Страница 11 из 40
Я шмыгаю носом.
— Всё было не так уж плохо.
— Кондиционер дважды в неделю выбивал пробки, радиаторы были бомбой замедленного действия, наш ассортимент не учитывал потребительскую аналитику, а древний бронзовый кассовый аппарат, который ты называла «антиквариатом», был неэффективен и становилсяь причиной бесчисленных неправильных начислений.
Я ахаю.
— Гильда. Я скучаю по ней.
— Гильда, — он воздевает взгляд к потолку, словно взывая к Богу о терпении. — Ты вручную вводила цены на викторианском кассовом аппарате.
— На позолоченном викторианском кассовом аппарате. У Гильды был характер!
— Она спровоцировала проверку налоговой службы!
Мы сердито смотрим друг на друга. Наши лица в опасной близости друг к другу. Чёрт, от него вкусно пахнет. Вечнозелёными растениями, зимним воздухом и древесным дымом. Я чувствую, как смущающий прилив жара заливает мои щёки.
Пристальный взгляд Джонатана блуждает по моему лицу — мой подбородок вызывающе вздёрнут, предательский румянец сразу виден. На его челюсти подёргивается мускул. Лоб хмурится. Между нами воцаряется напряжённая пауза.
— Ну? — спрашиваю я, отчаянно желая, чтобы это закончилось, чтобы он оставил меня в покое, потому что я в ярости, а также невыразимо возбуждена. Всё, о чём я фантазировала прошлой ночью, всё, что я чувствую сейчас — его жар, его запах, необузданная энергия, струящаяся между нами, вызывает у меня желание обхватить его ногами за талию и притянуть его рот к своему, пока мы не начнём целоваться так страстно, что потеряем сознание от недостатка кислорода.
Я закрываю глаза, мысленно пресекая связь между райской фантазией Джонатана и его адской реальностью.
— Ты в моём личном пространстве.
— Ты сам это начала, — подмечает он.
Я открываю рот. Затем закрываю его. Он прав, я так и сделала.
— Отлично. Что ж, теперь я закончила вторгаться в личное пространство.
Джонатан одним плавным шагом оказывается в полуметре от меня.
— Лучше?
— Намного, — я отталкиваюсь от стола и отряхиваюсь. — Итак, что вы можете сказать о моих условиях, мистер Фрост?
Он складывает руки на груди и смотрит на меня сверху вниз.
— Только продажи книг?
— Только продажи книг, — подтверждаю я.
Чёрт бы побрал его и эту снисходительно изогнутую бровь.
— Ты же помнишь, что некоторые из лучших психологических триллеров за последнее время вышли в этом году или вот-вот будут выпущены.
— Четыре слова для вас, мистер Фрост: детские книги и праздничные романы.
— Формально, это пять…
Я топаю ногой.
— Ты понял, что я имею в виду! А теперь ответь мне уже, принимаешь ты эти условия или нет?
Между нами повисает напряжённая тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов, отсчитывающих минуты, оставшиеся в этой жалкой карусели нашей профессиональной вражды.
Наконец Джонатан говорит:
— Я принимаю их.
— Отлично, — с неискренней улыбкой я проскальзываю мимо него и возвращаюсь к своей наполовину уничтоженной выставке праздничных романов.
— При одном условии.
Стиснув зубы, я свирепо смотрю на него через плечо.
— Каком?
Джонатан прислоняется к одной из колонн из полированного дерева, которые поднимаются к сводчатому потолку магазина, и наблюдает за мной, скрестив лодыжки и засунув руки в карманы.
— Если окажется, что финансовое будущее магазина, в конце концов, не так уж и плохо, и мы оба сможем остаться после Нового Года, мы заключим перемирие.
Он отталкивается от колонны, направляясь в мою сторону, затем берёт со стола один из моих любимых исторических романов эпохи регентства. Его пальцы барабанят по обложке с зимней тематикой, затем открывают её, чтобы посмотреть форзац — полуголую пару на заснеженном фоне, которая сплелась в эпичном объятии.
Я смотрю на них: мужчина без рубашки смотрит сверху вниз на женщину, которую он обнимает с необузданным вожделением, а его мускулистая рука сжимает её талию; женщина льнёт к нему, такая податливая, глаза затуманены, губы приоткрыты. Это ода чувственности размером четыре с четвертью на почти семь дюймов.
— Перемирие? — шепчу я.
Джонатан кивает, позволяя обложке книги захлопнуться.
— Мы будем со-управлять… цивилизованно.
Я фыркаю от смеха. Мой смех стихает, когда я понимаю, что он выглядит смертельно серьёзным.
— Ты действительно думаешь, что это возможно?
— Финансово? Нет, если всё останется как есть, но ещё есть время это изменить. В межличностном плане? — он открывает книгу, на этот раз в середине истории. Я обхватываю его руку своей и захлопываю книгу, прежде чем он сломает корешок. — Это ещё предстоит выяснить.
Джонатан смотрит вниз, туда, где моя рука сжимает его, затем снова поднимает взгляд, и в этих хитрых светлых глазах под густыми тёмными ресницами мелькает что-то, чего я не могу прочесть.
— Я думал, время личного пространства закончилось, — говорит он.
Я вырываю книгу у него из рук.
— Так и было. Пока ты не собрался испортить товар.
— Я собирался это купить.
— Чёрта с два. Это любовный роман.
Он выгибает бровь.
— Ах, конечно. Ты знаешь обо мне всё, включая все мои литературные предпочтения. Я не читаю любовные романы. Я бы просто не смог.
Чёрт. Неужели читает?
Я свирепо смотрю на Джонатана, когда он поворачивается обратно к столу и снова выдвигает свои триллеры вперёд, ненавидя его за то, что он заставляет меня сомневаться в себе.
— Дай угадаю, — говорю я ему, отклячив бедро в сторону и скептически оглядывая его. — Твоё «чтение любовных романов» ограничивается «Гордостью и предубеждением», и ты думаешь, что Джейн Остин была одной из самых ранних и влиятельных авторов любовных романов.
Он на секунду замирает, чуть не роняя книгу, пока поправляет стопки своих триллеров в аккуратные крошечные башенки.
— Я знаю, что жанр этим не ограничивается, — бормочет он.
— Хм, — я опускаю взгляд на исторический роман, который он якобы собирался купить и который я сейчас держу в руках. — Может, и так. Это, мистер Фрост, по крайней мере, настоящий любовный роман. На самом деле, это мой самый любимый.
С нехарактерной для него неуклюжестью Джонатан не удерживает стопку триллеров и роняет их на пол. Его взгляд устремляется в мою сторону, затем на книгу в моих руках.
— Это твой любимый? — говорит он низким и напряжённым голосом, сверля меня светлыми глазами.
— Дааа, — говорю я, растягивая это слово. — Почему ты так странно ведёшь себя?
Джонатан отводит взгляд, затем смотрит на полки, заставленные историческими романами.
— Какие ещё? Твои любимые.
Это приказ. Не вопрос.
Я понятия не имею, почему он так себя ведёт или почему я собираюсь пойти ему навстречу, но моя внутренняя любительница романов не может остановиться. Я пересекаю помещение и прохожу мимо встроенных полок с историческими романами, постукивая по корешкам как Ванна Уайт в «Колесе фортуны».
— Этот. Этот. Этот. Этот. Этот, — я чувственно провожу пальцем вдоль полки. Джонатан шумно сглатывает в трёх метрах позади меня. — И этот тоже.
Я оглядываюсь через плечо. То, как Джонатан смотрит на меня… пугает.
Я газель, а он лев. Он неестественно спокоен, не моргает. И это жутко напоминает фантастического аристократа Джонатана, который вошёл, чертовски соблазнительный в бриджах и гессенских сапогах, а затем закрыл за собой дверь библиотеки с необратимым щелчком, изменившим мир.
Теперь уже ничто не застраховано от него? Ему обязательно нужно проложить себе путь в каждый уголок моей жизни? Я стою, застыв, ошеломлённая напряжённостью его взгляда и тем, как он смотрит на меня, словно видит насквозь.
Я чувствую себя голой.
— Теперь ты закончил надо мной издеваться? — шепчу я.
Как будто мои слова разрушили чары, Джонатан моргает, а затем, словно большой кот, крадущийся по траве, сокращает расстояние между нами.
— Вот что я, по-твоему, делаю. Издеваюсь над тобой, — тихо говорит он, всматриваясь в мои глаза, и в его взгляде вспыхивает новый, яростный огонь. — Ты такого плохого мнения обо мне?