Ржаной хлеб

Хороши здесь, на Дону, и май, и сентябрь, и январские сугробы, но как-то особенно волнуют Егора Антоновича вот такие дни, как сегодня. После голой холодной зимы пришло, наконец, тепло, зашумели в лугах ручьи, задышала, заклубилась парком разогретая земля. Скоро загудят в полях тракторы, облепят жирную борозду грачи, встанет в лесопосадке будка полевого стана. Сюда, к полевому стану, и приедет на своем «рыдване» Егор Антонович. Он привезет воду, продукты, запасные части из гаража. Каждую весну, с тех пор, как числится он по бумагам пенсионером, снабжает Егор Антонович водой машины, а полевой стан разным припасом, газетами, приклеивает на доске по поручению колхозного парткома листок-«молнию». Появляется он на стане, как и всегда, первым, походит по полям, все разузнает, высмотрит, и агроном Гридяев или же сам Бацунов, председатель, поздороваются с ним за руку, спросят, как нынче земля, поспела ли, можно ли пускать сеялки. Егор Антонович отвечает не сразу, мнет в ладони комок из-под бороны, смотрит на горизонт, где струится голубоватое марево, и потом уж говорит, что почва на руке легка, не пачкает и лечь в нее зерну самое время и что вообще, даже в низине у речки, пора закрывать влагу. Он убежден, что и Бацунов, и Гридяев все знают сами, но ему приятно, что они, ученые люди, советуются с ним, с Егором Антоновичем Татьянченко, старым хлеборобом, учитывают его народный опыт, который не раз уже оказывал колхозу немалую помощь, предостерегал иногда от ошибок.

Все точно так же будет, наверное, и в этом году. Позавчера уже подкатывал на своем мощном «Иже» к дому Егора Антоновича бригадир Степанцов и просил готовиться днем и ночью. Ну что ж, ночью так ночью, эка невидаль, Егор Антонович готов.

А пока он, уже с самой зимы, принимает и сдает кожи, шерсть. Это тоже дело ответственное. Вот и поторапливается, спешит сейчас к своему приемному пункту Егор Антонович. Кожи надо засаливать, хранить умело, проветривать. Сдашь низким сортом — колхозу убыток. Да и рабочие на обувной фабрике упрекнуть могут: кто это, спросят, в колхозе имени XX партсъезда Лискинского района Воронежской области за кожтовар отвечает? Ах, Татьянченко! Куда же это он, старый, смотрит? Нет, не будет таких разговоров. Не замарает Егор Антонович фамильной чести. Коль уж он взялся за дело, оценка ему будет одна — отличная. Он и детей к этому приучил, всю родню свою. А семья у него немалая: шесть сыновей, три дочери, четырнадцать внуков. В колхозе одиннадцать человек работают: хлеборобы, доярки, токари, пастухи, слесари, свекловичницы, шоферы — целая бригада. А ведь и в городах еще девять человек есть: на заводах, на стройках. Так что рабоче-крестьянская, выходит, у Егора Антоновича семья. И все его сыновья, дочери, зятья, невестки, внуки — передовики, уважаемые люди. А как же иначе? Фамилия должна жить и почитаться вечно. Хорошие дети — это, пожалуй, получше всякого памятника…

С такими мыслями, веселый и бодрый, и открыл Егор Антонович дверь своего коже-шерстяного заведения.

Включив свет, надел очки, стал проверять квитанции, прибираться в помещении. Подъехала вскоре подвода, привезли партию кож. Егор Антонович придирчиво осмотрел кожи, расписался в получении и стал их засаливать, складывать на стеллажи.

А после обеда грузил на машину шерсть, показывал ветфельдшеру свежее сырье, прорывал у склада канавку.

Домой возвращался немножко усталым, но довольным. И в конце улицы, на повороте, увидел дружка своего Илью Лукьяновича Светашова, одногодка.

— Зайди, покурим! — махнул рукой Илья Лукьянович и сел на скамейку.

Как и утром, было тепло, безветренно. Солнце еще довольно высоко стояло над землей. Внизу, у Дона, бакенщик Федор смолил лодку, и вкусно, волнующе пахло дымом, рекой, свежестью.

— Вот, почитай, — сказал Егор Антонович и протянул Лукьянычу телеграмму, которую вручил ему почтальон по пути. Телеграмма была из Воронежа, от старшего сына Степана, майора запаса, а теперь слесаря на заводе. Он сообщал, что приедет в субботу, будет проводить в селе отпуск.

— Ишь ты, штука какая, — хмыкнул Лукьяныч, пробежав глазами текст. — Даже к морю Степку твоего не затянешь, вот что значит сторона-то родимая, все отпуска у нас отгуливает…

— А чего ж, Лукьяныч, тут не гулять? У нас, считай, как в городе стало, да плюс еще воздух донской, вольный…

— Да, привыкли мы, замечать перестали, как деревни-то пооперились. А ведь было-то как? И до войны не совсем сладко, а уж после-то — не приведи и избавь…

Когда Егор Антонович и Светашов встречаются вместе, то обязательно вспоминают прошлое, сравнивают, поругивают, бывает, местное и районное руководство, радуются успехам. Они совсем не похожи на литературных, из плохой книги, дедов. Нет у них ни резонерства, ни этих надоевших «надоть», «кубыть». Грамотны, начитанны и культурны они, начиная с внешнего вида. Егор Антонович, например, всегда чисто выбрит, подтянут. Степанов офицерский китель с белым подворотничком, в котором он ходит на работу, аккуратные короткие усики, гладко зачесанные на пробор серебристые волосы делают его похожим, пожалуй, не на крестьянина, а на отставного полковника из штаба. Он бескорыстен, честен и работает в свои шестьдесят семь лет скорее не ради собственного благополучия — много ли им надо с Тихоновной, двух пенсий с избытком, — а на колхоз, на его процветание. Какой молодой гордостью загораются его глаза, когда Танюшка по-детски, без интонации, на одном захлебывающемся дыхании читает ему о том, что в Петропавловке закладывается Дом культуры на четыреста мест, всюду поставлены телефоны, открыты два магазина, родильный дом, парикмахерская, почта, в каждом доме телевизор, холодильник, стиральная машина, пылесосы, мотоциклы, появляются автомобили. Кино в селе часто, приезжают и артисты, да и своих певцов и танцоров хватает. Зарабатывают колхозники не меньше городских рабочих. На сумму, которую хранит местная сберегательная касса, можно сразу купить сто «Волг», а «Москвичей» так и того больше. На фермах доярка может не только душ принять, но и пройти лечебный комплекс: УВЧ, солюкс, кварц. Егор Антонович сам как-то лечил там насморк. Пришел, чтобы поинтересоваться, как тут его Валентин с Тамарой работают, довольны ли ими, а медсестра заметила, что он хлюпает носом-то, и потащила в свою чистую лечебницу. Прямо как в городе. А ведь колхоз его далеко не лучший в районе, средний. Но хоть и средний, все равно приятно Егору Антоновичу, когда в газете о нем пишут. Вон куда шагнули! Вся область знает. И с дружком своим Ильей Лукьяновичем поговорить об этом хочется. Старики ведь успехи-то особенно ясно видят: есть с чем сравнивать…

— А не забыл, Егор, как ты курицу в Лисках на станции продавал, чтобы книжку ботанику Михаилу своему купить? — продолжает воспоминание Лукьяныч. — Сорока копеек у нас с тобой не хватало…

— Улетела тогда курица-то… Вырвалась и улетела, проклятая. Под колеса вагона…

Они заразительно смеются, кашляют, крутят головами, и бакенщик Федор удивленно смотрит на стариков.

— Да, тебя с прибавлением! — продолжает Лукьяныч. — Кем Тонюшка-то твоя разрешилась?

— Сын. Алешкой назвали. Месяц у них в Прияре прожил, нянчился…

— Понятно… Скоро, поди, прадедом будешь?

— К этому идет дело… Ты, Лукьяныч, вот что, заходи в субботу-то, ждать будем. А я, уж извиняй, побегу. Тихоновну порадую Степановой весточкой…

Но домой Егор Антонович опять попал не сразу. Зашел он к Василисе, дров ей наколол. Василиса уже старуха немощная, вдова, жена брата его, Тихона. А у Варвары в доме дымоход чинил, сажей его забило. Варвара тоже вдова, жена второго его родного брата, Данилы, еле ходит уже. Надо помочь старухам, а то сев начнется, закрутишься. Да и вообще нет, наверное, в селе дома, где бы Егор Антонович что-то не делал. Он безотказен. Иной раз Тихоновна, не дождавшись его к обеду или ужину, пойдет искать старика и увидит его где-нибудь на крыше: сидит, топором постукивает, улыбается…

Степан приехал в субботу, как и обещал. Еще накануне его приезда Тихоновна развернула стряпню: пекла хлеб, все полки уставила противнями со студнем, наготовила ведерный чугун грушевого взвару, по опыту зная, что холодный взвар обязательно пригодится, особенно утром, когда мужики проснутся. Тамара набивалась ей помогать, но Тихоновна ревниво отвергла ее помощь, все делала сама: пусть не подумают, что разучилась, слава богу, стряпухой была в тракторной бригаде, половину колхоза кормила.