Теория Хайма

— Чертовски смешно.

— Ах, ты находишь? — Демонстративно осмотрев его с ног до головы, Ким заглянула в желтые глаза в ожидании. — Что ты там прячешь? Пойми меня правильно, но лежать с тобой в верхней одежде будет крайне неудобно. У меня не панцирь, а кожа. Понимаешь? Брось, Ри, я не прошу тебя танцевать стриптиз, сними хотя бы плащ, рубашку и ботинки. Я тебя не съем, клянусь.

— Самоубийца. — Бросил резко Реиган, скидывая кожаный дорожный плащ с плеч.

Одежда с тяжелым стуком опустилась на ковер, давая воображению почву для размышлений на тему: что завалялось в карманах этого мужчины. Когда он отстегнул ремень, нашпигованный метательными ножами, с двумя клинками по бокам, а еще кошельком с золотом, Ким присвистнула, чувствуя, как возбуждение вопреки доводам разума, медленно растекается по телу. Оружие, звякнуло падая на пол. Расшнуровывая длинные ботинки, Рей достал еще парочку припрятанных возле голенища кинжалов. Выпрямившись, он резким быстрым движением снял рубашку через голову и, не давая разглядеть себя, лег на кровать, на самый край, стараясь не касаться женщины, которая находилась всего в нескольких сантиметрах от него.

— Спи. — Проговорил тихо Реиган, смотря строго в потолок. Но потом он услышал шевеление, женщина приподнялась над ним потянувшись к прикроватной тумбочке. — Что ты делаешь, чтоб тебя?!

— Ничего не видно, Ри…

— А на что ты собралась смотреть?! — рявкнул он, зажмуриваясь, когда свет резанул глаза.

До его слуха донеслось шокированное тихое «о-о-о», приправленное чем-то похожим на благоговение. Какое к дьяволу благоговение, как будто он не знал, что она там увидит!

Ким прикусила ноготь на большом пальцем, сидя на коленях и смотря на идеальный мужской торс. Твердый рельеф мышц под упругой кожей, украшенной шрамами всех видов.

— Ри… — Прошептала Ким, стараясь держать руки при себе. — Я думала, что скорость вашей регенерации не оставляет шансов на то, что…

— Что останутся шрамы. — Напряженно хохотнул мужчина. — Ты забываешь, где я живу. И про то, что нападали на Север не всегда люди. Люди не пойдут в смертельных холод и тьму на стену, за которой живут Древние. Это самоубийство. А нормальные люди это понимают.

— Это был особый металл? Яд?

— Какая к чертям собачим разница? Здесь не цирк уродов. Хочешь повздыхать над чем-нибудь экзотическим, иди туда, где за это берут деньги.

Девушка промолчала, напряженно рассматривая мощную мужскую грудь, на которой, словно на холсте живописно и зловеще расцветали светлые и темные рубцы. Длинные, короткие, следы от ожогов и зубов. От колющего и рубящего оружия. История его жизни, вечная война, вечная боль, вечная опасность.

Медленно опуская взгляд вниз, Ким сглотнула, когда зацепила взглядом тонкий но длинный шрам, ползущий по животу, по рельефному мужскому прессу, в самый низ, прячась за поясом штанов. И желание опустить ткань пальчиком вниз, стало почти нестерпимым. Желание прикоснуться рукой, пробежаться пальцами, прижаться губами…

Молча и недвижимо Реиган смотрел на то, как женский взгляд бессовестно его ощупывает. Он словно чувствовал, как она прикасается к нему. Ее ладонь дернулась, словно отчаянно желала опуститься на его грудь. Пальцы сжимались и разжимались, будто она представляла, как уже трогает его, как ее нежная кожа соприкасается с его — грубой и изуродованной.

На секунду он тоже это представил. Слабость завладела им на мгновение, рождая все эти мысли, вроде: каково будет испытать первое нежное женское прикосновение? Осознанное, долгожданное, желанное. Какой будет реакция на это странное чужое тепло?

Боги, кто-нибудь остановите ее! Она не смеет так на него смотреть. Где страх? Где отвращение? Почему там восторг и это странное, больное желание? Нет, у него больше нет сил объяснять ей степень ее собственного безумия.

— Эй, включи свет! — Вскричала возмущенно Ким, когда Реиган быстрым движением вырывал провод ночника из розетки.

— Спи. — Глухо пробормотал Реиган, уводя взгляд к светлеющему окну.

— Ри… я хочу посмотреть на тебя.

— А я хочу, что бы ты оставила меня в покое.

— Ри…

— Замолчи! Черт, замолкни! — Прорычал он, заставляя ее вздрогнуть. — Сколько можно объяснять?! Ты и твоя глупость мне осточертели! А особенно твое ненормальное поведение! Чего ты добиваешься?! Что тебе от меня надо?! Ну говори, какого черта ты молчишь?! Хочешь, чтобы я трахнул тебя?! Ты этого добиваешься?! Захотелось экзотики? Ты чокнулась настолько, что помешалась на мысли поиметь меня? Мой брат тебя не устроил? Тебе захотелось чего-то поострее? Захотелось новых ощущений? Твой сопляк тебе не давал этого?! Знаешь, сейчас, думая над этим, я, кажется, начинаю понимать…

Его запал кончился, когда в свете утреней зари, пробивающейся сквозь кружевной тюль, блеснули первые женские слезы. Кажется, Ким сама их испугалась, потому поспешно и неуклюже попыталась их убрать.

— П-прости. — Бросила она сдавленно, отползая на край и поворачиваясь к нему спиной. — Прости. Спокойной ночи.

Реиган замер, прислушиваясь. Она плакала. Нет… она рыдала, пытаясь бороться с внезапно накатившей истерикой. Горе, боль, паника, осознание скорого пугающего конца, предчувствие смерти, одиночество, отчаянье. Это обрушилось на нее сокрушающей волной, сметая стену сдержанности и жизнелюбия. Она задыхалась, глотая слезы, уткнувшись в подушку, глуша звуки, дрожа всем телом.

Он стал последней каплей.

Вот чего он добивался, не так ли? Тогда какого же дьявола он онемел и заткнулся? Он же хотел увидеть именно это. Ее отчаянье, страх, боль, он хотел насладиться ее ужасом, перед наступающей гибелью. Он хотел увидеть в этих чистых, светящихся жизнью, глубоких глазах, широко смотрящих на мир, осознание того, что будущего не будет. Что мир будет жить и смеяться, а она нет. Что все будут жить, а ее уже не будет. Он ведь хотел заглянуть в них и увидеть смерть…

Боги, а ведь если бы причиной ее страданий был не он, то ублюдок уже давно был бы мертв. И он бы не стал объяснять то, по каким причинам свернул подонку шею.

Почему она должна была пережить эту боль, чтобы он понял? Называя ее бестолковой и глупой, он сам был последним идиотом.

— Ким… — Ох, ты ж неуклюжий сукин сын. Он никогда никого не утешал.

— П-прости… как глупо… — дрожь ее голоса больно хлестнула. И почему она постоянно извиняется?! — Я не хотела… я мало п-плачу… на самом деле. Это п-просто… у меня была… тяжелая неделя… и та, что была перед ней… это… сейчас пройдет…

И она вновь потушила всхлип подушкой, вцепившись в нее до побелевших костяшек. И «это» не проходило. А он молчал, как последний придурок, слушая то, чего так добивался…

— Ким, не надо. — Довольно трудно перейти от приказного тона к просящему. — Я… черт, я… это твое дело, мне все равно, что ты там думаешь и хочешь. И меня совершенно не волнует твой… тот твой мужчина. — Ее рыдания совершенно не уменьшились, скорее наоборот. О, женщины. Он чувствовал себя так, словно пытается на ощупь найти нужную дверь с закрытыми глазами. — Знаешь, я все еще думаю, что ты чокнутая, но я нахожу это довольно… удивительным. — О боги, ну что ему сделать, чтобы она перестала рвать ему душу этими всхлипами? — Ким, прекрати рыдать! Пожалуйста…

Она бы с радостью. Вот только не выходит!

Чувствуя себя последней дурой, Ким пыталась бороться с истерикой, подчистую ей проигрывая. Словно весь страх и безысходность, скопившись в ее душе за все это время, выбрали именно этот момент, чтобы пролиться рыданиями. Боже, она скоро умрет! Тот, кто ей не безразличен ее ненавидит. Ее сестра нашла свою любовь, и ради этой любви готова уничтожить мир. А она… раньше, думая о будущем, она не испытывала страха и отчаянья. Казалось, все впереди, и еще так много ждет ее, совсем еще молодую. А теперь оказалось, что она уже прошла всю свою жизнь. Это конец. Даже не вериться, земной шар будет вращаться без нее, время не остановиться с ее смертью. Никто и не заметит ее исчезновения.