Бог Солнца

Так же подумала и я, увидев его впервые.

– Откуда?

Его пристальный взгляд переместился на мой лоб, затем вниз, к подбородку.

– Айя. Собор… Рожан. Элджерон.

Я медленно кивнула, но замешательство только возросло. Строительство нового собора в столице завершилось десять лет назад. Я входила в группу художников, которые облагораживали здание и территорию, в частности, работала над огромной небесной мозаикой и скульптурой Бога-Солнца. Может, и он тоже там служил?

Но я бы его запомнила. Невозможно забыть такое лицо.

Мама замерла с тарелкой в вытянутой руке, и я забрала ее. Бабушка стояла в дверном проеме.

– Как вас зовут?

Его губы сжались в тонкую линию. Взгляд оторвался от моего и упал за окно, в бесконечную тьму. Мужчина застыл – даже грудная клетка не двигалась.

– Ночь стоит уже девять дней, – объяснила я.

Прошло несколько секунд, прежде чем его легкие вновь заработали, он глубоко вдохнул и выпустил воздух.

Затем резко встал, и, спешно освобождая ему путь, я чуть не выплеснула тарелку супа себе на рубашку. Когда он лежал безжизненным мешком, сложно было определить его рост, а когда выпрямился, мне показалось, что в нем не меньше шести футов. Он широкими шагами прошел мимо меня и мольберта к окну и устремил взгляд во тьму.

Он стоял так довольно долго.

– На здоровье! – огрызнулась Ката.

Он повернулся к нам.

– Прошу прощения. Благодарю вас за вашу доброту.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Желая ее нарушить, я поставила суп на стол и представила своих родных:

– Это моя бабушка Ката и мама Энера.

Он медленно кивнул, обводя взглядом каждую из них. Вновь посмотрев на меня, проговорил:

– Айя.

Я кивнула.

Он провел рукой по лицу. Наконец заметил мольберт, на бумаге был изображен его портрет. Внезапно смутившись, я бочком подвинулась и набросила покрывало на незаконченную глиняную скульптуру. Не то чтобы мне было чего стыдиться. Побыть моделью – самая малая плата за кровать в нашем доме и постоянный уход.

– Можете оставаться столько, сколько потребуется, – сказала Энера, и Ката одарила ее суровым взглядом.

Впрочем, куда ему идти? Хоть мужчина знал наш язык, явно прибыл издалека. Мама, без сомнения, среди нас была самой великодушной: неудивительно, что именно она сделала предложение, ничего не попросив взамен. И хотя глубоко в душе я чувствовала, что Золотой не опасен, все же вряд ли бабушка жаждала его приютить. Не за просто так.

– Вы помните, как сюда попали? – спросила я. Он не ответил. – Помните, как вас зовут? – задала я новый вопрос, борясь с собственным нетерпением. В конце концов, мужчина тяжело болел. И пока не поправился… или же поправился? Он выглядел полностью выздоровевшим – еще одна странность, которую можно добавить к списку. – Вряд ли вы захотите, чтобы мы и дальше звали вас Золотым.

Его бровь дернулась, и невероятные глаза вновь встретились с моими. Он мешкал.

– Никто не знает, что вы здесь, – заметила я на случай, если теории бабушки верны, но я не успела закончить фразы, когда он заговорил:

– Сайон, – сказал он – мягко, осторожно. – Можете называть меня Сайон.

Сайон.

Имя вовсе не телорианское. Мне вообще не доводилось слышать его прежде.

Слоги приятно покалывали язык, искушая произнести их вслух, попробовать на вкус странное, но прекрасное слово. Желание вызвало раздражение: ведь это всего лишь имя! А его носитель – всего лишь муза. Меня околдовывало в нем буквально все, и эта мысль неприятно царапала изнутри. Когда он спал, это было невинное развлечение, но теперь, когда он очнулся и стал живым, говорящим человеком, показалось нелепостью.

Взяв себя в руки, я сказала:

– Вы кажетесь здоровым, но у вас лихорадка, с которой мы не сталкивались прежде. Вам лучше отдохнуть и поесть. – Я указала на кровать. – Могу попробовать что-то узнать для вас, но в темноте будет трудно.

Он мешкал, словно раздумывая над приглашением. Впрочем, так и не предпринял попытки выйти за дверь и покинуть ферму, так что, куда бы ни пролегал его путь, вероятно, там его могли подождать. Подавив вздох, он вернулся в кровать: но лишь присел на край, положив локти на колени и сцепив ладони.

Ката умчалась, бормоча что-то о неблагодарных наемниках.

Взяв тарелку с супом, я вновь предложила Сайону. Он махнул рукой.

– Нет, спасибо.

Раздражение впилось в меня немного глубже.

– Господин, за последние пять дней вы выпили разве что несколько капель воды и бульона. Вам нужно поесть.

– Нужно? – Голос прозвучал словно откуда-то издалека, но губы слегка изогнулись: я и не заметила бы, если бы не рисовала его лицо множество раз за прошедшую неделю. Казалось, его что-то позабавило.

И что именно могло позабавить этого незнакомца?

Вновь отставив тарелку в сторону, я потянулась к его лбу, чтобы проверить температу- ру. Отмена компрессов и чая, видимо, улучшила его состояние, однако лихорадка нисколько не ослабела.

Как и прежде, он отпрянул от прикосновения. Я не сдавалась, и он поднял руку, останавливая меня.

Раздражение наконец вырвалось наружу, и я шлепнула его по запястью.

– Хватит уже!

Потрясение на его лице было почти забавным. Кто он такой, какой-то потерянный принц, которого никогда в жизни и пальцем не тронули?

Я прижала ладонь к его лбу – такому же горячему, как и прежде. Непонятно! Ведь выглядит совсем здоровым…

Убирая руку, я намеревалась было что-то сказать, но внезапно его пальцы поймали мои, и в голове стало совершенно пусто, как у младенца. Только что он противился моему прикосновению, а теперь сам сжимал мою руку; его завораживающие глаза разглядывали мои пальцы с таким же интересом, как свои собственные при пробуждении. От потрясения лицо его вытянулось. Но это было не удивление от того, что его одернули, а удивление от того, что… что же? Что его касаются?

Такой мужчина явно не обделен вниманием, а я лишь проверила температуру. Тем не менее выражение на его лице было совершенно искренним, и чем дольше он держал мою ладонь, тем больше его жар проникал мне под кожу и поднимался вверх по руке, одновременно вызывая дрожь и прогоняя ее.

«Я тебя знаю», – сказал он. Но мы не виделись! Меня распирало такое замешательство, что от бессилия хотелось разрыдаться.

В комнате по-прежнему находилась мама и молча за нами наблюдала. Его хватка ослабла, я высвободила ладонь и прижала к груди, будто обожглась. До крайности смущенная, сунула ему в руки тарелку с супом.

– Поспите, – сказала я едва громче шепота. – Лишь богам известно, как долго мы уже не спим.

Отчаянно нуждаясь в передышке, я вылетела из комнаты; сердце колотилось так, будто расстояние между кроватью и дверью увеличилось на десять миль. Спрятавшись во второй спальне, я забралась в самый дальний угол, куда не доставал свет ни одной свечи, прижалась лицом к стыку деревянных стен и выпустила покалывающее на языке слово:

– Сайон.

Бабушка засы́пала гостя вопросами: куда он держал путь? как оказался в реке? откуда родом? чем занимается? когда намерен уйти? От большинства из них Сайон ловко уклонился.

У него был причудливый акцент. Элджерон кишел людьми различных национальностей, тем не менее я никогда не слышала выговора, как у него, с длинными гласными – еще один признак того, что он не телорианец, – мягкими согласными, плавной интонацией. Он словно объединил в своей речи самые приятные звуки из всех языков и диалектов Матушки-Земли. Отвечая на шквал вопросов от Каты, он выражался вежливо, отчего я предположила, что он хорошо образован и принадлежит к высшему классу. Думаю, даже бабушка попала под его обаяние, ее допрос очень скоро стал мягче, напор ослаб. Ответы Сайона убаюкивали подобно колыбельной.