Кодекс

Конечно, не все слои общества проявляли одинаковое рвение. Социальные низы, вроде ликвидаторов, строителей и полицейских, не спешили следовать предписаниям в своем кругу, и были практически невидимы для остальных. То же касалось преступников, имеющих, впрочем, свой собственный кодекс чести. Но условный средний класс, которому принадлежало большинство жителей Цивитас Магна, считал хорошим тоном проявлять почти фанатичный конформизм.

Потому сейчас, в собравшейся в метро толпе, вне униформы, Мари чувствовала себя неуютно, почти уязвимо и послушно тянула вверх уголки губ, стараясь не привлекать внимания. Не то чтобы это скопление людей могло ей как-то навредить. Даже если бы их переполняла жажда расправы, даже если бы они напали все сразу, майор, внешне безоружная, без труда смогла бы защитится, благодаря боевым имплантам третьего поколения.

В любом случае, до этого никогда бы не дошло. Праведный гнев окружающих скорее нашел бы выход в возмущенных возгласах, с надрывом и надломом в голосах. Но к чему было провоцировать сцены, когда Мари просто хотелось спокойно вернуться домой.

Полчаса в бесшумно скользящем вагоне, короткая пробежка под снова начавшимся дождем, и Мари наконец оказалась у входа в свою квартиру. Биометрический сканер узнал хозяйку и радушно распахнул дверь. Майор сбросила одежду, полотенцем высушила промокшие волосы. Рефлекторно заглянула в холодильник — тот был уже неделю как пуст, и у нее снова не было желания идти за покупками, и тем более не было желания что-то готовить. Нейро предложил несколько опций доставки еды. Не выбирая долго, Мари остановилась на лапше и курице в кисло-сладком соусе.

Через несколько минут в окно поскребся дрон. Когда майор впустила его, он уронил ей в руки небольшую картонную коробку, качнулся в воздухе, изображая поклон, и улетел, жужжа пропеллерами. Мари включила телевизор, работающий на минимальной громкости, и задумалась, подхватывая палочками кусочки мяса.

Ей не давал покоя вопрос, заданный Роландом. Действительно, зачем она пошла в полицию? Почему оставалась? Зарплаты едва хватало, чтобы снимать крошечную однокомнатную квартиру, на еду и отдельные бытовые мелочи. Свободного же времени не хватало ни на что. Сегодня ей удалось уйти вовремя, но только из рыцарского благородства Роланда, который взял нагрузку на себя. Иначе ей пришлось бы остаться до восьми вечера. А завтра, в восемь утра, снова быть там.

Заглянув в себя, она нашла два простых ответа. Свобода и риск. Современное общество далеко было от кровавых тоталитарных режимов прошлых веков, от которых осталась лишь память, несколько этнических районов в Цивитас Магна, да радиоактивная пыль и пепел, иногда приносимые ветром с пустоши, выпадающие с дождем. В эти дни никто не давил студентов танками, не расстреливал поэтов, не отправлял за решетку за вполголоса высказанное мнение. Нынешняя несвобода была мягкой, как стены обитой войлоком комнаты. Никакие ограничения не считались излишними, если они служили главной цели — создать у граждан ощущение безопасности. Причем не обязательно безопасности реальной — в конце концов, если бы действительно ничто не угрожало жителям Магны, Эмиру не пришлось бы проводить бессонные ночи в подземном гараже, в ожидании вызова. Достаточно было иллюзии, что, по крайней мере, среди своих им нечего было бояться, и только внешние, полумифические силы представляли опасность. Но от подобных сил их защищали надежные цепные псы.

Цепные псы вроде Мари. Эта роль ее вполне устраивала. Потому что цепь ее была невесомой, потому что в этой роли у нее была свобода действовать, свобода говорить и чувствовать. И свобода рисковать. Для среднего цивуса, сознательный риск был чем-то немыслимым. Даже их развлечения были максимально безопасными. Фильмы — бескровные, без единого грубого слова, без внезапных сюжетных поворотов, который своей неожиданностью могли бы причинить дискомфорт. Музыка — набор совершенных гармоний и бессмысленных слов, примитивная и невыносимо скучная. Спорт, начисто лишенный физического контакта и чрезмерных усилий. Им невозможно было бы понять майора, что не могла бы жить без злой радости смертного боя.

Она не была жестокой. Совсем наоборот. Ей не нравилось причинять боль, и до сих пор не приходилось прекращать жизни. Но тем благороднее была победа, когда противника, который бы убил ее без колебаний, она обезвреживала, не применяя летальной силы, не держа зла. Оказывала ему первую помощь и невредимым передавала в руки правосудия.

Конечно, иногда она увлекалась, особенно в последнем пункте. Роланд был прав, сегодня она рьяно пыталась найти вину, вместо того, чтобы выяснить правду. Сказывалась привычка, умственная инерция. Виновность арестованных обычно казалась очевидной. Насколько Мари знала, до сих пор она не совершала ошибок, не отправляла невиновных на каторгу. Но если предвзятость не задушить сейчас, позволить ей расти, то рано или поздно случится что-то непоправимое.

“Значит, нужно исправляться”.

Это было последнее, что подумала майор, перед тем, как провалиться в сон.

3

Тем временем, Никита отдыхал на койке, положив руки за голову. “Тюрьма хороша тем, что можно расслабиться. Худшее уже случилось” — он не помнил, кто это сказал, но мысль была в целом верной. Конечно, в его случае, это было пока только предварительное заключение, но разница была невелика, и в настоящей тюрьме он ожидал оказаться в скором времени. Перспектива неприятная, но, если подумать, не такая уж страшная. Ликвидатором в пустошь его не пошлют, это было пустой угрозой, те лагеря были для настоящих людоедов, а не для декеров. Так что его скорее всего ждет в меру комфортная одиночка, вроде той, в которой он находился сейчас. И все же, после двух месяцев подготовки, когда он точно знал, что должен сделать и зачем, оказаться взаперти, в вынужденном безделье, было как с размаху впечататься в каменную стену. Он чувствовал себя кораблем в мертвом штиле, с бессильно повисшими парусами. Оторванность от привычных потоков информации, от хаоса метареальности, ощущалась как отчаянная жажда.

Но хуже всего было то, как долго еще он не увидит плоды своих трудов. Что так долго он еще не увидит её.

Тусклая лампочка над головой моргнула раз, другой. Дверь в камеру с грохотом открылась. Никита посмотрел в проем, ожидая, что кто-то войдет — хотя для допросов было уже слишком поздно, а нетронутый поздний ужин еще даже не успел остыть. Но в коридоре никого не было, а выход все оставался маняще открыт. Декер встал, на цыпочках подошел к двери, осторожно выглянул наружу, все ожидая какого-то подвоха. Ступил через порог, против воли сжался. Ничего не случилось. Не вылетели из-за угла вертухаи, не взвыли сирены. Ничто не нарушило особую тишину ночи.

Держась стены, Никита дошел до конца коридора. За поворотом он увидел тюремщика. Тот откинулся на спинку стула, неестественно запрокинув голову, со ртом раскрытом в немом крике. Из правого глаза текла густая кровавая слеза.

Мигающая стрелка возникла в воздухе перед лицом Никиты. Направо. Он двинулся через участок, теперь уже не таясь, следуя этим виртуальным указаниям. Больше на пути ему никто не попадался. Скоро он оказался у выхода из участка, небольшой боковой двери, что вела во двор, в ночь, в дождь.

Всего несколько часов назад, перед самым началом атаки, декер думал, что он приносит себя в жертву. Что выполнив свое задание, он будет отброшен, за ненадобностью. И все же пошел на это почти не колеблясь и почти с радостью. Не за награду, а лишь потому, что дело это было правым. И теперь ему стыдно было, что он усомнился в милосердии и мудрости своей покровительницы.

Не оглядываясь и не сомневаясь больше, Никита исчез во тьме.

Майора разбудила настойчивая, ритмичная вибрация в голове. Поначалу она приняла ее за будильник, и без успеха попыталась отмахнуться. Вынырнув из глубокого сна, но еще не открывая глаз, в полумраке закрытых век он она увидела красный мигающий сигнал. Это был приоритетный входящий вызов от Роланда.