Страница 98 из 117
Словно горячий комок слёз к горлу, к сердцу её подступает щемящая тоска по прежним временам, и она кладёт на могучий кулак руку, накрывая тот своей ладонью, будто тёплым покрывалом.
— Нужен мне.
— Милица... — удивлённо хлопает глазами Богуслава, не веря своим ушам. — Имей честь... ты же вдова, ещё не похоронили супруга твоего, ещё не прошёл траур...
— Вот именно. Вепрь умер, а я-то жива. И... — второй рукой гладит она безволосую, начисто выбритую голову дружинника. — Любовь не терпит отлагательств, особенно когда на кону война и мы можем в любой момент попрощаться с жизнью. Разве и тебя не вела она?
— Вела, — кивает супруга посадника и прикусывает пухлую нижнюю губу. — И по сей день ведёт, продолжение нашей с покойным мужем любви в Гостомысле-младшем. Лишь бы ничего с ним не стряслось, не навредили ему эти люди...
— Если бы хотели это сделать, то давно бы избавились от него: ты знаешь, что с торговцами они не церемонились. Значит, нужен он им для чего-то живым. Может, выкуп, может — ещё что. Эй, ты? Не просветишь нас о целях вашего общества любителей чёрного?
Охранявший женщин воин так ничего и не ответил — и даже не шевельнулся. Милица тяжело выдохнула воздух из раздутых ноздрей и раздражённо посмотрела на "тюремщика", но больше ничего говорить не посмела — она и так достаточно испытывала терпение захватчика.
Дверь в зал в очередной раз открывается, и там появляется сначала повесивший голову Бранимир, на котором лица нет, а следом — приставивший к его спине нож ещё один "чёрный". Не проходит, однако, и нескольких секунд, как воевода резко ударяет надзирателя девушек в живот и отвлекает его внимание, второй же мужчина в чёрных одеждах парой коротких ударов ножом лишает стражника жизни.
— Бранимир... — облегчённо доносится с губ Богуславы, а потом она замечает его спутника и окончательно запутывается: к чему ему избавляться от такого же как он воина в чёрном? — Что... что тут происходит?
— Всё в порядке, это свой человек.
— И он, кажется, знает, где искать Вашего сына — если только его не перевезли в иное место, — разматывает тряпьё на лице незнакомец, оказываясь изменившимся Сверром, чумазым и без длинных волос. — Но для начала нам надо подумать, как выкурить этих злодеев из крепости и спасти Гостомысла.
— Ари от них досталось, — показывает на раненого дружинника Милица. — Сколько негодяев сейчас осталось в детинце, не считая тех, кто погиб при осаде или вернулся в город?
— Десяток-полтора, а с этим, — Сверр наклоняется над телом надзирателя и волочет его назад, в сторону разрушенных баррикад из столов и бочек, чтобы спрятать усопшего там и не вызвать у остальных подозрений. — С этим — на одного меньше. Несколько ратников из посадского войска закрылись со Щукой в конюшне, может, и они нам помогут, если живы ещё...
— Не может быть, — замечает небольшое украшение, блеснувшее в разжатой длани лысого воина, старый воевода и снова повторяет. — Не может... не может такого быть...
* * * * *
Сегодня он не сын Рюрика. И даже не племянник Вещего Олега, напряжённый лик которого озаряет золотой диск восходящего светила.
Шаг — и вместе с лучами утреннего солнца растворяются все иллюзии, все воздушные замки, которые однажды он себе придумал.
Вдох — и разрываются, падая к ногам, невидимые цепи чужих чаяний и желаний, мешавшие дышать полной грудью.
Взгляд — и во врагах перед собой он видит что-то гораздо большее, нежели кучку решивших выступить против законной власти смутьянов.
Сегодня он — Игорь, князя новгородский и киевский, правитель русских земель, защитник варягов, славян и прочих племён, населяющих эти изобильные владения.
Вещий Олег, готовясь в любой момент вмешаться в происходящее, вмиг всё осознаёт, всё понимает: никого из последних негодяев племянник не наказал за предательство тем, что отобрал их жизни. Он всего лишь ранил бунтовщиков, отшвырнул их от себя, обезоружил — но не убил.
Неужели...
— Остановитесь! — рука князя взмывает вверх, давая знак всем защитникам государства не трогать мятежников, а сам он делает ещё один шаг вперёд, останавливаясь в нескольких аршинах от главаря войска недовольных.
Лицо смутьяна выражает плохо скрываемую насмешку.
— Твоё имя? — Игорь прищуривается и внимательно смотрит на одноглазого бородоча. — Тебя избрали эти люди своим вожаком?
— Кулота. Пока не посадили мы нового князя, — хмыкает мужчина, — веду их я.
— Не ты, а разочарование и гнев. Люд чувствует себя угнетённым, обделённым вниманием, забытым... Настолько, что готов пролить кровь. Я, однако, не желаю никому смертей: ни пришедшим сюда горожанам, ни своему войску. Довольно кровопролития. Довольно жертв.
Вещий Олег сильнее хмурится, а Некрас непонимающе глядит на прочих ратников из посадского войска. Послушать, что скажет князь до конца в своей речи? Или действовать сейчас, пока не поздно? Всё же безоружный правитель — слишком лёгкая добыча для негодяев.
Толпа шумит, не зная, как расценивать слова князя. Но решительный взгляд его глаз — и отправленный в ножны клинок — убедили их в том, что он искренен в своих намерениях.
— Мой отец жестоко подавил восстание Вадима, которого вы именуете Храбрым: с тех самых пор лежат в сырой земле кости не только зачинщика, но и всех, кто присоединился к нему, по своим убеждениям или же просто будучи обманутыми, введёнными в заблуждение его обещаниями. Я... не Рюрик и не хочу лишать город его жителей, отнимать у домов хозяев, а у семей — отцов. Решим всё не бессмысленной сечей, а с честью и мужеством, как завещали наши древние пращуры.
— О чём ты?
— Поединок. Предлагаю поединок один на один между мной и тобой... Кулота. Если, конечно, ты окажешься достаточно смелым, чтобы принять мой вызов. Одержишь победу — так и быть, город ваш. Проиграешь — я пощажу прочих бунтовщиков, если они сложат оружие и будут готовы уладить противоречия на языке слов, а не стали.
— Куда же мне со своим кинжалом против добротного княжеского булата? — увиливает Кулота, бледнея и нервно глотая слюну. — Или испугался князь нашего свободного войска? Обомлел перед нашими силами?
— Отнюдь, я сам предложил поединок, — племянник Вещего Олега закатывает рукава рубахи и лукаво, в упор, глядит на противника. — И уверенности в собственной победе и правом деле у меня достаточно. А вот ты кажешься малодушным... Неужели смел ты только тогда, когда за спиной у тебя целая армия? Неужели не сможешь постоять за свои убеждения в одиночку? Плох тот воевода, кто не хочет сохранить жизни простых ратников!
После речи Игоря в воздухе повисает напряжение, участники беспорядков обмениваются неуверенными взглядами и скользят ими то правителю, то по своему предводителю — и сравнение сейчас явно не в пользу последнего.
— Я же сказал... не чета мой нож твоему мечу, князь!
— Никакого оружия. Только кулаки — честнее некуда. По рукам?
Толпа наблюдает за происходящим в тихом ожидании, перешёптываясь и показывая пальцем на своего главаря; Некрас жестом даёт посадскому войску знак опустить оружие и повиноваться воле князя.
В голове Кулоты отчаянно борются между собой желание остаться в живых и стремление удержать власть над восставшими, пока, наконец, последнее не побеждает. Слишком ехидно смотрит на него великий князь, слишком громко обсуждают между собой предложение Игоря его люди, сомневаясь в храбрости одноглазого.
Откажи он — и авторитет мужчины разом упадёт на такие глубины, из которых никто больше не поддержит его как главаря собравшихся под знамёнами бунта и не пойдёт за ним.
— По рукам!
Оба войска разразились громкими выкриками, приветствуя решение своих предводителей, а затем...
Разъярённые, они мигом бросаются друг на друга как по щелчку.
Игорь, всё ещё чувствуя боль в левом плече, чертыхается и замахивается сжатой в кулак дланью, но Кулота ловко уходит от его выпада: по инерции продолжая двигаться вперёд, князь едва ли не падает на землю, но всё же находит силы твёрдо устоять на ногах и оборачивается.