Рассказы

XV.

   С освящением новой церкви вышел довольно курьезный случай. Дело в том, что достраивал церковь Гвоздев. Ему хотелось принять владыку в своем, только-что отстроенном, новом доме, для чего были уже сделаны все необходимыя приготовления. Такое посещение владыки имело большое значение для Гвоздева, потому что подняло бы его авторитет на небывалую высоту. Но в это дело вмешался Печенкин. Хитраго старика кто-то научил перехватить владыку на дороге и увезти в свой дом и таким образом оставить Гвоздева с носом. Враги хотя и помирились давно, но Печенкину понравилась самая идея осрамить Гвоздева перед целым заводом. Сказано -- сделано. Гвоздев выехал встречать владыку по той дороге, по какой он обыкновенно приезжал в Старый завод, а Печенкин в это время уже успел встретить владыку и окольными дорогами провез прямо к себе.    В день освящения церкви масса публики собралась в каменных палатах Печенкина. Конечно, в числе гостей были Пальцев, Заверткин, Димитраки, "Министр" и прочая братия.    Пока я предавался этим размышлениям, к подезду дома скоро подкатила пролетка Печенкина, на которой рядом сидели преосвященный и сам Печенкин. Гвоздев и Печенкин под руки ввели владыку в дом и торжественно провели его прямо за стол, где было уже все готово к обеду, а на хорах гремела музыка: "Коль славен наш Господь в Сионе"... За владыкой ввалилась архиерейская челядь; для нея был отведен особый стол, в отдельной комнате, за исключением впрочем о. протодиакона. О. Нектарий бегал но зале маленькими шажками, улыбался, крепко пожимал всем руки и постоянно вертелся на глазах у владыки, куда бы тот ни повернул свою голову. Преосвященный Питирим, старичок очень почтенной наружности, низенький и крайне добродушный, улыбался такой доброй улыбкой, что невольно привлекал к себе симпатию всякаго; он любил покушать, а главное -- любил что-нибудь разсказывать и, особенно, слушать, как разсказывают другие.    Публика долго, и с шумом разсаживалась по местам; владыка сидел между о. Нектарием и Гвоздевым. Заверткин, Димитраки, Пальцев и "Мамочка" разместились за дальним концом стола, окружив о. протодиакона, служившаго предметом общаго любопытства и вместе с тем для производства некоторых экспериментов.    -- Разве, господа, молочка от бешеной коровы выпьем?-- добродушно басил о. протодиакон, поправляя на груди полки распахнувшейся рясы.    -- Это он коньяк так зовет,-- шептал Пальцев, подмигивая Заверткину.    -- Был здесь один человек,-- говорил Заверткин, прищуривая левый глаз:-- вот пил, так пил... Это был, о. протодиакон, один адвокат, Праведный по фамилии, так он...    Но о. протодиакон не мог более слушать Заверткина, потому что раскатился таким хохотом, что сам владыка поинтересовался узнать причину этого гомерическаго смеха.    -- Вот, ваше преосвященство, над фамилией смеемся,-- вставая, говорил о. протодиакон: -- был, говорят, здесь какой-то адвокат: Пра-вед-ный...    -- А ведь, действительно, очень странная фамилия,-- соглашался владыка.-- Очень странная... Пра-вед-ный, да?    -- Очень странная фамилия, ваше преосвященство,-- поддакивал о. Нектарий, как-то особенно склоняя голову на бок.    Между Заверткиным и Димитраки завязался горячий спор по поводу того, кто может больше выпить: о. протодиакон или адвокат Праведный; но этому спору суждено было кончиться ничем, потому что Пальцев в самом интересном его месте поднялся с своего стула и проговорил, обращаясь к владыке:    -- Ваше преосвященство, я должен сообщить вам пренеприятное известие: золотопромышленник, Иван Тимоѳеич Травкин, котораго вы хорошо знали, третьяго дня скончался...    -- Как же это так... вдруг?..-- проговорил владыка, с недоумением глядя на Гвоздева и о. Нектария.    -- А так, действительно, вдруг, ваше преосвященство, скончался,-- продолжал Пальцев.-- Я его как раз видел часа за два до смерти. Вхал мимо Махневскаго завода, а он идет на встречу. Поздоровались... Он недавно был именинник, я и говорю ему, что следовало бы подогреть стараго-то именинника. Он позвал меня к себе, я и пообещал побывать у него на обратном пути. И действительно заезжаю, а он -- на столе, и лежит как живой, совершенно как живой... Его кандрашка хватил, ваше преосвященство!    -- Жаль, очень жаль Травкина,-- качая головой, говорил владыка.    -- А какой это благочестивый был человек, ваше преосвященство!-- говорил о. Нектарий.    -- Да, да... Я хорошо его помню. Жаль, очень жаль.    -- Немного таких людей, ваше преосвященство, осталось,-- говорил Гвоздев.    -- Немного, очень немного... Да, немного.    -- Пр-римерный хр-ристианин, ваше пр-рео-освященство!-- вставил свое слово "Министр", сильно вытягивая свою длинную шею.    О. Нектарий хотел прибавить еще что-то о добродетелях покойнаго, но в это время показавшаяся в дверях коротенькая и толстая фигурка заставила невольно всех оглянуться, а потом посмотреть на Пальцева, который, как ни в чем ни бывало, что-то шептал на ухо о. протодиакону.    -- Благословите, ваше пьеосвященство,-- заговорил вошедший, как шар подкатываясь к владыке.    -- Как же это?.. Кажется...-- шептал владыка, не решаясь дать благословение, но о. Нектарий что-то шепнул ему на ухо, и владыка благословил, проговорив добродушно:-- А мы тебя, Иван Тимоѳеич, здесь совсем было похоронили...    Общий взрыв неудержимаго хохота долго стоял в зале: вошедший и был тот самый Травкин, про котораго только-что сейчас разсказывал Пальцев. Владыка не только не разсердился за эту шутку, но долго смеялся вместе с другими, покачивая своей головой.    -- Он, ваше пьеосвященство, всегда что-нибудь такое пьидумает,-- жаловался Травкин, указывая рукой на Пальцева,-- пьяво, ваше пьеосвященство... Он всегда пьивьет язные пустяки!    Все долго хохотали над выдумкой Пальцева, который смеялся вместе с другими и даже упрекал Травкина:    -- Ты, ангел мой, совсем подвел меня... Разве так делают порядочные люди?    Весь обед прошел самым оживленным образом. Владыка улыбался, слушал и даже сам разсказал несколько очень увеселительных анекдотов, из которых один привел всю публику в полный восторг.    -- Раз я обезжал свою эпархию,-- разсказывал владыка.-- В одном селе... кажется... О. протодиакон, не помните ли вы, в каком это было селе?    -- В селе Березовском, ваше преосвященство!-- отвечал о. протодиакон, знавший наизусть все анекдоты владыки и даже тот неизменный порядок, в каком они следовали один за другим.    -- Да, да... Припоминаю: это действительно было в селе Березовском,-- продолжал владыка с своей добродушной улыбкой.-- Священник этого села и представляет мне одного псаломщика. Как же его звали?... Позвольте... О. протодиакон, не помните ли вы, как звали того псаломщика?    -- Асклипиодот, ваше преосвященство!    -- Да, да... Припомнил: действительно, Асклипиодот... Священник представляет его мне и говорит, что он примерной нравственности и желает занять вакантное место диакона при церкви села Березовскаго... Кажется, так, о. протодиакон?    -- Точно так, ваше преосвященство!    -- Я проэкзаменовал его, заставил пропеть, а потом и спрашиваю: "ты, Асклипиодот, очень желаешь быть диаконом? Он мне и отвечает... Да, да... Позвольте, что же он такое мне отвечает? Позвольте... О. протодиакон, не помните ли вы, что он мне отвечал?    -- Псаломщик Асклипиодот отвечал вашему преосвященству, что "всякий человек желает быть диаконом!"    -- Ах, да, да... Действительно, так: "всякий человек, ваше преосвященство, желает быть диаконом". Ха-ха-ха!    Над этим анекдотом смеялись больше, чем над смертью Травкина: густым басом, откровенно, хохотал о. протодиакон, добродушно смеялся с ним "Мамочка", хихикали Димитраки, Заверткин и Пальцев, и смеялся, именно смеялся, о. Нектарий,-- смеялся всем своим упитанным существом, смеялся до слез, каждою каплей своей крови, как умеют смеяться невинные младенцы, когда нянька им скажет: "агу". Это была даже не картина, а какая-то музыка. В восторге от анекдота, о. Нектарий разцеловал руки владыки и подобострастно спрашивал со слезами на глазах:    -- Всякий человек, ваше преосвященство, хочет быть диаконом?. О... ха-ха-ха!...    -- Да, да! Так и говорит: всякий человек, ваше преосвященство, хочет быть диаконом,-- добродушно повторял владыка свой анекдот.    Лакеи в белых перчатках подавали одно кушанье за другим. На первом плане, конечно, была рыба самая разнообразная и во всяких формах: уха из живых харюзов, трехпудовой осетр, сваренный целиком, как его создала мать-природа, тальмени с розоватым, нежным мясом, семга и еще целый ряд рыб, название которых я не упомню. Все это, сваренное или зажаренное, прошпигованное мудреными начинками и приправленное остроумнейшими соусами из трюфелей, грецких орехов, анчоусов, с сливками, капорцами и тому подобными премудростями, подавалось на стол, седалось и сейчас же заменялось каким-нибудь новым кушаньем. Гостей было человек двести, так что нужно было очень много всякой снеди, чтобы наполнить эти двести провинциальных желудков, как известно, чувствительных не столько к качеству седаемаго, сколько к его количеству. Печенкин оказался чудо-хозяином и своим недремлющим оком зорко следил, чтобы ни один рот не оставался без работы и чтоб у каждаго прибора рюмки стояли полными.    Обед продолжался очень долго; пили все и за все, что только существует под луной. Владыка очень утомился этим длинным и торжественным обедом и скоро удалился на свою половину, чтобы предаться необходимому отдохновению, но оставшаяся публика и не думала уходить.    -- Вы слышали, Грехова дебютирует на петербургской сцене,-- говорил какой-то голос в толпе,-- и, говорят, с успехом дебютирует?...    -- Кто дебютирует?-- спрашивал совсем пьяный Заверткин, пошатываясь на месте и распуская слюни по жилету,-- Евмения, да? О, это была страстная женщина!... Да, да, очень стр-растная женщина!... С огоньком бабенка,-- да, с огоньком... Раз мне случилось ездить с ней,-- по пути прокатиться взял ее... О, очень весело провели время!... Две ночи кутили... С огоньком девчонка была!...    Вечером этого многознаменательнаго дня я сидел в общей зале "Магнита" и от нечего делать перебирал старыя газеты. Часов около девяти вечера на лестнице послышался глухой топот, точно кто-нибудь везжал на лестницу на лошади. Дело скоро обяснилось: в общую залу нетвердыми шагами ввалилась почтенная компания, состоявшая из "Министра", Заверткина и Димитраки, обнявшихся как три брата и взаимно поддерживавших друг друга. Несмотря на эти трогательныя усилия, почтенная компания едва могла попасть в двери. За ними, тоже обнявшись, шли Пальцев и Травкин; они держались на ногах только потому, что сильно навалились друг на друга. Травкин, этот "примерный христианин", но словам "Министра", теперь еле-еле шевелил заплетавшимся языком и все повторял одну и ту же фразу:    -- Пьяво, Пайцев, ты вьешь, все вьешь, а я тебя все-таки юбью...    -- Мы об-бедали у Гвоздева с пр-реосвященным!-- заявлял Заверткин, увидав меня и выделывая своими вихлястыми ногами самые замысловатые вензеля.    Почтенная компания проследовала благополучно до буфета и расположилась, где попало, в таких позах, как будто всех их сдуло ветром. Один Димитраки еще настолько сохранил присутствие духа, что потребовал очищенной. Но бедный "Министр" лежал на полу без всякаго движения, как оглушенная рыба, мычал и совершенно напрасно старался обяснить что-то "посредством перстов".    Заверткин ухитрился как-то подняться на четвереньки и, в этой трогательной позе, пропел над распростертыми на земле телами своих друзей известные куплеты:        Ужь мы пили, пили, пили,    Ужь мы ели, ели, ели...