Каморра

Море полно лодок и яхт, весь горизонт исчерчен мачтами, хозяева лодочек сидят кружком то тут, то там, пьют кофе, обсуждают свои дела в приятной компании. Здесь весело и шумно, совсем не так, как в знаменитом кафе Гамбринус, одном из десяти первых кафе всей Италии, входящем сегодня в сеть исторических кафе. Туда заходят элегантные синьоры, которым холодно в мартовские плюс 20С, и они кутаются в шарфы поверх дизайнерских пальто, и дамы все как на подбор в Гуччи и прочих Дольче и Габбана. И в Гранд кафе скучают официанты с полотенцами на предплечье среди крахмальных скатертей. А здесь, на набережной, кипит жизнь…

Флавио энергично замахал ей издалека. Саша даже смутилась, так радовался ей капитан. Надо же, как одиноко жилось венецианцу в Неаполе, а может, он просто закрылся, не захотел впускать город в свое сердце?

– В рыбный ресторан?

– Слушай, ресторан это хорошо, но здесь мне почему-то хочется простой еды. Давай куда-нибудь подальше от набережной?

– Тут, у моря хотя бы логика понятна. А в центре я вообще ничего не понимаю, ни куда идти, ни как выбраться.

– Значит, будем учиться! – Саша почувствовала себя важной и взрослой. Ох, уж эти венецианцы из своего замкнутого мирка!

Флавио замахал руками, остановилось такси в самом центре потока машин, создав пробку, хаос гудков, криков, звука тормозов, и они героически перебрались через поток машин и рухнули на сиденье, а таксист рванул с места, показывая неприличные жесты гудящим и ругающимся собратьям:

– Поехали, поехали, по дороге объясните, куда вам надо!

– Нам в какое-нибудь местное заведение!

И он отвез их к знаменитой пиццерии, где хвост очереди вился по всей улице.

Флавио и Саша переглянулись и побрели куда-то с одной узкой улицы на другую, капитан отскакивал от мотоциклов, маленьких и больших авто, чудом умудрявшихся протискиваться по таким улочкам да еще и разъезжаться, а потом отскакивал обратно, потому что на голову капало с развешенного белья, а некая старушка вообще выплеснула воду прямо на улицу со своего балкончика на верхнем этаже здания.

– Я больше так не могу! Пошли отсюда! – взмолился капитан, а Саша вдруг расхохоталась.

– И что смешного?

– До меня только сейчас дошло. Ты же венецианец, ты машин-то на дорогах не видел никогда!

– Не такой я дикий, что уж ты! Я учился в Милане! Но там нет такого хаоса. Вот ты видела галерею Умберто I? Ведь близнец галереи Витторио Эммануэле в Милане! И какая же разница! Там роскошь, здесь даже стекол в витражах не хватает! Как, как они могут так жить! – последние слова он прокричал громко, и тут же обернулась маленькая старушка в черном:

– Ognе scarrafone è bello ‘a mamma soja!

– Вот что, что она сказала?

А Саша продолжала хохотать, Флавио оказался настолько неприспособленным к окружающему миру, что она просто не могла удержаться.

– Говорит, что каждый таракан для своей матери красавчик, – перевел на итальянский синьор, поправлявший вывеску на своем магазинчике.

Тут Саша уже смеялась до слез.

– Я больше не могу, я есть хочу, давай зайдем хоть куда-то! – и они отворили двери с вывеской «Hostaria», вот так просто, без названия.

Им подали пасту, от аромата которой даже у сытого возникнет нестерпимое чувство голода. Длинные тонкие трубочки тонули в горячем томатном соусе. чуть горчили колечки жареных баклажан, терпко взрывались во рту каперсы.

Лилось в бокалы домашнее вино, к тоненьким нежным эскалопам подали картофель al forno, из печи, терпко пахли веточки свежего розмарина поверх картофеля.

А потом вошел дедушка в клетчатой кепочке и развернул гармошку, и полилось «O, sole mio»…

– А почему венецианские гондольеры поют неаполитанские песни? – невинно поинтересовалась Саша. Флавио вдохнул воздух, но тут же выдохнул и теперь уже сам расхохотался.

– Как расследование?

– Пока несколько зацепок. Завтра будем снова допрашивать старуху, которая убирает в церкви, и нашла тело Бритты. Старуха-то не простая, ее внук, монах, оказывается дружил со шведкой.

– И что в этом не простого?

– По матери этот монах – племянник одного каморриста, главы семьи Палумбо.

– Я совсем ничего не знаю о Каморре. Она отличается от сицилийской мафии и от калабрийской Ндрангенты?

– В 1930 году в первую большую итальянскую энциклопедию «Треккани» была включена статья «Каморра»: это ассоциацией людей из народа, которые насилием устанавливали собственные правила, имели свои законы, иерархию, и даже собственные суды. Но вместе с Неаполитанским королевством умерла и Каморра, осталось только слово, обозначающее на итальянском насилие или издевательства.

– В смысле умерла?

– Так написано в энциклопедии. В Неаполе в конце 1940-х годов одним из немногих мест, где регулярно использовалось слово «каморра», был крошечный театр Сан-Карлино. Вход было трудно найти: маленькая дверца, спрятанная среди книжных киосков, толпящихся вокруг Порта Сан Дженнаро. Внутри зрительного зала было всего семь шатких скамеек. Сцена чуть шире стоящего на ней пианино. Это был последний оплот искусства, ориентированного на неграмотных бедняков и ныне почти вымершего: последний кукольный театр в городе.

В Неаполе кукольный театр в отличии от Сицилии специализировался на другом жанре – историях о рыцарстве и предательстве, происходящих в мире Общества Чести. Зрители аплодировали мастерству владения ножом одних каморристи и осуждали трусливые выходки других: «Ах, какой позор, десять против одного!». Сюжеты повторялись: члены Каморры давали кровные клятвы, сражались друг с другом с ножами в руках или спасали марионеточных подружек невесты от позора. Концовка спектакля всегда была одинаковой: добро против зла.

Но прошли десятилетия и это слово появилось снова. Каморра возродилась и изменилась, став сильнее и коварнее, чем когда-либо. Это не единая сеть, не единое «тайное» общество, подобно мафии Сицилии или Ндрангете Калабрии. Это множество нестабильных преступных картелей, контролирующих различные территории в Неаполе и Кампании. И сегодня это не только рэкет и прочая привычная для таких банд деятельность. Каморра ХХI века проникла в институты политики и экономики.

Алессандра, ты клюнула на то, на что постоянно клевали иностранцы в Неаполе: здесь из убожества нищей жизни рождалась красота. Мир хотел видеть город уличных торговцев и попрошаек, где с каждого подоконника и порога, с ящиков из-под апельсинов или подносов кто-то пытался тебе что-нибудь продать: каштаны, остатки жареной рыбы, сигареты, кактусы, пасту. Бедный Неаполь всегда был базаром под открытым небом, где парикмахеры и портные занимались своим ремеслом на улице и где семья трудилась над изготовлением обуви или перчаток в комнате с видом на улицу, на глазах у прохожих. Дети прыгают в море с пирса, или едят руками спагетти под вспышки камер, собирая за это деньги. Многое, конечно, изменилось, но вот эта сущность бедных кварталов Неаполя, сохранилась. За ней и едут туристы.

Это сумасшедший город, где возможно все, и он хранит свою аутентичность. Именно в хаосе и действуют банды, даже в их структуре нет сегодня порядка. зато появилась политическая власть.

– То есть даже внутри банд никаких законов?

– Есть иерархия внутри картеля, есть правила, есть структура. Примерно такая же, как и в прочих подобных организациях. Говорят, что сицилийский глава клана заканчивает свою жизнь в окружении внуков и правнуков в преклонных годах. А вот глава картеля Каморры не всегда доживает до 40 лет. Конечно, это преувеличение, но правда в нем есть.

– И ты хочешь встретиться с главой одной из банд?

– Да, с дядей монаха. С Дженнаро Палумбо. Если он того пожелает.

– Это же опасно!

– Не думаю. Если семья Дженнаро имеет отношение к смерти девушки, они найдут, как отвлечь наше внимание. Подсунут убийцу, который признается, и мы отправим его в суд.