Страница 99 из 117
Вовремя!
В последний момент правитель киевского престола отскакивает назад и избегает удара, направленного куда-то в грудную клетку, прямо в область солнечного сплетения. Одноглазый негодяй, однако, не отступает и лишь самоуверенно скалится, в то время как в единственном оке его отражается соперник, от слишком активного перемещения по полю боя растревоживший оставленную вражеской стрелой рану.
Не успела она запечься, как снова открылась: и теперь каждое движение будет отдаваться вверх, к колену и бедру, острой, похожей на подаривший ему рану зазубренный наконечник, болью.
— Я думал, калека тут я, — ухмыляется негодяй и, сплюнув сквозь зубы, продолжает. — Но таковым у нас оказался великий князь. Может, лучше признать своё позорное поражение прямо сейчас, пока не стало хуже?
Ни за что.
Выставив вперёд руки, Кулота пытается схватить князя за талию, дабы перебросить через плечо, но тот блокирует этот ход озлобленным, жёстким ударом локтём по его ладоням. Пламя в глазах Игоря разгорается всё сильнее, и теперь этот огонь праведного гнева может посоперничать и с маревом капища, превращённого Ольгой в пепел, и с грозным оружием греков, что унесло десятки дорогих ему жизней много лет тому назад.
Вторым локтём Игорь, стиснув зубы, старается попасть в кадык злодея, но тот прикрывает уязивмое место предплечьями и щерится ещё сильнее, раздражая и без того распалённого противника.
— Ну же?! И это — сын великого Рюрика?! Больше похож на сына лягушки! Не от водяного ли тебя мать понесла?!
Молодой князь, чаша терпения которого переполняется, выплёскивает свой гнев через край и, замахнувшись, бежит разъярённым быком на своего соперника — вот только терять самообладание во время кулачного боя было ошибкой.
Глухой удар — и рука Кулоты врезается прямо в нос Игоря, заливая лицо и плечи молодого правителя кровью; следом идёт и второй, на этот раз он приходится по виску. Перед очами сына Рюрика всё вмиг расплывается, меркнет и дрожит, но он делает усилие и что есть мочи давит на землю под собой раненой ногой — резкая боль возвращает его в чувства и не даёт окончательно провалиться в небытие.
— Нет, лягушата хотя бы скачут, а ты — шуровёшка (3)!
Успокойся.
Скольких бравых молодцев не ранит свирепый вепрь, скольким не вспорет животы своими клыками, охотники всё равно убьют секача и разделять меж собой его мясо и шкуру.
Стань охотником, уподобься бабру (4) или пардусу (5) — и тогда одержишь верх и над грозным кабаном, и над яснооким туром, и над своими страхами. Разум охотника должен быть ясен и хладен, как зимний день.
В тот же миг главарь мятежников целится в челюсть князя, но на сей раз Игорь ведёт себя более предусмотрительно и уходит в сторону, в ответ заряжая в живот противника кулаком. Кулота, согнувшись пополам, кряхтит от боли... и скользит рукой за пояс, где у него уже был припасён сакс (6) с толстым лезвием.
Остаётся выждать подходящий момент для атаки, для одного точного выпада — и тогда глаза потомка Рюрика закроются навеки.
Игорь, с залитым кровью лицом и тяжёлым дыханием, замечает блеснувшую в аршине от него сталь и, собрав остатки сил, здоровой ногой остервенело бьёт по лодыжке Кулоты. Если тот взялся за нож, то и князь имеет право использовать не только свои кулаки!
Сакс выпадает из хватки злодея на траву, а сам он выставляет вперёд обе руки и, не удержав равновесия, падает прямо на Игоря всем своим тяжёлым, в промокшей и пропахшей по́том одежде, телом.
Открыв веки, хозяин киевского престола видит перед собой лицо Кулоты, озлобленное и красное. Задыхаясь от усталости, смутьян тянет к князю руки, чтобы задушить последнего, а уста его замирают в паре вершков от губ великого князя.
— Прости... — Игорь хватает одноглазого за запястья и улыбается. — Но лобзаться с тобой я не намерен.
Силы обоих соперников уже на исходе: пусть с момента начала поединка прошло чуть меньше пяти минут, изнурение от битвы и раны давали о себе знать и отзывались болью в теле и одышкой.
Тут, однако, происходит то, чего Кулота ожидал меньше всего: князь неожиданно пинает его коленом прямиком в причинное место, а затем выворачивает правой рукой кисть врага, укладывает его набок и меняет позу, оказавшись теперь сверху оппонента.
— Готландский медведь (7), — шепчет не вмешивающийся в стычку Вещий Олег и вместе с разлившимся где-то глубоко в груди теплом ощущает отеческую гордость.
Кровь в висках стучала боевыми барабанами, раненое плечо заныло от напряжения, а почва под ногами и вовсе пришла в движение, будто бы её переворачивало наизнанку. Свободной рукой князь ныряет во влажную от росы траву, чувствует на своих пальцах шершавую рукоять из дерева...
И, вдавив локоть в кадык врага, резким движением вонзает сакс в единственный глаз врага: с хлюпающим звуком тот входит внутрь по самую рукоять, а затем поворачивается по часовой стрелке.
Ослеплённый Кулота дико визжит, превратившись в ком судорожно дрожащих ног и трепещущих рук, что схватились за рукоять кинжала, всё лицо его залило багровыми потоками так, что он начинает кашлять и захлёбываться собственной кровью — но уже через минуту злодей обмяк и замер, отправившись к праотцам по примеру Вадима и его бунтовщиков три с лишним десятка лет тому назад.
— Есть... — с разбитым лицом, задыхаясь, поднимается на усталых ногах Игорь и глядит горящим взглядом на каждого из бунтовщиков. — Есть ещё те, кто хочет присоединиться к этому псу?!
Молчат.
Не могут поверить, переварить гибель своего предводителя? Или же впрямь задумались?
— Кулота был воином, хорошим воином. Но сколько подобных воев среди вас? Десяток, может, полтора? Едва ли больше... — князь вытирает рукой лицо и только сейчас замечает на ней сгустки крови: от железно-солёного запаха, бьющего в ноздри, к горлу подступает тошнота. — Ратному делу дружину и половину войска посадского обучают сызмала, так, что игрушками им становятся копья и мечи, друзьями — кони да дядька-воевода, призванием — война. А вы — бортники, купцы, ремесленники, охотники да землепашцы, ваш удел — мир. Из оратая (8) доброго ратника не выкуешь, как и воина не заставить сулицей вместо плуга вспахивать поля.
— К чему клонишь ты, князь? — вопрошает, наконец, один из бунтовщиков. — О чём ведёшь свою речь?
— Посадскому люду не победить рать. Выступив против неё, вы сложите свои буйные головы, оставите детей своих сиротами, жён — вдовами, вместо богатств и даров принесёте им горькие слёзы, нищету и скорбь. Такого будущего вы хотите для своих семей, чтобы повторилось всё так, как с бедовым Вадимом и его приспешниками?
— А что нам остаётся? Борьба или смерть, мы все до одного сюда явились висельниками, — шмыгает носом второй голодранец.
— Объединиться. Ратное дело оставьте воинам, себе — своё ремесло. Забудем все распри и обиды, сплотим воедино силы на благо города и государства и разделим плоды их. Как вытекает из Илмерь-озера могучий Волхов, так и мы объединимся и построим новое будущее.
— И снова станем платить дань тебе и твоей дружине, князь?!
— Не дань, но вознаграждение за порядок, за безопасность на пограничье и внутри государства, за возможность возделывать землю и трудиться в лавках и мастерских, не волнуясь о жизни своей.
— Чтобы продолжило торговое братство творить бесправие?!
— Торговое братство мертво, а те, кто выжили, ожидают справедливого суда, а не самочинной расправы. Я же клянусь именем отца своего, Рюрика... и древними богами... — смотрит Игорь на всех восставших не как на сорную траву, которую полагалось вырвать с корнем и уничтожить, а на оставшиеся без воды, света, тепла и заботливой руки цветы. — Что не упадёт больше от рук моих ни единого волоска с головы простых новгородцев, не прольётся и капли крови.
Князь оборачивается к соратникам и даёт знак опустить оружие, взгляд его встречается с глазами дяди, в которых видятся одновременно и смятение, и любопытство, и гордость.
— Как присягнул мой отец этой земле, а народ — ему, так и я обещаю служить во благо Новгороду и преумножать его богатства, — кожу на ладони рассекает лезвие меча, и на траву падает несколько багровых капель. — Клянусь кровью рода своего. Повелеваю не на словах, а на деле скрепить наш договор. Клянётесь ли вы?