Ржаной хлеб

Молочные традиции в Буграх поддерживают коренные крестьянские семьи. Любовь к земле тут идет от дедов и прадедов. Вера Алексеевна Чаглавская живет одна, но держит две коровы, теленка, поросят и кур. Муж у нее погиб на войне, трое детей работают в Горьком. Тридцать соток земли у Веры Алексеевны, и это домашнее поле не гуляет попусту, как у некоторых. Дети половину забот берут на себя. И совхоз помогает с кормами: пенсионерка, вчерашняя передовая колхозница, награды имеет Вера Алексеевна, и государству молока продает много, и на рынок отвозит, и детям ее хватает…

Хорошо содержат свои дворы и Григорий Иванович Стрижов, Кабанов Иван Васильевич, братья Барановы, Анатолий Алексеевич Минеичев, Константин Павлович Баранов, механизатор широкого профиля, жена его, Зина, агроном. У них во дворе корова, телка и бычок, не считая мелкой живности.

— Это что же, в деревне жить да своего ничего не иметь? — говорит Константин, — Стыд и позор! Лентяев развелось много, нахлебников! Пальцем шевельнуть не хотят!

Подходит Валентина Николаевна Пилат и вступает в разговор:

— С пастухами плохо, никто не хочет стадо выгонять. По двенадцати рублей в месяц с коровы берут, с нашими харчами и пасут не от темна и до темна, как раньше, а по-городскому — семичасовой рабочий день.

— Не пастухи, а пижоны! — смеется Баранов. — От них и коровы-то отворачиваются…

— Да и луговины кругом кустами заросли, заболотились. Какие луга у нас были, по сорок стогов ставили!

Но, несмотря на все трудности, в Буграх животноводческое поголовье понемножку растет. Этой осенью уже было сорок овец, четырнадцать коз, семьдесят пять поросят и около шестидесяти голов крупного рогатого скота.

— Рост у нас по всему району, — объяснил мне Валерий Борисович Урлин, первый секретарь райкома партии. — Мы ставим задачу: каждому двору иметь корову. А разрыв пока большой: на двенадцать тысяч хозяйств около трех тысяч коров. Но будем работать. Нам нельзя иначе. У нас рядом большой город, его кормить надо. В этом году молока от личных коров мы уже почти в два раза больше закупили, чем в прошлом…

— И не столько за счет роста поголовья, как за счет увеличения надоев, — добавил председатель райисполкома Константин Александрович Парамонов. — Кормов стало больше, скот лучше. Это тоже неплохо, это тоже плюс. Люди стали серьезнее относиться к своим усадьбам. Это же земля, нет ничего ее дороже…

Урлин предложил проехать по району, посмотреть на поля и фермы, побывать в деревнях. И мы втроем садимся в «газик». Ночью прошел дождичек, и на другой машине уже не проедешь — вот какие пока здесь проселочные дороги. Хлеба и картошка в этом году неплохие. Потерь было поменьше. Райком партии день и ночь уборкой занимался, все секретари сутками плащей не снимали. Личный пример — великое дело. Теперь у всего руководящего состава на дворе что-то есть: у кого поросенок, у кого корова, овечки, гуси и утки. Призываешь за полезное дело браться, сам первым к нему приступай. Дально-Константиново типичное село, только побольше, к примеру, Бугров, и надо жить здесь по-деревенски. По-деревенски — это в том смысле, чтобы основное питание было свое, а так все, как в городе: газ, свет, отопление…

— Мы в этом году продали населению семь тысяч поросят, — говорит Урлин, закрывая боковое стекло. — И по договорам давали, и бесплатно — только выращивай. По договорам — это что-то из венгерского и украинского метода, надо перенимать полезный опыт. У нас в районе восемь тысяч пенсионеров, и мы хотим основательно с ними поработать, попросить их и скот выращивать и птицу, пчеловодство расширить, сады. Это больше твоя забота, Константин Александрович. Советская власть, депутаты, пусть лидируют…

Парамонов согласно кивает головой и развивает мысль о том, что в Горьком, на Средном рынке, надо отвоевывать место для колхозных палаток и павильонов. Одно другому не мешает. Пусть сам крестьянин торгует и колхоз, а рядом государственная точка. Что ни больше, то и лучше. Скорее цены снизятся. Директивой и окриком дело не поправишь. Изобилие продуктов — вот она, сила, которая любой рынок перевернет…

— Умно рассуждаете, товарищ Парамонов, — дружески посмеивается Урлин, — Смотри, заберут куда-нибудь в верха, осиротеют Дально-Константиновские сельсоветы…

— У нас у самих дел невпроворот…

В Суроватихе мы заходим в магазин. Мясо лежит свободно. Но не государственное, по три с полтиной за килограмм. В столовой подают и котлеты и гуляш. Правда, все очень жирное, сала на вершок.

— Бывало, что ни жирнее, то и лучше считалось, — сказала повариха, высовываясь на «амбразуры». — А сейчас даже иные деревенские мужики от сала нос воротят. Вот какой квелый мужик пошел! Раньше летом мясо никогда не ели, а теперь круглый год подавай…

— Так великий-то пост отменили! — кричит вихрастый парень, отрываясь от тарелки. — А я бы его оставил!

— Вот когда богом будешь, тогда и двинешь с небес строгий приказ, — гогочут его соседи.

Во многих деревнях видны новостройки. Люди вселяются в квартиры с городскими удобствами. И это хорошо. Надо оживлять и омолаживать села. На одних стариках далеко не уедешь. Они свое отработали, да и сейчас еще не сидят сложа руки. В районе было когда-то шестьдесят три тысячи жителей, а теперь меньше. А может, и не надо больше? Возможно. Пусть каждый клочок земли с усердием обрабатывается и дает побольше продукции — вот в чем главное. Вокруг таких миллионных городов, как Горький, должно быть двойное кольцо богатых хозяйств. И государственных и личных. Должны быть проезжие дороги. В любую погоду. Зимой и летом. И побольше бы таких сел, как Бугры, где крестьянские традиции держатся. Вот тогда к пяти утра все магазины и рынки будут забиты самыми свежими овощами, фруктами, молоком, мясом, творогом, ягодами, медом. Даже за сто километров по асфальту легко доставить что угодно. Да и не надо за сто. И первое кольцо обеспечит — до тридцати километров. Все дело в руках человеческих, в старании, в хозяйственной хватке. А земля есть, хватит ее…

За совхозом «Нижегородец» я попросил Урлина остановиться. Мне захотелось пройти пешком полями, там, где была когда-то вышка, где стояли старые березки, посаженные еще двести лет назад и прозванные казенными. Через Бугры, Паргу и маленький лесок. Хотелось просто одному побыть…

А перед отъездом в Москву я сходил на Сродной рынок.

— Бугровские есть сегодня?

— Вон они. И с молоком и с творогом.

Мне налили бутылку молока. Я покрепче заткнул ее пробкой и достал только в купе вагона, разломил ломоть черного хлеба. И прямо из бутылки стал прихлебывать. Мы в детстве всегда пили только холодное молоко, прямо из погреба или парное. Кипятили его редко. И еще делали тюрю. Покрошишь в чашку хлеба, зальешь молоком — вот и тюря. Молоко — лучший на земле продукт. Особенно наше, бугровское…

БУКЕТ СИРЕНИ

Я давно уже собирался в Себеж и только в июне, управившись с делами, поехал в этот край хрустальных озер, чтобы еще раз повидаться с Константином Михайловичем Громовым.

Сразу же за Псковом начинаются сосняки, зеленые равнины и овражки, где даже днем, в самую сильную жару, перекликаясь, заливаются соловьи. Может быть, поэтому и деревенька, стоящая у дороги, называется Соловьи. А может быть, еще исстари повелось здесь именами селений на века сохранять присущую этой местности красоту. Едешь по псковской земле и повторяешь, улыбаясь, только что прочитанное на дорожных щитах: Вишенки, Любятово, Весна, Подберезье, Ландыши…

А еще есть речки Белка, Череха, Синяя, где на самом деле на излучине плеснет в глаза вдруг такой синевой, что на минуту покажется, будто ты у морского залива. Из-за реки, над лугами, тяжело пролетит аист и встанет на одной ноге в своем гнездо на вершине сухого тополя и часами так будет стоять, строго посматривая на дорогу. И обязательно девочка с льняными волосами, «коренная скобарка», придерживая маленького братца, приветливо помашет рукой…