — неохотно согласился Иов.
...Николай провёл в Москве три дня. За это время Борисов человек нашёл ведуна Сильвестра. Да кто и знал, что он ведовством занимается? Торговый гость — вот кто был Сильвестр. Всю Европу исходил-изъездил со своими товарами — паволоками и узорочьем — до испанского города Сан-Себастьяно добирался, в Италии, в Греции побывал. Говорил по-испански и по-гречески. Теперь вот в Персию путь метил, да Борис перехватил. Сильвестру велели прийти в Белый город. Там, в рубленом ставце первостроителя Конона Фёдорова, его ждал Борис. Белый город был весь в строительных лесах, возводились боярские каменные палаты. И Борис часто приходил сюда к Конону узнать, не нарушают ли бояре гармонии в стройке.
Встретились Годунов и Сильвестр. Оба хороши, да Сильвестр красивее Бориса. Было ему лет тридцать, статен, широкоплеч торговый гость. Грива рыжих волос, рыжая борода — всё пламенело. И лишь глаза весенней зеленью играли. На плечи накинут польский кафтан — кунтуш со шнурами, с откидными рукавами.
— Ты мне в инока обернись, — пошутил Борис. — Ишь, женихом вырядился.
— Обернулся бы, да нужды нет. А вот как в Царьград пошлёшь, чего ж, и обернусь.
— Завтра и выходить, — продолжал Борис, нисколько не подумав, откуда Сильвестру знать, в какие земли его посылают.
— Однако даров ещё Николаю не собрали. Да и в дорогу нам корм не определили. А надо нам по десять рублей серебром. Деньжура крылышки расправит и понесёт.
— Знаешь, зачем посылаю? — спросил Борис, пока ещё не отдавая себе отчёта в том, что слышит от Сильвестра.
— Вижу... Вот престол патриарший на Москве узрел. Да к нему дорога не пробита, никто не подойдёт. Пойду пробивать. Поклонюсь святейшему Иеремии да скажу, чтобы поспешил с благословением русской церкви. — На лице у Сильвестра гуляла лукавая улыбка, глаза были дерзкие, независимые. Приневоль, так и не пойдёт Сильвестр никуда.
Борис только теперь вдруг ощутил страх перед этим загадочным человеком. «Осподи, откуда сие озарение? Сатанинское ли, Божеское ли? Слава Отцу и Сыну и Святому духу, что сей ведун во друзьях, а не во врагах моих!» — словно молитву произнёс Борис. И тогда он сказал:
— Коль всё ведомо тебе, вот деньги и иди. — Борис отсчитал двенадцать рублей. — Сам купишь лошадь и платье. Да в Боровск выезжай.
Сильвестр чувствовал, как по телу Бориса пробегает дрожь. Он знал, откуда она, посмеивался. Но судьбу не испытывал. Ведомо было ему ещё и то, что в Боровске, где велено ждать Николая, он пробудет три дня и уйдёт один. А Николай до Боровска не дойдёт. Нет, не сказал он о том душевном своём озарении Борису, потупил глаза. Сильвестру было жаль Николая. Да как помочь? Он ведь только предвидел судьбу, но не распоряжался ею. Богом было начертано Сильвестру видеть, знать, но он же, Всевышний, не позволял ему вмешиваться в судьбы людей. Они подвластны только Богу.
Борис в это время присматривался к ведуну, пытался понять, откуда у человека такая сила, почему Бог наградил так щедро, приравнял к святым духам. Но знал Борис за Сильвестром и то, что, помимо умения предвидеть, он был ещё хорошим умельцем, знал тонкие ремесла: оружейное да ювелирное. Однако сие мало интересовало Бориса. Нужен ему был Сильвестр как лазутчик, как исполнитель его тайной воли. Надёжен был во всём этот лихой ярославский гость.
— Спасибо, государь-правитель, — ответил Сильвестр. — Как всё узнал, так и сделаю. Завтра к вечеру в Боровске буду, на постоялом дворе приткнусь, келаря с обозом ждать.
— В таком разе иди.
— Иду, боярин, — ответил Сильвестр.
Борис в этот миг лишь мельком глянул в оконце, а Сильвестра уже и след простыл: ни половицы не скрипнули, ни дверь не шелохнулась.
— Наваждение, — поёжился от озноба Борис. Он осмотрел ставец, да в нём и мышь не спрячется, и вышел на стройку Белого города.
Сильвестр со сборами не замешкался. Спустился к Москве-реке и берегом прошёл в Китай-город, на торжище. Там купил плащ с капюшоном, в каких ходят странники, в оружейном ряду выбрал сулебу болгарских мастеров, тут же заглянул на кружечный двор, медовухи выпил: за удачу в пути. Ходил по базару приметный человек, все на него внимание обращали, даже шиши объезжего дворянина Зюзина, коим в круг входило всяких тёмных людишек высвечивать, глаз с Сильвестра не спускали. Да только как с непутёвого-юродивого, божьего человека. А он и казался всем таким, куда и басота делась: рыж, лохмат, криворот, зенки лупатые, шалые, скособоченный и хромой. Ночами нечистую силу пугать хорош. Пришёл в горшечный ряд и поёт:
— Ще куплю хлеба печёного, сала копчёного, зелья кручёного, овса нетолчёного.
С тем присловьем появился в конном ряду. Выбирал коня недолго, купил неказистого, пегой масти, ан сухопарого да на ногу лёгкого. Да ещё с хитринкой в глазах, под стать новому хозяину. Седельце тоже не ахти какое красное выбрал, но крепкое и удобное. Припасы дорожные будто сами собой в суму перемётную собрались, перекинул её через луку и — в путь.
Как через заставу проходил, стражники над ним посмеивались: идёт мужик лапотный, козла ведёт, козёл упирается, рогами норовит мужика поддать, мужик взбрыкивает, за мягкое место хватается. Стражники хохочут, за животы взялись. Да тут же мигом бледнеть со страху начали: мужик-то и не мужик, а воин в доспехах, на боевом коне. Ишь, поскакал словно ветер, в ушах свистит! Поди догони! А кто вдогон пойдёт? Нехай его скачет, нечистая сила. Благо объезжего нет вблизи.
Той порой и Николай готовился в путь. Иов благословил его, наказал с первой же оказией слать вести в Москву. Он наградил Николая деньгами, подарками, конём, одеждой. На прощание сказал:
— До Боровска пойдёшь с обозом. А в Боровске тебя ожидает попутчик Сильвестр. Ему всё ведомо, с чем ты идёшь. И в Антиохию тебя проводит, и в Царьград пойдёт.
Услужитель Иова проводил Николая до Пафнутьевского подворья. Оттуда вскоре же вышел обоз Пафнутьева монастыря. Николай располагался в возке рядом с келарем. Как выехали из Москвы, задремал на мягком сене. Конь его шёл следом за возком на поводу. К реке Наре подошли уже затемно. Да путь продолжали. Видел зоркий келарь, что за обозом в вечерней мгле тени какие-то стали мелькать. Их было трое, тех татей ночных. Они не нагоняли обоз да и не показывались вблизи, пока брод не миновали да на подъём не пошли. Тут и налетели, словно волки, да к келарскому возку, схватили Николая с лёту, по голове ударили и — в лес. Пока монахи из-под горы поднимались — келарь-то впереди ехал, — татей и след простыл. И успел-то Николай раз крикнуть что-то по-своему.
Пропали тати, как ночные тени, а какие они навыгляд, келарь не смог бы описать: кони — вороные и сами все в чёрном да проворные, как духи. Ну есть кромешники-опричники. Только мётел у седел не было. Это келарь заметил.
А как страх за свою жизнь миновал, то подумал келарь, что надо митрополита уведомить о беде, постигшей греческого гостя. И повелел келарь одному из монахов вернуться в Москву на коне странника, явиться в митрополитовы палаты и рассказать, как тати украли Николая.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ПАТРИАРХ ИЕРЕМИЯ