Ржаной хлеб

— А мы за чистотой следим, навоз сразу же убираем, — объяснила мне заведующая фермой Альбина Сторожук. — Ну, и вентиляция неплохая. Грязь недопустима, у нас же молоко, не дай бог, соринка какая попадет…

Альбина пока одна на ферме. Да где-то у моторов позвякивает ключами слесарь, скотница скребком сгребает в канавки навоз. Сторожук — это по мужу у Альбины фамилия. Сама она из Оголихина. После сельхозинститута высмотрел ее украинец Миша Сторожук, служивший в Костроме. Жили они в совхозе «Лужки». Михаил сначала электриком был, потом переквалифицировался, стал техником по искусственному осеменению. Шалыгин переманил их в Тетеринское, дали им новый щитовой дом, и теперь они вместе на ферме, с утра до вечера. А ферма большая, и работы у заведующей уйма: почти двести коров, триста двадцать телят, нетели, техника, корма. Она сама и учет ведет, следит за соревнованием, молоко принимает. А главное, конечно, люди: шесть доярок, сторожа, возчики, слесарь, электрик, техник по искусственному осеменению. Альбина строгая, напористая, она иногда и своему муженьку прямо на ферме поддает такого жару, что тот стоит перед ней, как перед генералом.

— Малякин! Володя! — кричит Альбина слесарю. — Все у тебя в порядке? Начинаем скоро!

Приходят доярки. Сначала Тамара Николаевна Затрутина с Руфимой Коротковой, потом Фунтикова Вера, Антонина Школина, Воронцова Елена. Они уже переоделись, забрали под платки волосы, и тут только влетает запыхавшаяся Павлина Ларина, торопливо вешает на гвоздик пальто.

— Опять опоздала, — посматривая на часы, говорит Альбина. — Ты мне еще при гостях опоздай, передай им опыт!

Все уже знают, что скоро приедет бригада из «Родины», что будет проверка соревнования. В обычный бы день Ларина что-то возразила заведующей, язык у ней острый, но тут ввиду ответственности момента молчит, только громче, чем надо, позвякивает ведром и уходит из красного уголка вслед за Альбиной.

— И ругать бы надо бабу, да жалко, — вздыхает сторожиха.

— А почему жалко?

— Несчастная она, одинокая, четверых детей одна поднимает, самой младшей еще шесть годиков. Ни матери, ни бабки, ни деда — никого у ней нет. И мужа нет. В прошлом годе, в апреле, на полу воду как раз, сгорел он, муж-то ейный. От водки сгорел. Уж так пил, так пил, что не приведи и избавь. Замучилась она с ним, с детями-то в погреб от него, дурака, пряталась. А и не жалко такого. Конечно, молодая еще, дети на руках. Но мы ей помогаем. Работает она старательно. Иногда опоздает, правда, или что не доглядит, вот Альбина-то ее и жучит. У этой дело — главнее всего…

В пролетах уже вовсю идет дойка. Транспортер подает силос, за стенкой монотонно гудит двигатель, причмокивают доильные аппараты. Доярки спешат. За каждой закреплено по тридцать с лишним коров, и надо уложиться вовремя. Руфима Короткова работает молча, а Тамара Николаевна Затрутина что-то приговаривает, называет коров по именам. Тамара Николаевна — это и есть дочь Лампеи. Та тоже, бывало, относилась к животным с особой любовью. И это правильно. На малейшие отклонения от привычного реагирует корова. Главный зоотехник Ульяна Базина, проводя с доярками занятия, на эту черту особо обращает внимание, а Затрутину ставит в пример.

— Ишь, выпачкалась, угораздило ее, — с доброй ворчливостью говорит Тамара Николаевна своей Золушке. — Вон Синичка стоит, как стеклышко, а тебя угораздило…

Вальяжная корова Золушка, крупная, в темно-бурой рубашке, каждый день по тридцать литров молока дает. А Синичка почти по брюхо ей, верткая, чистоплотная, по пуду надаивает и больше. Приезжие, видя Синичку, не верят в такие надои. Тогда появляются Альбина или Ульяна Базина и разрешают спор.

— Человеческие руки улучшают породу, — гордо тряхнув русыми кудряшками, скажет Альбина. — Корова чувствует заботу, она живая, привыкает к доярке. Вот завтра Синичку подоит другой человек, пуда уже не будет.

«Ух, и ученая у нас Альбина, молодец, девка», — думает Тамара Николаевна и слушает, подтверждает, что да, не будет пуда. Ей приятно, что заведующая при чужих людях так тепло говорит о ней.

Впритык с Затрутиной коровы Елены Васильевны Воронцовой. Затрутина и Воронцова соревнуются, а потому и помогают друг другу. Елена Васильевна что-нибудь спросит, и соседка тут же идет к ней. Иногда они и просто так, по-житейски перебрасываются словами. Это их не отвлекает, они опытные, да и коровы привыкли к подобным беседам. Елена Васильевна сегодня улыбчивая, все подшучивает.

— Ты чевой-то, — косится на подругу Затрутина. — Али пряником тебя кто одарил?

— Ножонками уж ходит, два раза с кровати упал. Ножонки-то так и пружинят, так и пружинят…

Затрутина без пояснений знает, о чем речь. Ножонки пружинят у Сереги, у внука Лениного. Сашка, сынок Воронцовой, в Горьком в институте учится, вот молодые и подкинули бабке в деревню парнишку: воспитывай, нянчись. В прошлом году Елена Васильевна почти в одном месяце две свадьбы справила: Сашку оженили и Татьяну, дочку, просватала. Громкие были свадьбы, веселые. Все свои сбережения на такие торжества Елена Васильевна ухнула: не жалко, пусть дети помнят. Она еще заработает. По двести рублей в месяц дояркам в колхозе платят. Такие деньги в городе не так-то легко добыть.

— Татьяна-то не ждет потомства? — спрашивает Затрутина, вынимая из-под Синички аппарат. — А то, чай, скучно одному-то Сереге пружинить ногами.

— Это у них не заржавеет, милая, летом в гости метят, так привезут. Ты глянь-ко сюда, Тамара, не пойму, что у Катушки с выменем.

Но тут подошла Альбина, склонилась над коровой, сама потрогала, помяла пальцами и, обнаружив кровь в сосках, спросила строго:

— Аппарат не передержала?

— Да что ты!

— Надо ветврачу показать, — Альбина записала в тетрадь Катушку и зашагала в другой конец двора, к Вере Фунтиковой и Антонине Школиной. Им надо напомнить, чтобы не забыли выгнать нужных коров на прогулку, чтобы присмотрели за животными — это один из элементов борьбы с яловостью. От доярки многое зависит. Не уследи, проморгай, упусти время, и останется корова без теленка, а значит, и без молока. На первой Тетеринской ферме, которой руководит Альбина, стельность коров доведена до девяноста четырех процентов. При искусственном осеменении это неплохо. Но надо сделать так, чтобы сто процентов было, как на Путятинской ферме. Вот у них и молочко рекой течет. Что зимой, что летом. Альбину немного утешает, что второй Тетеринский двор идет ниже первого. Но ведь там много первотелок и заведует фермой молодой еще парень Александр Кучин, заканчивающий в этом году институт.

— Тоня! Школина! Где ты? — зовет Альбина. — У тебя четыре коровы сегодня на прогулку, не забыла?

Теленок, стоящий в деревянной клетке, потянулся мордочкой и схватил Альбинин рукав. Она шлепнула его по лбу, потрепала по шее:

— У, пучеглазый! Вырос уже, вырос, завтра сдадим тебя…

До двадцати дней за телятами ухаживает доярка, а потом их отправляют в соседний двор, к сестрам Земсковым, Марии и Елене. Они и доводят телят до нужного веса, вдвоем управляясь с большим стадом.

После каждой вечерней дойки Альбина проводит короткую «летучку». Каждая доярка знает, сколько она надоила за день. На каждую доярку заведен лицевой счет, который вывешен на видном месте. В лицевом счете все данные: обязательство, план, прошлогодний уровень, надой за месяц. Помимо этого Альбина ведет еще одну «бухгалтерию». Величиной с географическую карту висит у нее на стене лист с графами каждого дня, с плюсами и минусами. Причем минусы подчеркиваются красным карандашом. Вот из-за этой «бухгалтерии» иной раз разгораются такие споры, что хоть уши затыкай. Шалыгин как-то поприсутствовал на «летучке», послушал и сказал, уходя:

— Если на пленку заснять вас, то вот оно, готовое кино. Вставляй куда надо и показывай по телевизору. Против таких летучек не возражаю, но потише, бабоньки, потише, в соревновании визгливость не обязательна…

Сегодня Альбина помимо доярок собрала весь «кворум»: и сторожей, и возчиков, слесаря, электрика — молоко от всех зависит. Надо, чтобы все подтянулись перед приездом бригады из «Родины».