Княгиня Ольга. Истоки

"Хорс!

Отец Ярилы-солнца и Дивии-луны, светоносный и вездесущий", — усмехнулась она. — "Неужели твоя прозорливость подвела тебя, когда это было важнее всего? Или ты просто решил игнорировать муки, которые разворачивались перед твоими божественными глазами? Я отбрасываю тебя в сторону и повергаю в вечную тень!"

По мере того, как она обвиняла каждого бога по очереди, её голос становился всё громче и отчаяннее, подстегиваемый смесью желчи, горя и ярости. Намерения варяжки были ясны: противостоять богам, которые оставили её в самый тёмный час, заставить их почувствовать ту боль, которую она пережила. Все мысли были подчинены лишь жгучему, как факел в её длани, желанию справедливой кары, отчаянной потребности вернуть свою силу перед лицом их абсолютного безразличия.

"Мокошь!

Мать сыра земля, зачем забрала ты его себе, оставив меня страдать в этом смертном мире? Зачем с судженицами определила мне горькую как полынь судьбу, когда пряла мою нить жизни? Я отрезаю тебя от себя, нет более связывающей нас пуповины!"

С каждым произнесённым словом её обвинения становились все громче и пылче, словно она стремилась пронзить сами небеса своим праведным негодованием.

"Стрибог!

С бурями и ветрами не принёс ты меня на его защиту! Не позволил ему дышать воздухом, в котором воплощена каждая твоя частичка... и вместо этого задушил вместе с возлюбленным и мою веру в твоё правосудие. Я отпускаю тебя на четыре стороны света, под стены иноземных городов и паруса врагов, здесь отныне нет в тебе нужды!"

Слезы неустанно текли по прекрасному лицу, их солёные дорожки смешивались с потом, прилипшим к изборожденным бровям. Груз переживаний обрушился на хрупкие плечи варяжки, угрожая раздавить её своей неумолимой силой, и лишь эти слова, эта исповедь удерживали девицу на краю пропасти в шаге от того, чтобы навсегда провалиться в вечный мрак и холод.

Её дрожащие руки сжимают деревянный факел, чья бугристая, шишковатая рукоять блестит от смолы, пота и слёз. Сузившиеся глаза устремляются к последнему безжизненному истукану из семи.

"Сварог!

Управляющий огнём, поглощающим мир, где ты был, когда сделал последний вздох мой возлюбленный? Почему не опалил его обидчиков своей пылающей плетью?!

Бог кузнецов и мастеров, где были твои созидающие руки, когда моё сердце разбилось вдребезги? Не собрать даже им его по кусочкам. Ты выковал цепи, что связывали нас вместе, вот только стали они тяжёлыми и холодными кандалами на моих ногах и руках.

Ты, владеющий крохотными искрами и маревом-морем лесных пожаров, разве не видел огонь любви в моей душе? Разве ты не чувствовал его безграничную силу?"

Боль утраты и предательства питала её речь, словно молоко матери — младенца, и в каждом насытившимся мукой и разочарованием слоге, в каждом звуке сейчас воплощалось оружие, которое было смертоноснее принадлежащих дружине копий, клинков, палиц, дубин и луков со стрелами.

"Бог не огня ты, а праха и разрушения. Или ты не радовался адскому пламени, в котором я отныне горю до конца дней своих? Не танцевал на пепелище моей прежней жизни, равнодушный к моим молитвам? Теперь твоё имя ничего для меня не значит. Я забираю твоё пламя, забираю твою силу себе."

Оказавшись в центре круга из божеств, выстроенных в своеобразный хоровод, она ловит на себе издевательские взгляды деревянных идолов, которые когда-то были символами её непоколебимой веры и доверия. Сейчас они стоят перед ней как насмешливые часовые, безмолвные свидетели безвременной кончины её возлюбленного.

"Вы, боги, утверждающие, что всезнающи и всемогущи! Вы остались глухи к моим мольбам".

Ольгин голос надламывается, когда она доходит до последнего обвинения. Он возвышается до крещендо, как буря, готовая захлестнуть собой без разбора всё, что встретится на её пути.

"Теперь я проклинаю ваши имена и отрекаюсь от вашей власти. Пусть вы почувствуете всю тяжесть моей боли и отчаяния, ибо я не успокоюсь, пока вы не ответите за свое безразличие".

С внезапным приливом сил, с нечеловеческим воплем она бросается вперед, крепко сжимая факел в дрожащей руке.

Взмах!

Голодный Сварожич облизывает темноту окружающей ночи и скользит к идолу своего отца, а затем перемещается вместе с хаотичными прыжками девушки и на остальных истуканов. Алые огненные языки с жадностью принимаются пожирать деревянные тела бывших кумиров, а Ольга навзрыд плачет и падает на колени, отчаянно стуча кулаками о землю. Крики девушки, треск дерева и глухие удары сливаются с ненасытной стихией, чьи изменчивые сполохи озаряют капище жутким светом, отбрасывают гротескные тени, которые пляшут на стволах деревьев, словно скрюченные марионетки. Пространство вокруг наполняется едким запахом горящей щепы, удушающим её чувства, усиливающим её отчаяние, опьяняющим её разум.

Некогда пронзительные серые глаза Ольги, полные невинности и искренней любви ко всему живому, теперь горят яростью, в их глубине отражается бушующее море эмоций и разрушительные огненные щупальца.

Боги оказались слабыми и равнодушными кусками дерева. Каждое изваяние поддавалось безжалостному пламени и даже не смело ему противостоять, их некогда священные формы превращались в обугленные головешки и раскалённые колья.

"Пусть ваши идолы сгорят как символ моего гнева!" — провозглашает она, и её слова громом разносятся по бывшему святилищу под открытым небом. — "Пусть огонь поглотит ваши лживые обещания и пустое могущество! Я отбрасываю вас, низвергаю! И среди пепла и пламени я проложу свой собственный путь!"

Дикие глаза девицы со смесью благоговения и ужаса наблюдают за тем, как стихия поглощает всё, что с детства было для неё символом поклонения и верховенства высших сил, отражая разрушение, постигшее её собственное сердце.

В тот момент, когда статуи богов оборачиваются прахом, она находит утешение в силе, которую открыла в себе.

Нужно успокоиться.

Сделав глубокий вдох, она почувствовала странную смесь освобождения и опустошения. Тяжесть её гнева, её горя была сброшена, но пустота хитрым вором в ночи занимает место, где когда-то находилась вера варяжки.

Обессиленная и истощенная, она постаралась встать над клубами чёрного дыма и тлеющими изваяниями, но тело девицы задрожало от последствий вырвавшихся наружу эмоций и сильно ослабло. Закашляв от едкого воздуха в лёгких, Ольга обмякла и осталась лежать посреди сожжёного дотла капища.

Вокруг воцаряется торжественная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей, через которое шепчут своё прощание бесславно сгорающие и умирающие небожители.

* * * * *

Там же, за несколько часов до описанных событий

Золотистое солнце начинает заходить за прямо стоящие, словно часовые в своём дозоре, высокие стволы деревьев, отбрасывая длинные тени от них и заливая лес костром предзакатных лучей.

На поляне поблизости царит самая настоящая кутерьма: княжеская дружина, утомлённая тяжёлым дневным путешествием, расположилась на вечер у охотничьего домика, чтобы перевести дух и заночевать здесь перед завтрашним продолжением дороги к Господину Великому Новгороду.

В самом центре этого импровизированного лагеря со знанием дела осторожно переворачивает тушу на вертеле искусная рука Ари, подставляя языкам пламени ещё не покрытую румяной корочкой спину убитой часом ранее косули. Багровая кровь капает на лесную подстилку, смешиваясь с запахами земли и прошлогодней листвы, но для полутора десятка человек в воздухе сейчас витает совершенно иной аромат — то насыщенное благоухание жарящегося мяса, что дразнит пустые желудки и заставляет их ещё громче бурчать.

Выскочивший из леса зайцем Сверр за несколько прыжков оказывается рядом со своим товарищем и гордо поднимает голову, хвастаясь своей находкой. Из старой холщовой сумки скандинав достаёт пучки из собранных им в чащобе кислицы, лука-скороды да синих, покрытых восковым налётом можжевеловых ягод — теперь вкус блюда из дичи станет ещё ярче и многограннее.