Страница 8 из 13
Понятийные дефициты
В предыдущем разделе мы выяснили, что главная проблема философского осмысления витальности состоит в недостаточной сформированности человеческого сознания и его неготовности к восприятию истины. А между тем, мир, который сложнее и шире, чем его материалистическая матрица, постоянно окружает нас и говорит с нами, рассказывая о своих тайнах, но мы не слышим его и совершенно ничего не знаем о нем.
Временами ученые – наиболее честные, искренние и мыслящие широко – прозревают, предощущая эту проблему, но в большинстве случаев они продолжают слепо ковырять материю в ее мифической «объективности», полагая, что, открыв какую-нибудь новую микрочастицу, или галактику, они узнают о мире нечто принципиально новое. Нет. Ни микроскопы, ни телескопы не обеспечат науке развития. – Только переформатирование сознания!
Недавно известный геолог, профессор МГУ, академик Н.В. Короновский (1933 – 2023 г.г.), читая публичные лекции об истории Земли, произнес замечательную фразу: «На самом деле мы не знаем, как устроена Земля. У нас есть версии: гипотезы и теории, но точными сведениями никто из ученых не обладает. Мы имеем данные геофизических приборов, интерпретируем их, но никто и никогда еще не бывал под землей глубже шахты, и никто не видел пород, залегающих под поверхностью планеты, кроме тех незначительных образцов, которые были добыты из сверхглубокой скважины. Этих данных катастрофически недостаточно, чтобы делать “правильные” выводы о строении Земли: ее ядре, многослойной мантии, корнях гор и нижних слоях литосферы». О да! Нужно обладать большим мужеством, чтобы в первую очередь самому себе признаться в этом. Интересно, какую оценку на экзамене получил бы студент, заяви он профессору нечто подобное? Вопрос, конечно, риторический…
Объективность объекта в науке – это химера, которую необходимо распознать и правильно использовать. На это намекает Э. Гуссерль (1859 – 1938 г.г.), отстаивая в своих трудах феноменологический подход в философии. Феномен – это вовсе не то, что является нам объективно, феномен – это наше представление о предмете или явлении, превращающее поток индивидуального или общественного сознания в стройную и структурированную картину видения. Ученый по Гуссерлю в принципе не может оперировать объективностью. Он аксиоматически субъективен. Так почему же он тогда не изучает субъективность – единственное, что ему доступно? Почему продолжает талдычить о какой-то мифической объективности, полагая субъективность чем-то вроде моветона в науке?
Беда современной науки – слепой и зажатой со всех сторон условностями – состоит в объективации предмета исследования и, следовательно, установлении границы между субъектом и изучаемым объектом при полной невозможности точно определить где эта граница пролегает. Это рассудочное действие, мыслительная процедура, подразумевающая массу допущений, которые принципиально лишены научного внимания и потому – невидимы рассудочным глазом, невооруженным светом разума. К разуму и истине они имеют столько же отношения, сколько тень имеет к предмету, который ее отбрасывает. Изменится освещение – изменится и тень. А сам предмет? Что произойдет с ним?
К тому же, отделяя объект исследования от исследователя, ученые тем самым неизбежно сваливаются в изучение мертвой субстанции, не оживленной творческим началом, поскольку объект, оторванный от его жизнедеятельности, часть которой – сам ученый, – лишен жизни. Врачи древности, изучавшие устройство человеческих органов на трупах и делавшие после этого выводы о принципах их прижизненной работы – яркий образ такого подхода. Не пора ли пересмотреть этот метод?
Между тем мир действительно объективен. Но у человека нет возможности добраться до этой самой объективности, ибо это означало бы постичь божественную истину. Пытаться постичь и двигаться в сторону постижения, а, с другой стороны, постичь – это ведь совершенно разные вещи.
Что же тогда делать? И тут перед нами возникают две крайности: наука и эзотерика, которые исторически не приемлют друг друга в виду того, что наука пренебрегает духом, редуцируя мир до материи, а эзотерика пренебрегает материей, стараясь углубиться в дух и только в нем ища смысл жизни.
Мы не призываем бросаться в крайности. Не отрицая достижений материалистической науки, мы предлагаем обогатить и расширить зону исследований за счет тонких невидимых миров. Эзотерикам же предлагаем усовершенствовать свои изыскания применением научных методов.
Ученый должен стать эзотериком, а эзотерик – ученым!
Таков принцип духовной науки. Исходя именно из него, мы постараемся вести настоящее исследование, касающееся витальности, ее философии и экономики.
Чтобы разобраться с понятием «витальность», необходимо в первую очередь начать постигать, что есть жизнь, научиться отделять живое от неживого и понимать, как они связаны друг с другом.
1. Основание духовной науки
На смену традиционной науке, которую мы видим простирающейся по одну сторону водораздела миров, и традиционной эзотерике, живущей с другой стороны горного хребта истины, грядет духовная наука, где центральное место занимает непосредственно сам человек, объединяющий в себе и принцип духа, и принцип материи. Он стоит на вершине горы как символ равновесия и гармонии, одной своей половиной погруженный в материю, другой – в царство духа, и как бы говорит нам: «Вот во мне сошлись две парадигмы. Их единство, борьба и взаимопроникновение, собственно, и есть та сущность, которую принято считать человеком. И только объединенная духовная наука способна адекватно воспринимать это и трактовать устройство мира, видя, как этот мир преобразуется человеком по мере включения его в границы человеческого существа».
Такова, например, антропософия, основанная австрийским мистиком и посвященным Р. Штайнером (1861 – 1925 г.г.). Духовная наука доктора Штайнера рассматривает человека как центральный стержень и макрокосмического, и микрокосмического развития, точку сосредоточения деятельности сил и сущностей высших и низших духовных порядков, узлом актуальных историко-культурных процессов. Он же является мерилом и пропорцией взаимоотношений духа, души, жизненных сил и материи.
Земное развитие подчинено формированию человеческого самосознания, воплощению эго – в различных фазах его развития.
Начинается все с простейших форм сознания, которые в ходе эпох планетарного становления плавно перетекают в сознание современного человека, зиждущееся на эгоизме и эгоцентризме, и стремятся в будущее, где свободные индивидуальности, очистившись от налета себялюбия и корысти, войдут в эру братской любви, или Филадельфии, как она пророчески описана в Апокалипсисе Иоанна Богослова в виде возлюбленной Богом церкви. От состояния «я сам себе бог и царь» до «возлюби ближнего, как самого себя» человеческая индивидуальность пройдет большой путь развития сознания, когда общность будет строится на познании и принятии в себя принципа другой индивидуальности. Разные мнения, претендующие на «истину», перестанут сталкиваться и драться друг с другом до полного взаимного уничтожения. И это будет эра субъект-субъектных отношений, где одинаково правы все, ибо мир многогранен!
Посему уже сейчас наука не должна избавляться от субъективизма, но находить закономерности в, казалось бы, разобщенном, несистемном и хаотичном хоре голосов, каждый из которых ведет свою партию. Один поет про Фому, другой про Ерему, а вместе – это либо слаженный организм, либо какофония никак не соотнесенных друг с другом звуков. Какую картину в нем увидит ученый, опираясь на актуальное состояние своего сознания, такой вывод он и сделает.
Что же это за субъект-субъектные отношения, столь необходимые для предуготовления вхождения в Филадельфию?
Для начала давайте еще раз бросим беглый взгляд на привычные всем нам субъект-объектные отношения, при которых ученый редуцирует сложнейший мир живых сущностей, явлений и предметов до состояния объекта исследования, говоря: «Вот я – субъект науки, а вот изучаемый мной объект. Я обладаю сознанием и могу воздействовать на объект входе моих изысканий. Но объект – не может воздействовать на меня, ему дозволяется лишь реагировать на мои воздействия, изменяя или сохраняя при этом какие-то свои свойства и параметры. Я и объект – это разное. Я нахожусь у микроскопа и смотрю в него, а объект лежит на предметном стеклышке, и я его изучаю. Между нами есть невидимая граница, после которой кончаюсь я, и начинается объект, или наоборот, кончается объект, и начинаюсь я».