Гилгул

— Осторожней надо, — усмехнулся старлей. Саша добрел до сада «Эрмитаж», плюхнулся на лавку и задрал голову, с облегчением коснувшись гудящим затылком деревянного поручня. Теперь надо было спокойно все взвесить. Спокойно все… Он не додумал, провалился в сон, принесший облегчение.

«Окруженный кольцом мечников, Дэефет шагал по заваленным трупами улицам Раббата. Меч он держал поднятым, приготовившись к неожиданному нападению. Черные нитки сажи плыли над городом в потоках горячего воздуха. Пепел серыми хлопьями опускался на окровавленные тела горожан. Звуки боя еще доносились с боковых улочек, но быстро смещались к окраинам. Вокруг буйствовал пожар, но Дэефет не обращал на это внимания. Его абсолютно не интересовало, что случится потом с городом и с теми, кому не повезет уцелеть. За Царем торопливой трусцой поспешали шестеро левитов, несущих жертвенник всесожжения. Следом шагал Авиафар. Замыкала процессию пехотная манипула. На случай нападения со спины. Подбежал один из Избранных. Лицо его было рассечено, залито кровью и перепачкано сажей и пеплом:

— Мой господин, — задыхаясь, пробормотал он. — Мы схватили Аннона.

— Он жив? — быстро спросил Дэефет.

— Как ты и велел, — улыбнулся Избранный, обнажив в улыбке рот, полный гниющих зубов. — Царь Аммонитянский ранен, но жив.

— Хорошо, — Дэефет быстро зашагал вперед. — Где он?

— В Храме. Избранные стерегут его.

— Вы уверены, что это Царь?

— В лицо Аннона знал только Урия, — напомнил Избранный. — Но Урия погиб. Дэефет остановился и резко повернулся к солдату:

— Тогда откуда вам известно, что тот, кого вы схватили, — Царь Аммонитянский?

— На нем латы царя. И когда он вошел в притвор, вокруг него стояли телохранители.

— Хорошо, иди добывай свое богатство. Избранный снова улыбнулся и торопливо нырнул в один из боковых проулков. Дэефет же ускорил шаг. Ему не терпелось увидеть поверженного врага. Белые, покрытые мазками копоти стены приближались с каждой секундой. Процессия миновала вырубленные сады, горящее военнохранилище. До Храма оставалось не более сотни шагов, когда со стороны дворца подбежала группа пехотинцев. Они тащили за собой пленника, одетого в милоть и плащ аммонитянской знати.

— Мой господин… — сказал один из легионеров, но Дэефет остановил его взмахом руки, проронив: „Убей его“.

— Мой господин, — закричал в ужасе пленник. — Это я послал к тебе вестника, когда Аннон унизил твоих левитов! Дэефет обернулся.

— Подведите его. Исава едва не волоком подтащили к Царю Иегудейскому, бросили на колени.

— Значит, это ты прислал Доика? — спросил пленника Дэефет.

— Я, мой господин. Но он не вернулся… Исав был бледен. Лицо его покрывал обильный пот.

— Я приказал казнить его, — улыбнулся страшно Дэефет. — Трусливый наемник знал за что.

— Я… — торопливо забормотал Исав. — Я с самого начала верил в тебя и в твоего Господа. Я был предан. Я даже молился тайно Га-Шему. Ваал — Бог язычников, — по щекам царедворца покатились слезы, оставляя на черных от копоти щеках светло-серые полоски. — Он… Он…

— Что он? — прищурился Дэефет.

— Он… — Внезапно лицо Первого царедворца осветилось радостью. — Ваал требовал человеческих жертв! Верно говорю тебе! Аннон приказал убить в Храме пятнадцать тысяч горожан! Стариков!

— Ты готов сказать это всем? — спросил Дэефет.

— Я готов сказать всей Палестине. Всему Царству Иегудейскому. Во славу истинного Господа, твоего Господина! Га-Шема!

— Ты сохранил себе жизнь, — кивнул Дэефет. — А теперь скажи, ты сможешь узнать своего Царя?

— Тебя, мой господин? Дэефет поморщился:

— Себя я узнаю сам. Царя Аммонитянского.

— Он мне не царь. Дэефет наклонился и толкнул царедворца ногой в грудь. Тот опрокинулся на спину, взвизгнув от ужаса. Через мгновение широкий клинок коснулся его груди.

— Отвечай, если не хочешь умереть.

— Я могу узнать его. Могу…

— Ты пойдешь со мной. Дэефет развернулся и зашагал к Храму. За его спиной двое пехотинцев вздернули царедворца за локти и потащили следом за процессией. Человек в латах стоял на коленях в центре Храма, между двумя столбами, украшенными изображениями Ваала и Астарты. Справа и слева от него застыли двое мечников из когорты Избранных.

— Что, Царь Аммонитянский, — спросил Дэефет, приближаясь, — помог тебе твой Бог?

— А тебе поможет твой? — спросил тот разбитым ртом и улыбнулся, обнажив залитые кровью зубы.

— Мои воины в Раббате.

— И мои в Раббате, — человек усмехнулся издевательски.

— Сейчас ты умрешь.

— Так ведь и ты умрешь когда-нибудь, Царь Иегудейский.

— И после твоей смерти все закончится.

— Мне легче, чем тебе, — ответил человек в латах. — Для меня после смерти все закончится, для тебя — только начнется. Дэефет подошел совсем близко, подцепил острием меча медный шлем и сбросил его с головы пленника.

— Эй ты, — сказал он, не оборачиваясь. — Посмотри. Ты узнаешь своего Царя? Исава вытолкнули вперед. Царедворец несколько секунд смотрел на коленопреклоненного человека, затем быстро и мелко затряс головой:

— Это не он. Это не Аннон. Это тысяченачальник его когорты. Тысяченачальник засмеялся хрипло. Изо рта его полетели кровавые брызги. Несколько капель упало на лицо Дэефета. Тот отвернулся, скомандовал коротко:

— Убейте его, — и быстро вышел из Храма, бросив на ходу: — И принесите мне царский венец.

Это был его последний бой в этой жизни. Самое обидное — Аннон знал, что пророчество Ангела сбылось. Он сам привел врага в город. Иегудейский патруль заметил его, и когорта Избранных проникла в Раббат тем же путем, которым шел он сам. Легионеры-убийцы легко перерезали стрелков на стене, — в ближнем бою самый лучший стрелок не устоит против мечника, — и расчистили дорогу остальным. Они шли от дома к дому, вырезая встречающиеся на улицах милицейские патрули. Прежде, чем была поднята тревога, иегудеи заняли половину Раббата. Аннон даже не успел переодеться. Так и остался в кожаных доспехах. И когда в притвор ворвались Избранные, у него не оказалось при себе меча. Первого воина он свалил ударом семиглавого светильника. Масло выплеснулось на лицо Избранного и вспыхнуло. Тот заорал от боли, попытался погасить пламя руками, но и пальцы его вспыхнули тоже. Аннон смотрел на него, и в это время второй иегудей пронзил его мечом насквозь. Простой солдат не интересовал легионеров-убийц. Они искали Царя Аммонитянского. Когда же в притвор, окруженный двенадцатью самыми сильными воинами царской когорты, ворвался тысяченачальник, облаченный в медные латы Аннона, Избранные накинулись на него, словно пустынные псы на умирающую добычу. Теперь у дверей притвора лежали тела аммонитянских воинов царской когорты, а кедровый пол был залит их кровью. Тысяченачальника увели, и Аннон остался один. Он умирал и, умирая, видел кровавые отблески пожарища на потолке притвора. Ужас повис над Раббатом. За стенами дворца, пожирая кровли домов, трещало пламя. „Войско Га-Шема! Вовеки!“ — неслось с улиц. Хрипели воины, сходясь в мечном бою, звенело железо, стонали раненые, кричали насилуемые женщины и дети. Горожане не успели добраться до военнохранилища и теперь дрались тем, что подворачивалось под руку. Убив воина, забирали меч или копье. В притвор вошел десяток солдат во главе с командиром манипулы. Не обращая внимания на раненого, они двинулись к золотому трону и принялись обвязывать его пеньковыми веревками. Командир манипулы стоял в стороне, давая указания. Аннон смотрел на них, время от времени выталкивая языком скапливающуюся во рту кровь. Солдаты опутали трон, словно пленного, веревками, уцепились за них, поднатужились. Трон наклонился и со страшным грохотом опрокинулся на настил. По кедровой доске пробежала длинная трещина.

— Тащите его вниз, — скомандовал командир манипулы. Аннон улыбнулся. Они начали грабить, даже не успев расправиться с горожанами. Командир манипулы заметил его улыбку. Подошел ближе, остановился, широко и уверенно расставив ноги. Он видел обычного солдата, скрючившегося от боли, зажимавшего окровавленными руками рассеченный живот, не давая вывалиться внутренностям. Иегудей несколько секунд смотрел на раненого, затем вытащил из ножен меч и со словами: „Славь милосердие Царя Иегудейского и Га-Шема, воин“ ударил Аннона в сердце. Тот захрипел, вытянулся, задышал часто и мелко. Агония. Вытерев клинок о кожаные латы умирающего, иегудей вложил меч в ножны и пошел к дверям притвора, покрикивая на красных от натуги воинов, несущих перевернутый трон. Вместе с раскаленной занозой, засевшей в сердце Аннона, пришло успокоение. Его город пал, так и не поклонившись Дэфетовскому страшному Богу. Богу, ненавидящему Веру. Богу, ненавидящему людей. Богу, приказывающему своим детям убивать иноверцев. Богу ужаса и зла. Га-Шему. Боль мгновенно сожгла его тело. И Аннон понял, что доживает последние секунды в этом мире, в этом времени, на этой земле. И он увидел Ангела. И улыбнулся. И умер.