Плач палача

– Нет, со мной все в порядке, – опершись о стену, ответила Нина.

– Что у вас тут такое? – приятный мужской голос раздался прямо у Нины над ухом. Она медленно повернула голову, боясь оторвать руку от стены. Встретив серьезный взгляд врача, она с трудом проглотила мешающий говорить комок. – Вы ко мне?

– Вы Загорский?

– Я Загорский.

– Тогда к вам, если можно, – тихо произнесла Нина, наблюдая, как женщина, затронувшая ее, отошла в сторону, оглядываясь.

– Проходите в кабинет, – открыв дверь, он пропустил Нину вперед. – Присаживайтесь. У меня мало времени. Слушаю вас.

– Я по поводу Соболева Геннадия Ивановича. Он поступил к вам. Меня не было дома. Я не знаю, что и думать, – сбивчиво начала Нина, но врач жестом остановил ее.

– Вы ему, простите, кем приходитесь? – внимательно глядя на Нину, Загорский устало оперся о спинку стула. – Родственница, знакомая?

– Жена, – прямо глядя ему в глаза, ответила Нина, и добавила: – Гражданская.

– Понимаю, – протяжно сказал доктор и скрестил руки на груди. Перед глазами Владислава Николаевича возникло бледное как мел лицо Соболева, его губы, плотно сжатые, словно боящиеся выпустить через себя боль наружу. И эта рыжеволосая красотка в модных джинсах и с браслетом с изумрудами, который так не вяжется с ее одеждой. – Кроме вас у него ктонибудь есть? Из родни, я имею в виду.

– Родители умерли. Только я, – уверенно ответила Нина, посчитав, что говорить о сыне и первой жене сейчас неуместно. – Доктор, вы, пожалуйста, скажите мне, чем его лечить. Я прослежу и точно выполню ваши указания. Он так несерьезно относится к таблеткам, всему, что связано с его здоровьем. Но я постараюсь, чтобы на этот раз он четко выполнил ваши указания.

Нина выпрямила спину и приготовилась слушать. Но Загорский тяжело выдохнул и покачал головой. Он не любил эти моменты. Они зачастую перевешивали все то хорошее, спасительное, что он делал гораздо чаще.

– Лекарства ему не помогут, уважаемая… Как вас зовут?

– Нина.

– Ваш муж поступил к нам в очень тяжелом состоянии. Анализы, которые мы сделали, показали, что все очень серьезно. Геннадию Ивановичу необходима операция по жизненным показаниям. Опухоль в кишечнике стала слишком большой. Проблемы с пищей, боли. Не выяснена природа ее происхождения. Честно говоря, все очень запущено. Я не даю никаких гарантий, никаких.

– Мы будем вам очень благодарны.

– Оставьте, – Загорский нетерпеливо махнул рукой. – Я знаю возможности Соболева, его масштабную личность. Мы знакомы немного, но этого достаточно, чтобы понять, какой человек перед тобой. Дело не в благодарностях, милая девушка, а в том, что время упущено.

– Нет, не говорите так, пожалуйста. Вы не должны, – Нина, не мигая, смотрела на врача.

– Я еще не все сказал. Самое неприятное, что Геннадий Иванович категорически отказывается от операции. Он согласен письменно подтвердить это, чтобы снять с нас всю ответственность. Он добровольно лишает себя единственного шанса на спасение. Мизерного, но все-таки. Я бессилен переубедить его… Может быть, вы сумеете повлиять на него?

– Постараюсь.

– Он в реанимации, но я проведу вас. Наденьте халат и пойдемте за мной.

Нина шла за доктором, едва поспевая за его широким шагом. Загорский легко преодолевал этаж за этажом, успевая отвечать на бесконечные вопросы со стороны. Реанимационное отделение оказалось на предпоследнем этаже. Запыхавшись, Нина остановилась. Загорский чтото говорил молоденькой медсестре, сидящей у входа в отделение. Она бросила в сторону Нины удивленный взгляд и закивала головой, закрывая при этом глаза.

– Что, дыхание сбилось? – обратился к Нине Владислав Николаевич.

– Есть немного. Высоковато взобрались. А что там наверху, на последнем этаже?

– Морг. Больные шутят, что у нас чем выше, тем ближе к небесам в буквальном смысле, – заметил Загорский и увидел, как помрачнело лицо Нины. – Вы готовы к разговору?

– Да.

– Пройдите в палату. Сестра покажет.

– Апельсины вот, я могу их передать ему?

– Какие апельсины! – Загорский раздраженно посмотрел на нее. – Заберете домой. У вас максимум пять минут. Я и так нарушаю, но… Одним словом, идите. Надеюсь, вам удастся то, что не удалось мне. Он бредил и звал вас. Теперь я знаю, что он хотел видеть вас. Он вас очень любит, Нина.

– Я знаю, – прошептала та и поспешила за медсестрой.

Соболев лежал накрытый белой простынею. Нина поняла, что он совершенно без одежды: только тонкая белая ткань прикрывала его обнаженное тело. Она увидела в этом что-то неприятное, напоминающее заразную болезнь, когда одежду уничтожают, чтобы не разносить инфекцию. Здесь дело было совсем не в этом… Нина мысленно пожелала себе удачи и стала приближаться к кровати. Соболев медленно открыл глаза, услышав по дуновению воздуха, что кто-то подошел к нему. В его глазах мелькнула радость, он улыбнулся. Не видя себя со стороны, он не предполагал, что выглядит очень жалко с этой миной, едва напоминающей улыбку. Нина улыбнулась в ответ, осторожно взяла его за руку. Пальцы были совсем холодные, словно неживые, и Нина начала сжимать и разжимать ладонь, пытаясь согреть их. Геннадий смотрел на Нину, чувствуя, что от волнения не может произнести ни слова.

– Мы так не договаривались, милый, – начала Нина, решив, что нельзя нарушать уговор и злоупотреблять временем, обозначенным доктором. Соболев закрыл глаза и снова открыл их через несколько секунд. Он был так шокирован появлением Нины здесь, что никак не мог говорить от волнения. Все его эмоции четко отразились на его лице. – Ты не волнуйся, пожалуйста. Я приехала домой и увидела записку. Зачем ты так долго скрывал от меня? Разве мы не близкие люди? Доктор сказал, что нужна операция, и все будет хорошо. Он уверен, что ты поправишься.

– Он это сказал? – тихо спросил Соболев, едва найдя в себе силы разжать сухие губы. В его слабом голосе было столько иронии, что Нина покраснела. – Ты не научилась врать, милая. И я не хочу тебя обманывать. Я устал делать это, честно говоря. Я вообще от всего устал.

– Это не разговор. Ты сдаешься, не попробовав бороться.

– Силы не равны. Возмездие против животного желания выжить… – Соболев провел языком по спекшимся губам. – Никакая операция мне не поможет. Давай смотреть правде в глаза. Я не знаю, выйду ли отсюда вообще. Не смотри так, я получаю по заслугам. И ко всему Всевышний остается милостивым ко мне.

– Милостивым? – Нина негодующе сжала кулаки.

– Да. Он не позволит мне увидеть, как твоим сердцем и мыслями завладеет другой мужчина. Для меня это хуже смерти, милая. Я даже не знал, что способен так любить. Спасибо тебе. Ты – самое лучшее, что у меня было, незаслуженное блаженство.

– Я не могу больше слышать, как ты все это говоришь. Ты прощаешься! Не смей!

– Послушай, – Соболеву становилось все тяжелее говорить. – У меня есть к тебе просьба. Самая последняя. Отказывать нельзя, слышишь?

– Слушаю.

– Я прошу тебя стать моей женой, – выдохнул Геннадий и почувствовал, как слеза скатилась по щеке. Он не мог поднять руку и вытереть ее. Он словно разгрузил целый состав с невероятным количеством груза – болело все тело. – Ты однажды отказала мне под предлогом, что нельзя знать, чего ожидать от человека, который окажется рядом. Так вот, со мной все предопределено, а вскоре все вообще станет формальным. Не отказывай, пожалуйста, не ускоряй мой конец. Я так хочу услышать твое «да».

– Зачем тебе это сейчас нужно? – Нина в панике отошла на пару шагов от кровати, оглянулась на выход из палаты: сестра показала, что ее время истекло. Кивнув ей, Нина снова подошла к Соболеву. – Зачем, отвечай!

– Даже приговоренному к смертной казни не отказывают в последней просьбе, а я не совершил никакого смертного греха. Клянусь, что больше ни о чем не попрошу тебя. Стань моей женой, Нина. Можешь даже фамилию мою не брать. Только согласись, девочка, ради бога!

– Я поняла. Это ради квартиры, ради всего, что у тебя есть, да? Мне ничего не нужно, ничего. Твои подарки и память о радостных днях, которые были, – все, что я унесу с собой из твоего дома.