Страница 10 из 101
— Владыко, спрашивай гостя, с чем пожаловал.
— Странник, как тебя зовут? Какие вести ты принёс от патриарха Иоакима? — спросил Иов.
— Крещён Николаем, владыко. А теперь слушайте, что повторю многажды. Патриарх вернулся из России расстроенным. Его грудь теснило горе. На долгом пути он не раз был притесняем неизвестными ему вашими противниками. Его подкупали. И однажды он даже осквернил руки мздой. Он отдал эти золотые монеты на обновление храма... Вернувшись в Антиохию, патриарх недолго побыл дома. Он отправился в Константинополь и нашёл путь к сердцу патриарха Иеремии. Два наставника веры в молениях и беседах сошлись мыслью о том, чтобы созвать Антиохийский и Константинопольский Соборы. А там и Вселенский Собор...
— Двинулись вешние воды, владыко! — воскликнул Борис и обнял Иова.
Митрополит согласно кивнул головой и спросил Николая:
— Когда же будет Константинопольский Собор?
Греческий гость не торопился выкладывать все вести. Видно было, как он устал, проделав долгий путь. Его сутана была в дорожной пыли, чёрная, ещё без седины борода спуталась, лицо было покрыто грязью. Но, видя нетерпение русских, Николай продолжал рассказывать:
— Молитвы первосвятителей дошли до Господа Бога. В Константинополе Собор состоялся. Просьба царя Фёдора об открытии в России патриаршества одобрена.
— Где же грамота, закрепляющая дозволение? — спросил Борис Иова, выслушав его перевод. Иов задал этот вопрос Николаю и добавил:
— Мы не можем поверить тебе, сын мой, на слово.
— Всевышний велел набраться терпения, — ответил Николай. — Ещё не сказали своего слова патриархи Иерусалимский и Александрийский.
— Когда же они соберутся? — спросил Иов.
— Я отправился в путь за неделю до того, как уйти в Александрию и Иерусалим посланцам патриарха Иеремии. Вселенский Собор будет только после Рождества Христова.
Радость правителя и митрополита померкла.
— Сколько же нам годить?! — воскликнул горько Борис. — Почти год! Мне ведомо, что Константинопольский патриарх первейший. Его слово сказано. Какие столпы выше? Отчего замотчание?
— Ты прав, сын мой. Аще сто сорок лет назад великий князь Московский Василий Тёмный добыл у Царьграда свободу русской церкви. Да мнимой она оказалась. Тем паче нам нужен престол. Но над нами есть Бог — без его воли не бысть нам. Такоже Вселенский Собор благословения для...
Грек Николай стоял перед московитами печальный. Понял он, что не порадовал их своей вестью. А ведь думал через сие дары от правителя получить. И стал горячо доказывать, что Иоаким верен слову и добьётся своего:
— Веруйте и надейтесь, что первосвятитель Иоаким, столь усердно исполняющий свой долг, принесёт русской православной церкви долгожданную независимость...
— О чём он с жаром толкует? — спросил Борис. — Пусть не подумает, что мы веретеники, своё он получит.
— Не печалься, сын мой, — сказал Иов Николаю, — ты принёс нам ублажение, и мы выразим тебе почёт.
— Отче владыко, попекись о госте, — попросил Борис Иова и покинул Грановитую.
Митрополит повёл Николая в свои палаты. Он распорядился, чтобы путнику сменили одежды, дали вымыться и накормили.
— Отдохни, сын мой, а после вечерни мы побеседуем, — сказал Иов и велел слуге ухаживать за Николаем.
Но Николай не уходил вслед за слугой. Он смотрел на Иова глазами-маслинами с мольбой.
— Что смущает твою душу, сын мой? — спросил Иов.
— Грешен, владыко. Перед лицом правителя утаил многое, с чем пришёл, — ответил Николай.
— Да простит тебя Всевышний: блажен, кто исповедуется.
Иов привёл гостя в трапезную, позвал услужителя, велел принести закуски, вина. И когда остались одни, спросил:
— Сие будет от имени святейшего Иоакима?
— Да, отче. Горько сие произносить, владыко. Позорные люди чернят вашу веру и шлют прелестные грамотки в Антиохию и в Константинополь. В них предупреждение Вселенским патриархам не давать патриаршества Руси до тех пор... — Николай замешкался.
— Говори не сумняшеся, сын мой! — попросил Иов.
— Пока кто-то не изгонит из православной церкви всех, кого обуяла ересь.
— Еда? Сии мужи названы?
— Там есть твоё имя, владыко, вкупе с епископами Александром, Варлаамом, Геласием. А довёл нам всё монах Феоклит Знаменскова монастыря.
«Господи, Феоклит, сын мой славный, пусть наградит тебя Всевышний за сей подвиг во имя веры», — помолился Иов. Он приблизился к Николаю, положил руку на плечо и тихо сказал:
— Помолимся, сын мой, и ты очистишься от скверны, кою так долго нёс. — Иов прошёл в передний угол трапезной, где стоял большой иконостас и опустился на колени.
Николай встал рядом. И оба прочитали молитву: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие моё...» Молитва принесла в их души умиротворение. Они вернулись к столу, Иов велел гостю выпить вина и закусить.
— Враги веры живут от века. И несть числа Иудиному племени, — садясь к столу, сказал Николай.
— Забудь о них, сын мой. Мы сотворили молитву, и души наши чисты, — попытался успокоить Иов Николая. — Как вкусишь пищи, тебя отведут мыться и отдыхать. А мне пора в собор. — И митрополит ушёл.
Он отправился в Благовещенский собор справлять вечерню, на которой присутствовал царь. После вечерни, как всегда, царь Фёдор подошёл к Иову поблагодарить за богослужение.
— Ты льёшь елей словес, как велит Бог. Спасибо, владыко. — И продолжал: — Слышал я, что прибыл гость из Антиохии, да будто бы радостные вести принёс. Как хорошо всё, как боголепно...
— Пусть не покидает тебя, государь, боголепие отныне и присно.
— Аллилуия! — произнёс Фёдор. Он заметил, что Иов сегодня не полностью отдал себя службе: что-то беспокоило его. Но спрашивать не стал, решил, что сам скажет, если важное...
Однако митрополит не хотел тревожить царя тем, что касалось прежде всего церкви. Хотя и знал, что первый радетель веры может на него обидеться. Подумал сей же миг, что пусть лучше об этом скажет царю правитель. И сразу же, как только царь покинул собор, Иов отправился к Борису.
Правитель был не один. Беседовал с дядей Григорием, управляющим Дворцовым приказом — дворецким царя Фёдора.
Увидев печальное лицо митрополита, Борис поспешил навстречу.
— Что случилось, отче владыко?
— Ничего. Устал ноне, сын мой. — И Иов грустно улыбнулся. — День вельми долог. — Но глаза Иова были нацелены на дворецкого, и Борис понял митрополита. У Иова было доброе отношение к Григорию Годунову, человеку бескорыстному, честному, крепкой веры. Но то, что составляло тайну церкви, Иову не хотелось при нём разглашать. Борис понял всё без слов и сказал Григорию:
— Дядюшка, навести моих чад. Я тебя позову.
Григорий молча ушёл на другую половину дворца.
— Сын мой, — начал Иов, — наш гость из Антиохии открылся мне в том, чего не сказал при тебе: клевету поганую недруги наши отправляют в прелестных грамотках в Константинополь и Антиохию. В ереси обвиняют иерархов церкви, пятно кладут на них за раскол якобы.
— Ведал я, что сие так будет, владыко. Вот тебе и обернулась встреча Богдана с патриархом порухой, вот и всплыли происки Дионисия. Оттого и молчали первосвятители полный год. Ты же, владыко, не допускал и мысли о их вине. А они вон смолу варят да на тебя льют.
— Но что им надо, корысть в чём?
— Да в том, чтобы над нами встать! Против тебя и меня они выступают, — горячился Борис.
— Истинно так, сын мой! — И подумал Иов: «Тако же плут Дионисий, смолу топил-выливал с того часу, как блудом с Богданом покрылся». — И воскликнул: — Да покарает их Господь Бог за злые деяния, нечестивцев.
— Согласен с тобой, владыко. Токмо движения к цели сие не сделает. Нам теперь отмываться след. Дионисию же пора укорот сделать. Там и Богдан присмиреет. Пусть государь исполнит свою волю, постриг назначит, — жёстко произнёс Борис.
Иов хотя и был склонен к той же мере, но возразил, потому как всё было бы похоже на месть с его стороны.