Плач палача

– Я хочу, чтобы он стал нашим, – Геннадий пошевелил пальцами, пытаясь накрыть ими лежащую на краю постели руку Нины. Она пододвинула руку и снова ощутила леденящий холод. – Ты не можешь мне отказать.

– Мне больше не нужно доказательств твоей любви, – Нина подумала, что самое время разреветься, уткнуться Геннадию в грудь и замереть, но слез не было. Вместо них она почувствовала решимость сделать все, о чем просит этот измученный болью мужчина.

Это был единственный выход для нее. Соболев, как всегда, прав, он давно все продумал. Нелепо говорить о том, что он выбрал подходящий момент, чтобы заговорить об этом снова.

– А мне нужно, – улыбнулся Соболев. – Докажи, что ты готова стать женой такой развалины, как я. Клянусь, я не стану долго мучить тебя. Не дай мне умереть с тяжелым сердцем. Я виноват перед тобой.

– Я не вижу никакой вины.

– Я виноват. Я старше, я сбил тебя с пути истинного, – тяжело выдохнул Геннадий. Его лицо исказила гримаса боли. – Я должен был пройти мимо, но не смог… Слабый, безвольный, больной мужчина – кратко о кандидате в мужья. Как тебе? Согласна помучиться?

– Я согласна мучиться с тобой до конца своих дней, – Нина наклонилась и поцеловала Геннадия в щеку. Сначала хотела в лоб, но в последний момент – в щеку. – Только тебе, жених, досталась идеальная невеста. Ко всем своим неоспоримым достоинствам я теперь портниха широкого профиля, прошу учесть!

– Поздравляю. Это замечательно. Профессия – ты умница, я горжусь тобой.

– Мы будем так здорово выглядеть, что это вызовет поток зависти. Хорошо, что марш Мендельсона у них играет магнитофон – в противном случае музыканты были бы не в силах доиграть. Ты готов к этому?

– Да, милая. Я готов ко всему, кроме твоего отказа.

– Я согласна, Гена.

– Девушка, выходите, пожалуйста, – недовольно сказала медсестра, подошедшая делать очередной укол. – Здесь не место для долгих разговоров.

Нина наклонилась и снова поцеловала Геннадия, только теперь – в сухие, горячие губы. Этот контраст холодных пальцев и обжигающих губ заставил ее удивленно посмотреть на него. Соболев устало повел глазами, глядя Нине вслед.

Она понимала, что не оправдала надежд врача. Она не повлияла на Соболева. Напротив – она ускоряет его уход. Она убивает его, вместо того чтобы настоять на операции. Он уверен в том, что это бесполезный шаг. Иначе он схватился бы за него. Он воспользовался бы им просто для того, чтобы дольше оставаться рядом с нею. Но он отказывается, значит, она примет его выбор. Она должна быть готова к его уходу. Нина нашла в себе силы улыбнуться ему. В его глазах кроме радости теперь была благодарная нежность. Нежность любящего мужчины, которому остались лишь воспоминания.

– До встречи, Ниночка, – Соболев подмигнул ей. – Выпишусь – и под венец.

– До встречи, милый, держись.

Выйдя из палаты, она оставила на столике медсестры пакет с фруктами и заметила Загорского. Он стоял на лестничной площадке с незажженной сигаретой в руке. Он мял ее пальцами, внимательно следя за приближающейся Ниной.

– Он отказался, – подойдя к нему, сказала она. – Он тверд, как никогда. Простите, я ничего не смогла сделать.

– Я знал, но не попробовать не мог, – Владислав Николаевич развел руками. – Отличную роль отвел мне ваш муж – созерцать, как наступает смерть, и не иметь возможности противостоять ей. Он собирается писать, что отказывается от операции?

– Да, как вы и говорили.

– Удивительное дело, как вы спокойны, – поджав губы, Загорский бросил в ее сторону тяжелый взгляд. Не говоря больше ни слова, он стал спускаться по лестнице. Он явно мечтал поскорее оказаться в своем кабинете, чтобы наконец закурить. Нина поспешила за ним, но он оглянулся и удивленно поднял брови. – Что вы еще хотите?

– Халат, – недоуменно ответила Нина. Она чувствовала, что вызывает негативные эмоции у доктора, и сама спешила поскорее расстаться с ним. На сегодня было вполне достаточно.

– Ах, да. Хорошо, идите за мной.

В кабинете он посторонился, давая ей возможность самой повесить халат на место. Он закурил, продолжая внимательно разглядывать ее. Нина краем глаза заметила это и еще то, что в его глазах появилось нескрываемое презрение. Он смотрел так, как будто это она виновата в том, что Соболев умирает.

– Я не виновата в этом и не хочу его смерти, – взявшись за ручку двери, сказала Нина.

– Почему вы мне это говорите? – Загорский выпустил мощную струю дыма в сторону окна.

– Отвечаю на поток ваших мыслей, в которых мне отведена роль акулы, дождавшейся своего часа, – скривив губы в злой усмешке, произнесла Нина.

– Я редко ошибаюсь, – стряхивая пепел, заметил доктор.

– Сейчас вы это делаете.

– Не уверен.

– Не буду вас переубеждать, – рывком открыв дверь, сказала Нина.

– Не забудьте приехать за ним на такси, когда он окончательно решит покинуть больницу. Чудес не будет.

– Я знаю. Я с детства мало верю в сказки.

Нина вышла из кабинета и, опустив глаза, направилась к выходу из корпуса. Ей казалось, что все смотрят ей вслед и шушукаются, называя убийцей, хапугой, бессердечной тварью. Нина шла, чувствуя, как горят ее щеки. Они стали алыми еще с первой минуты разговора с Геннадием, но сейчас это ощущение стало невыносимым. Хотелось умыться холодной водой, погасить этот пожар, но выйти из больницы хотелось еще сильнее. Нина сбежала по ступенькам и, приложив ладонь к щеке, стала выглядывать такси. «Волга» вынырнула откуда-то, словно только ее и ждала. Оказавшись в машине, Нина облегченно вздохнула. Она не хотела думать ни о сегодняшнем дне, ни о завтрашнем. Она тупо смотрела на мелькавший за окном пейзаж и слушала музыку, которая доносилась из хрипящих динамиков. Она слышала, как знакомый голос выводит рулады, и злилась, что не может вспомнить фамилию исполнителя. Даже решила у водителя спросить, но передумала. Доехав до дома, молча сунула ему деньги и, громко хлопнув дверью, вышла из машины.

На лавочке возле подъезда сидели две старушки, особо рьяно провожавшие ее громким шепотом. Нине казалось, что они нарочно так делают: своеобразный кодекс чести. «Обсуждаем, но так, что ты сразу можешь быть в курсе. Реагировать или нет – твое дело!» Нина решила проигнорировать, как учил ее Геннадий. Поздоровавшись, она с гордо поднятой головой собралась пройти мимо, но скрипучий голос остановил ее:

– И как там Геннадий Иванович?

– Он в больнице, врачи делают все необходимое, – приостанавливаясь, ответила Нина.

– Да уж после тебя, пожалуй, им нечего делать. Угробила нашего Геннадия Ивановича, – зло сверкнув глазами, сказала вторая – совсем дряхлая, с трясущейся головой и руками. Нина не стала отвечать на это. Она только сжала кулаки и пулей влетела в подъезд. Но неугомонная старушка успела громко заметить: – От правды не убежишь! Колет глаза-то!

Закрыв за собой входную дверь, Нина опустилась на невысокий стул в прихожей. Дотянулась до выключателя, щелкнула его. Зажмурившись от яркого света, она оперлась о прохладную стену. Отсюда был виден открытый шкаф, измятая постель в спальне, стакан с водой, одиноко стоящий на журнальном столике в гостиной. Нина медленно сняла обувь, стащила джинсы, бросив их прямо на пол. Прошла к бару и, внимательно просмотрев все имеющиеся в нем бутылки, выбрала с надписью «виски». Это был любимый напиток Геннадия, когда он хотел снять напряжение.

– Плесни-ка мне заокеанского зелья, – устало говорил он в этих случаях, и Нина знала, что делать.

Сейчас же она открыла бутылку, зачем-то всколыхнула ее и сделала несколько больших глотков прямо из горлышка. Нина позволила себе такое впервые. Она решила, что сейчас можно. Крепче шампанского и мартини она вообще ничего раньше не пила, но эти два благородных напитка никак не соответствовали ее нынешнему настроению. Обжигающая жидкость перехватила дыхание, но через несколько мгновений приятным теплом растеклась внутри. Поведя глазами вокруг, Нина увидела, что портрет подмигнул ей. Это было слишком. Нина почувствовала легкое головокружение и, поставив бутылку на место, на едва слушающихся ногах отправилась в спальню. Там она, уже засыпая, сняла свитер, браслет и серьги и прыгнула в кровать.