Субъект

II.

   "Субект" явился совершенно неожиданно,-- он умел делать все неожиданно. Анна Павловна еще лежала в постели, когда горничная Маша подала ей на серебряном подносике визитную карточку. Кто бы мог ворваться в дом ни свет ни заря?    -- Что же, ты не могла сказать, что я еще сплю?-- накинулась Анна Павловна на горничную.-- Не знаешь даже этого...    -- Я им говорила, но они велели передать карточку, а сами пошли в гостиную...    -- Интересно, кто это может распоряжаться в моем доме! Кто -- они?    -- Незнакомый мужчина...    Пробежав карточку, Анна Павловна почувствовала, как у нея затряслись руки и ноги. Это он, субект... Она, против обыкновения, быстро поднялась с постели и принялась за очень сложный утренний туалет. Горничная, подавая воду и полотенце, заметила, как барыня волнуется, и поэтому сделала безнадежно-глупое лицо.    А "субект" расхаживал по гостиной и тоже волновался. Это был средняго роста, коренастый и плотный провинциал с русой бородкой и волнистыми темными волосами. Широкое русское лицо с мягким носом и добрыми серыми глазами было полно какой-то тяжелой решимости. Он останавливался, пощипывал бородку и опять начинал торопливо шагать, точно хотел унять какую-то неугомонную мысль. Черная пара сидела на нем почти мешковато,-- как одевается старое московское барство. Именно такой костюм шел к его фигуре и русскому лицу, не вызывая мысли о щегольстве или рисовке,-- здесь костюм являлся в служебной роли, как всякая другая необходимая вещь.    "Однако эта madame любит заставлять себя ждать..." -- думал он, морща густыя брови    Ему пришлось прождать, по меньшей мере, час, несмотря на то, что Анна Павловна торопилась самым добросовестным образом. На обстановку он обратил внимание как раз настолько, насколько она мешала ему свободно двигаться. К чему нагорожено здесь столько ненужных вещей? Впрочем, он несколько раз внимательно обвел комнату глазами, точно проверяя томившую его безпокойную мысль. Да, вот здесь выросла его Эллис, а всякая обстановка до известной степени отражает на себе привычки и вкусы хозяев. Но что могли ответить ему эти диванчики, козетки, пуфчики, столики и стеганыя кресла, кроме того, что время здесь проходило в томительном петербургском безделье, в погоне за удовольствиями и сытой скуке? Нет, это была грустная ошибка, что Эллис провела столько лет именно здесь... Он как-то враждебно оглянул еще раз гостиную, быстро повернулся на каблуках и чуть не сшиб с ног Анну Павловну, которая величественно приближалась к нему своими неслышными шагами.    -- Виноват, madame...    Она смерила его с ног до головы и опустилась на ближайшее кресло,    -- Что вам угодно от меня, милостивый государь?-- спросила она тихим голосом умирающей жертвы.-- Вы врываетесь ко мне в дом, позабыв всякия приличия, даже то, что я женщина, что я наконец старуха...    -- Я думал... Простите, Анна Павловна,-- бормотал субект, растерявшись от неожиданнаго приема.-- Не ушиб ли я вас? Я думал, что мы встретимся несколько иначе...    -- Вы думали? Кто вам дал такое право? А я думала совсем другое, милостивый государь... Да-с. Я думала, что если человек украдет что-нибудь, нет, хуже -- ограбит на большой дороге, то, по крайней мере, такой человек не является в дом ограбленнаго с сознанием собственнаго достоинства. Закон карает такого грабителя, против него общественная совесть, наконец он сам смутно сознает свою вину... Вне закона стоит только случай самаго ужаснаго грабежа, именно, когда воруют дочерей. И вы еще разсчитывали на другую встречу!.. Ведь я вас совсем не знаю, да, может-быть, и не пожелаю знать никогда: этого права никто у меня не отнимет. Сейчас мы говорим на разных языках, но вы семейный человек, можете сделаться отцом и тогда... Вы не проводили безсонных ночей над колыбелью ребенка, вы не дрожали за его жизнь, вы не отдавали ему всего себя, не ждали долгих-долгих лет, пока из ребенка вырастет большой человек, наконец вы не трепетали за его будущность -- да, ничего этого вы не испытали и поэтому являетесь с такой смелостью в тот самый дом, в котором не успела еще остыть память о любимом существе, где каждая мелочь напоминает о его детстве и гоности, где сейчас разоренное гнездо... Кто вы такой?..    -- Прежде всего, я имею смелость считать себя порядочным человеком, Анна Павловна,-- глухо ответил "субект", проводя рукой по волосам.-- А затем, все, что вы сейчас высказали, только делает вам честь, если бы... если бы я мог верить вам.    -- Вы, кажется, принимаете меня за тещу из юмористическаго журнала?..    -- Нет... Скажу одно: факт существует, следовательно, так или иначе, необходимо с ним примириться.    -- Он существует для вас, а не для меня. Да... Меня никто но спрашивал о согласии, никто не советовался со мной...    -- В этом случае, вам остается только представить себе, что я пришел к вам сейчас именно за таким советом...    -- Да? Я тоже скажу вам откровенно, милостивый государь, что вы сделали громадную ошибку... да. Я это должна вам сказать... Вы не знали ни той обстановки, в которой выросла ваша жена, ни ея привычек, ни того круга, к которому она принадлежит по своему рождению и воспитанию. И что же вы можете предложить взамен всего этого? Вашу любовь? Ха-ха!.. Какое счастье для Эллис!.. Больше: благодеяние... Ее любит какой-то неизвестный человек -- нет, это кружит даже мою голову. Я вас должна принять с распростертыми обятиями, подавленная величием совершившагося факта...    "Субект" неожиданно заходил по гостиной, заложив руки за спиной, точно прогуливался но собственному кабинету. Это уже было слишком... Анна Павловна смотрела на него большими глазами и не могла проронить ни одного звука. А у него в голове вихрем пронеслись свои мысли... О, сколько он желал сейчас высказать вот этой бонтонной даме, но слова замирали на языке, и только кровь стучала в голове.    -- Да, мы говорим на разных языках...-- тихо начал он, быстро останавливаясь и глядя прямо в глаза Анне Павловне.-- Пока могу сказать только одно: спросите Эллис, счастлива ли она. Она здесь и может вам ответить сама...    -- Эллис здесь?.. Эллис...    Вся выдержка, весь гордый тон Анны Павловны сменились изнемогающей слабостью, именно тем, чего она так боялась. Эллис здесь и не пришла первой, не бросилась к ней на грудь... О, она сумела бы защитить бедную девочку, успокоить, приласкать, открыть глаза... Где же она? Где Эллис?..    -- Отчего же она по здесь?-- растерянно шептала Анна Павловна.-- Я ей не чужая... По крайней мере такой была раньше... Отчего она не приехала прямо ко мне в дом?    -- Вы забыли одно: Эллис не одна...    -- Ах, да... Я и забыла! Что же, вы нашли, что Эллис не могла остановиться у родной матери?.. Это очень опасно... да?.. Вот до чего я дожила!    -- Видите ли, я разсчитывал переговорить с вами кой о чем, но сейчас убедился, что это невозможно...    -- Я высказала все, и мне больше нечего говорить. Надеюсь, что мы понимаем друг друга... Что касается Эллис, то можете ей передать.... передать...    Анна Павловна расплакалась самым глупым образом. Рыдания ее душили.    -- Вам, вероятно, смешно видеть мои слезы?..-- шептала она.-- Уходите... Я не нуждаюсь в сочувствии...    "Субект" что-то растерянно бормотал, но Анна Павловна не могла его слушать и даже не заметила, как он исчез. Вот это мило: оставить женщину в такой момент... Зверь, и тот прел бы больше чувства. И это человек, которому принадлежит Эллис?.. Бедная, несчастная Эллис...    Анна Павловна серьезно слегла в постель, разбитая, уничтоженная, жалкая. Поднялись старыя мигрени, которыя умела успокаивать одна Эллис. Да, она одна... Анну Павловну охватило под конец какое-то холодное отчаяние и молчаливое озлобление. Ну что же, скверно, вся жизнь проиграна, впереди ничего,-- ну и что же? А ничего... Пусть все идет к чорту.    Анна Павловна забылась, а когда открыла глаза -- у ея изголовья сидела Эллис. Она стала еще лучше, чем была раньше. В этом красивом женском лице проступило какое-то новое выражение, серьезное и глубокое. Все такая же стройная, свежая, красивая, а лицо другое. Анна Павловна молча прижала к своей груди эту чудную головку с тонким профилем, молча целовала эти золотистые волосы, белую точеную шейку, большие серые глаза с такими тяжелыми длинными ресницами, и в то же время не могла освободиться от мысли о "субекте" с его неуклюжей фигурой, вульгарным лицом и всем складом провинциала. Эллис чувствовала эту мысль и стыдливо прятала лицо на материнской груди.    -- Мама, я так счастлива...-- шептала она.    -- Ты? Счастлива?!.. О, несчастная!    Анна Павловна одним жестом отстранила Эллис и молча осмотрела ее, отыскивая признаки сумасшествия. Она счастлива... Эллис счастлива... Анна Павловна истерически расхохоталась, а Эллис сидела рядом, опустив глаза.    -- Есть, милая, вещи, о которых не принято говорить... из приличия,-- с разстановкой проговорила Анна Павловна, делая такой жест, точно отгоняла мух.-- Понимаешь? Я не хочу знать этого субекта.    -- Ах, мама, мама...    -- Ни слова!.. Всему есть границы, мера и название. Я прошу у тебя так немного... Никогда, ни одного слова!    -- Но он меня так любит... безумно любит...    -- Замолчи, несчастная!..    Наступила тяжелая пауза. В голове Анны Павловны бурным потоком неслись самыя горькия мысли, и она не могла их высказать. Эллис молчала, придавленная своим собственным настроением. Да и что она могла сказать, когда мать не желала ея понимать? Это была ужасная минута.    -- Мама, я тебе должна сказать одну вещь...-- заговорила Эллис в припадке необыкновенной решимости: она так долго готовилась к этому роковому обяснению.-- Ты в состоянии меня выслушать серьезно?    -- Я все в состоянии перенести теперь...    Эллис сделала паузу, пощипала какую-то бахромку у своего платья, взглянула на мать сбоку и проговорила:    -- Мама, мне не следовало выходить замуж...    -- О!..    -- Не потому, почему ты думаешь, мама... Он слишком меня любит, и в этом все несчастие. Это какое-то безумное чувство... Он молится на меня и плачет в то же время... Одним словом, я не сказала ему многаго, о чем обязана была предупредить. Ты меня понимаешь?..    -- Эллис... что я слышу? Ты... ты...    -- Да, мама, я нехорошая... Я была такая глупая... Ведь нелепо связывать нравственность с...    -- Молчи, молчи, ради Бога, молчи!.. Ты меня сегодня убила два раза... Где же он, этот мерзавец, который мог обмануть тебя и бросить?!.. Где он?!.. Говори...    -- Это была одна минута физическаго безумия, только одна минута... Я его даже не любила.    -- Где он? Кто, он?    -- Ты его знаешь...    Голова Анны Павловны безсильно упала на подушку. А, вот в чем дело... Интересно, что теперь будет делать субект!.. Да, милая комбинация... Анна Павловна уже назвала про себя Жоржа. Да, это он, он... Ах, мерзавец, а она еще сегодня разговаривала с ним, как с другом. Но где же у Эллис были глаза?.. Это такая холодная, расчетливая натура, и вдруг... Нет, это что-то невозможное. Эллис нарочно клевещет на себя, чтобы примирить ее с тем несчастным.    -- Это ты придумала?-- спросила Анна Павловна каким-то умоляющим голосом.    Эллис закрыла лицо руками.    Анна Павловна несколько времени оставалась неподвижной, как человек, упавший с большой высоты, а потом проговорила совершенно спокойно:    -- Твоему субекту ничего не остается, как только убить Жоржа... Да, всякий порядочный человек должен так сделать.