Гроза

II.

   В числе наших охотничьих трофеев было два рябчика и линялый косач , которые и были назначены на ужин . Пока кипел чайник , Шапкин ощипал дичь; рябчиков , не выпотрошив , завернул в широкие листья какой-то травы и в этом виде закопал в горячую золу, а косача оставил на похлебку.    -- У него, у подлеца, мясо теперь, как подошва,-- об яснил Шапкин , взвешивая ощипаннаго косача на руке.-- Он на варево только и годится, а рябчики в самом соку... Супротив наших уральских рябчиков нигде не сыскать: первый сорт , потому он теперь сидит на землянике, а наша-то земляника тоже известная ягода -- с огнем поискать. Когда мы с покойником Асафом Иванычем на охоту ездили, так уж очень он любил , чтобы этих рябчиков земляникой начинять и рому прибавлять, а только я этого не уважаю.    -- Это Ведерников , Асаф -то Иваныч ?    -- Он самый... Страшенный охотник был -- хлебом не корми, а только в лес пусти. У Асафа-то Иваныча повар испанец был , собственно еще у его матушки, у самой старухи Ведерничихи... Характерная была покойница и любила покушать чистенько. Может , слыхали? Коренная столбовая дворянка была, не чета пынешним -то, и содержала себя весьма неприступно. Ну, так я у этого повара-испанца и наблошнился разной стряпне, так что Асаф -то Иваныч по этому случаю без меня никуда на охоту не ходил . Ох , лют был на всякаго зверя ходить... Да что говорить, сам был хуже всякаго зверя: рука, как двухпудовая гиря -- тройку на всем скаку останавливал , жеребцов одним ударом с ног валил ... Вот и я, нечего Бога гневить, не обижен силенкой, а супротив Асафа Иваныча в роде как воробей какой али комар . Разгуляется, бывало, Асаф -то Иваныч в теплом местечке и начнет удивлять: двугривенные двумя пальцами сгибал ... Могутный был человек . Одних медведей сколько поднял на рогатину, а больше всего любил на лося зимой ходить... Это ведь самая душевредная охота, потому верст тридцать иной раз за зверем на лыжах надо пробежать. Тут уж одному ничего не поделать, а непременно надо вдвоем или втроем . Мы вдвоем хаживали, когда глубокий снег падет и зверя выследят . Асаф -то Иваныч дня три перед охотой не пьет , чтобы на ногу легче быть, ну, потом и орудует . Вед это какая охота: найдем след сохатаго и жарим по следу на лыжах , Асаф Иваныч впереде, а я за ним . Как настигли зверя, и пошла потеха... Подумайте то одно, что этакую махину, как сохач , надо на бегу замаять. Пробежит Асаф Иваныч верст пять за зверем -- верхнюю шубу долой, а я сзади ее поднимаю. Ну, натурально, отстанешь и только уж по следу за ним торопишься. Глядишь -- верст через пять нижний бешмет валяется на полу, потом шарф , даже шапку бросит , потому разгорится человек на бегу до смерти и никакого холоду не чувствует . Бывало так , что Асаф -то Иваныч и ружье бросит и с одним ножом гонится, и уж непременно положит зверя. Раз этак -то замаял он сохача, выбил его из сил , ну, зарезал , а я с одежей-то едва через полтора часа добежал к нему. Он в одной рубашке сидит на сохатом , и пар от него валит , как от пристяжной лошади. Железный был человек , а пропал от своего характеру: водочка да девушки унесли веку, без ног сделался на сороковом году, а ведь здоровья на полтораста лет было...    К числу похвальных душевных качеств Шапкина, между прочим , принадлежала скромность, так что он , в вящшее возвеличение Асафа Иваныча, от чистаго сердца превращал себя в воробья, хотя и не имел ничего общаго с этой вульгарной и безсильной птицей. Достаточно было взглянуть только на необ ятную сутулую спину Шапкина, на его длинныя руки, какую-то необыкновенную четырехугольную шею, чтобы убедиться в его громадной силе, и действительно он , в свои под шестьдесят лет , кулаком забивал двухвершковые гвозди в стену и поднимал за передния ноги стоялых жеребцов . И лицо у него было самое подходящее к фигуре: глубко посаженные маленькие серые глазки, развитыя надбровныя дуги, высунувшияся скулы, большая нижняя челюсть, едва тронутая жиденькою растительностью песочнаго цвета, и ни одного седого волоска в светло-русых волосах . Говорит Шапкин неопределенным жиденьким голоском , как иногда говорят люди очень большого халибра, и улыбался добродушной, немного глуповатой улыбкой, от которой все лицо у него точно светлело. Дома он одевался на господскую руку -- в длинный сюртук и крахмальныя рубахи, а на охоту являлся в какой-то мудреной кожаной куртке, купленной где-то по случаю с барскаго плеча. Теперь он сидел перед огоньком в охотничьих ботфортах и в одной ситцевой рубашке с обношенным и полинявшим от долгаго употребления воротом , который так и врезывался в его загорелую могучую шею.    Я любил слушать безконечные разсказы Шапкина о разных "случаях ", которыми обильно пересыпана была вся его жизнь; вернее сказать, эта жизнь представляла одну сплошную цепь таких случаев , потому что жил он , как птица, изо дня в день. Любимой его темой были воспоминания о фамилии Ведерниковых , потому что Шапкин вырос под крылышком этой столбовой дворянской семьи, в качестве простого двороваго человека. Для меня лично Шапкин представлял особенный интерес именно с этой стороны, как обломок крепостного режима. Здесь необходимо оговориться. Урал , как и вся Сибирь, в сословном отношении делится только на крестьян , промышленников , купцов и чиновников -- помещичий элемент здесь отсутствует , так что ни Урал ни Сибирь не знали крепостного права в тесном значении этого слова. Уральское горнозаводское население было только приписано к заводам и находилось в совершенно исключительных условиях . Но в смутную эпоху дворцовых переворотов XVIII века на Урал , собственно в Зауралье, было заброшено несколько помещичьих семей, владения которых являлись крошечными островками на необ ятном море остальных заводских и казенных земель и не имели никакого самостоятельнаго значения, как вообще дворянский помещичий элемент ; в настоящее же время эти помещичьи земли или перешли в руки кулаков , или пустуют , а их владельцы давно разорились или вымерли. Странныя были эти помещичьи семьи, замешавшияся в среду сибирскаго населения, как морская рыба, которая по ошибке попала в реку, а из них особенно выдавалась фамилия Ведерниковых , особенно старуха "Ведерничиха", мать Асафа Иваныча.    -- Ох , было-таки пожито,-- с тяжелым вздохом разсказывал Шапкин .-- Когда жива была сама Ведерничиха, так у нас в Карабаше сплошное Христово Воскресенье стояло... да!.. Село простое было Карабаш , а какая усадьба -- дворец . Конечно, теперь головешки одне остались, сгорела усадьба-то, да и Ведерниковых , почитай, никого не осталось... Ндравная была старушка и такой порядок завела: над воротами наладила вышку, в роде как башня, а на вышке постоянно особенный сторож ходил , чтобы докладывать барыне, кто по дороге мимо едет . Тракт в версте проходил ... Ну, доложат , примерно, что тройка бежит , сейчас верховых и тройку заворачивают на двор -- лошадей в конюшню, кучеру водки, колеса долой, а гостей в усадьбу. Выживи три дни и ступай себе с Богом . Раз как -то благочинный попался, на следствие ехал , дело спешное, а старуха его не пущает -- выжил он таким манером положенные три дня, а потом потихоньку пешком и ушел на почтовую станцию за семнадцать верст . На моих памятях было все.    После "воли" Шапкин очутился на улице, как большинство дворовых , и поселился в уездном городе Загорье, где в течение двадцатилетних мытарств успел сколотить себе домишко, в котором теперь к проживал "своими средствами". Правда, благоприобретенное жилье было не много лучше балагана под Востряком и только-что не кричало, что развалится каждую минуту, если его не подопрут кольями со всех четырех углов ; но все-таки у Шапкина был свой угол , а это было залогом полной самостоятельности. Очутившись на воле, Шапкин перепробовал всевозможныя профессии. Служил на чусовском караване, искал золото, настраивал фортепьяно, устраивал почлежный дом , даже сеял репу, но все эти профессии ничего, кроме убытков , не давали, и Шапкин под конец остановился на театре, к которому прилепился всеми силами души и тела. Заветной его мечтой, правда, всегда было попасть в горное Загорское правление, к так -называемому "золотому столу", где наживали во время оно "большия тысячи", но эта мечта так и осталась мечтой, да и времена переменились: блаженные дни сидевших за "золотым столом " миновали... В театре Шапкин не имел определеннаго занятия и не получал никакого определеннаго жалованья, а служил так , как и жил ; при случае, когда заболевал кассир , продавал билеты, при случае мазал декорации, при случае "играл " на турецком барабане в оркестре, при случае изображал "народ " и т. д. Только одного он никогда не делал -- не играл на сцене, потому что,-- как говорил сам ,-- у него был плохой "резонанс ", т.-е. произношение, а в сущности -- Шапкин просто трусил , потому что был вообще совестливый и скромный человек . Эти "занятия театром " для него имели еще то преимущество, что делали лето совершенно свободным , а это для его поэтической души было дороже всего.    -- Конечно, у "золотого стола" служить весьма превосходно,-- без красненькой домой не придешь,-- говорил Шапкин в припадке откровенности:-- а все-таки чиновник , как цепная собака, а я вольный казак ... Хочу -- за дупелями пойду летом -то, хочу -- за утками,-- сам большей, сам маленький. А к зиме подвалят актеры, работы по горло.    Кроме специально-театральных дел , Шапкин всегда исполнял разныя поручения своих безчисленных знакомых : одна знакомая барыня просила достать непременно белую козлуху, там квартира понадобилась кому-то, дальше подыскивали охотника на иноходца, и так далее, без конца. Вообще, до чужих дел Шапкин был великий охотник и из -за них позабывал о себе. Такими людьми на Руси хоть пруд пруди, и, как кажется, это одна из наших национальных особенностей. Чем существовал Шапкин , какия у него были средства -- являлось неразрешимой загадкой, в роде квадратуры круга, но он существовал и, мало того, всегда находился в самом ровном и благодушном настроении духа.    -- Помилуйте, да о чем горевать-то?-- удивлялся Шапкин .-- Одному-то персоналу много ли нужно: зимой театр , летом вот дупельки, рябчики... Нам добра не изжить!..    Занятия "театром " давали Шапкину самые жалкие нищенские гроши, но для него важна была не материальная сторона дела, а сознание, что и он работает , что и у него есть совершенно определенная профессия, что и он наконец может болеть и радоваться в определенном направлении, как органическая часть живого целаго. Новыя декорации, новая пьеса, новый талант провинциальных подмостков -- все это приводило его в неподдельный, немного детский восторг , как плохие сборы и разныя специально-театральныя неудачи лишали его сна и аппетита. Провинциальный театральный мирок , полный вечнаго разделения, интриг и закулисных каверз , являлся для Шапкина постоянной заботой, потому что нужно поддержать такого-то актерика, сбить спеси зазнавшейся, капризничавшей примадонне, провести на хорошую роль начинающий талант , поощрить подарочком искреннее служение музам ,-- словом , работа без конца и, главное, совершенно добровольная работа, которой никто не хотел замечать, а тем более ценить. Другой на месте Шапкина давно плюнул бы на все, но он служил делу, а не лицам , и в этом , может -быть, заключалась тайна, его философскаго благодушия. Провинциальныя труппы вообще набираются с борку да с сосенки и потому вечно грозят моментальным распадением из -за ничтожнейших пустяков ; в таких критических обстоятельствах Шапкин бегал и суетился, как бегают крысы в корабле, давшем течь и готовом пойти ко дну.    -- В третьем годе актриса Размаринова из -за трека чуть всю обедню не испортила,-- повествовал Шапкин с наивным трагизмом .-- Треко-то в одном месте немного поотцвело, а ей нужно было Нериколу играть... нет , не Нериколу, а Маргариту в "Маленьком Фаусте", ну и подняла содом . Так ведь едва уломали... И вся-то ей цена -- расколотый грош , а уж умела угодить публике, потому ноги у ней были антик . На Ирбитской ярмарке купцы в неистовство чувств приходили от ея ног и на себе на квартиру каждый вечер из театру ее возили. Ноги для настоящей актрисы первое дело, на них корсета не наденешь...    Нужно заметить, что Шапкин не брал капли вина в рот , не курил и вообще был самый воздержный человек , хотя и не без некоторых слабостей. Так , он не мог никогда удержаться, чтобы не приврать малую толику, когда разговор заходил об охоте, потому что очень уж любил все необыкновенное. Впрочем , всем записным охотникам , как известно, присуща эта маленькая слабость. Раз как -то на охотничьей стоянке разговор зашел о джигитовке. Народ собрался все бывалый: кто разсказывал о джигитовке донских казаков , кто о черкесах , кто о текинцах . Шапкин слушал все внимательно и, когда все разсказы истощились, добавил следующее:    -- Что же, это не велика еще хитрость -- с лошади шапками рубли поднимать или на ногах в седле скакать, а вот со мной случай был ... Как -то в оренбургской степи была джигитовка -- вот это так джигитовка, могу сказать!.. У дороги поставили кадушку ведер в шесть, налили ее молоком и бросили в кадушку двугривенный. Ну, казачок на всем скаку чубурах головой в кадушку, схватил двугривенный зубами и валяй дальше... Простые оренбургские казачишки орудовали!..