Счастливый Цезарь

Андрей Петрович в отчаянии. Не выдержал, говорит, мол, пожалуйста, вы работу мою почитайте, ознакомьтесь, а меня чего касаетесь? – оставьте в покое! Какое я к ней отношение имею? Вы работу судите, не трогайте, мол, меня.

В этом месте к нему человек из собрания и подсаживается, в плаще.

– Я слышал, – начинает он, поглядывая. – Вы очень сильный интерес к людям испытываете? – Да так в него и впился глазами.

– Простите, – начал Андрей Петрович. – Кто вы? и чего хотите, как говорится?..

– Да бросьте, – фамильярно отмахнулся Плащ. – Я не с тем к вам. Тут совсем другое.

– Интересовался, – подтвердил Андрей Петрович неохотно. – Только давно это было. Да и не было интереса, так, любопытство, скорее…

– А не бывало так, – спрашивает Незнакомец, – чтоб вам почудилось, будто вы – не вы, не человек?

– Бывало! – честно признался Андрей Петрович…

– …И места не находится, Личины подходящей житейской никак не нацепить, в особенности, когда с женщинами. Потому что женщина доверяет тому лицу, что в центре выбитого лужка топчется. А вы – особый, и на обочине!

В этом месте стал Андрей Петрович смутно припоминать себя: “Да я же сплю, вроде бы!” – так он сам себе сказал, но Незнакомец ловко отвлек его внимание.

– Я могу вам сильно помочь, только лучше уйти нам отсюда, – зашептал Плащ и поднялся. Андрей Петрович медлил.

– Ну что же вы?! Следуйте за мной! – приказал Плащ.

Пожал плечами Андрей Петрович и последовал за Плащом.

– Я за вами давно наблюдаю, присматриваюсь, – заговорил Плащ на улице вполголоса.

– Чем заслужил, вроде ничего не натворил я такого, за что нонче Привлекают…

– Натворить не натворили, а заслуживаете! Сам не знаю отчего, но я вам сразу поверил, – так и щупал его глазками Плащ.

– Всегда легче верить, чем подозревать. Намного проще и запоминать ничего не надо.

– Это, может, и верно, но вы порой так свободно выражаетесь… Не принято свободно, мыслишка сразу виться начинает, чего это он позволяет себе? Не по заданию ли или рука у него есть крепкая? Лучше не быть таким откровенным порой.

– Да какой я откровенный?! – в сердцах воскликнул Андрей Петрович. – Вовсе и нет во мне никакого откровения… – но вторую часть не сказал вслух, только подумал…

– Конечно, – меж тем продолжал Плащ. – Вам неудобно себя хвалить. Я понимаю…

– Да что это за похвала! Ведь человек он откровенен в двух случаях, когда дурак или себя не затрудняет…

– Вот-вот… именно.

– Чего за глупость себя хвалить?

– За незатруднение, – возразил Плащ. – Потому что Незатруднять себя – есть наивысшая, непозволительная роскошь жизни. Оттого все себя затрудняют!

– А я, по-вашему, не затрудняю?

– В том все и дело!

– И потому вы за мной пристально следите?

Плащ только головой в ответ кивнул и вздохнул.

Некоторое время шли они молча. Потом Плащ неожиданно сказал.

– Так что видите сами, как получается. Лучше всего вам себя самого объявить!

– Это как это так?! Кому, куда объявлять!?

– Смелый вы человек, – вздохнул снова Плащ. – Но только я все равно вам верю…

– Послушайте! – Андрей Петрович разозлился не на шутку. – Да кто вы такой, в конце концов?! – И взял Плаща за грудки. Человек тот был щуплый.

– Я соглядатай, – не сморгнув, ответил Плащ, и Андрей Петрович его выпустил.

– Спец Служба, значит, полиция?

– Так удобнее. А вообще, надзираю для иных миров, так сказать. Такое мне вышло задание за фигурами приглядывать… уфф! – вздохнул. – Видите, как я откровенен с вами?

– Значит, вам это надо, если откровенничаете, – усмехнулся Андрей Петрович. – Впрочем, ко мне не относится ваше задание: какая я фигура?

– Надо верить человеку, – обиделся Плащ.

– Да какой вы человек, если для других миров соглядаете?

– Нонче многие в человечьем обличье ходят, – уклонился Плащ от прямого ответа.

– Ладно! – глянул на него в упор Андрей Петрович из сновидения. – Чего вам от меня надо?!

– Надо, чтобы вы припомнили… – сказал Плащ тихо.

Спящий так и дрогнул.

– Но что? Что припоминать?! – заволновался он, сам себя не понимая.

– Видите, как вы разволновались, значит, есть что! – спокойно отметил Плащ. – А припомнить немного и надо. Только про Себя, и все дела… Кто ты, откуда и с каким заданием, так сказать, выражаясь языком следственным.

– А если не стану?

– Поможем! – оборвал его Плащ. – Но лучше самому. Когда со стороны подсказывают – нет той убедительности…

– Но за что?! За что меня?.. – недоумевал Андрей Петрович.

– Такая жизнь у Нас. Заставляет задумываться. Теперь не прикроешься ни медалькой родословной, породистость кобельков и сучек роли не играет, ни деньгой, ни положением… Так что лучше всего в точности какой ты есть На Самом Деле, таким и выставлять себя! Потому что, какой ты голенький – такая тебе и цена. Поневоле задумаешься, а?!

Кивнул головой согласно Спящий и тут же спохватился: “Как глупо! Как глупо!! Зачем я головой кивнул?!” – застенал внутренне.

– Вот видите, – удовлетворился Незнакомец и прибавил: А про какую любовь вы говорите, я не понимаю совсем, – завершил Плащ свою речь. – Такие дела. Советую не откладывать! – сказал он и распрощался с оторопевшим Андреем Петровичем за ручку. Тот потом еще долго недоумевал про любовь и до самого утра укорял себя за то, что руку подал невесть кому!

Внутренний мир.

С утра Андрей Петрович замкнулся в себе. Притворил дверцу, которая вела во внутренние его пределы перед самым носом жены, да так плотно, что как она ни пробовала, а не могла найти к нему подхода. Обиделась сильно. Потом пробовала достучаться, однако он не отозвался, даже никак не обнаружил, что слышит, как она грохочет там снаружи. Совсем равнодушно скользнул он внутренним оком по ее изображению на сетчатке глаза и отвернулся.

Здесь во внутренних пределах Андрей Петрович первым делом огляделся. Привычно пробежал мысленным взором по всем ближним пространствам, где располагались всякие брошенные недавние его начинания. Как мусор и выброшенные газеты, валялись обрывки мыслей, вяло их подтаскивали к нему, к стопам слабые порывы в душе. И так же вяло Андрей Петрович отпихивал эти совсем ему ненужные теперь мысли ногой в сторону. Ни день, ни ночь были тут во внутреннем его мире. Так, сумерки, хотя еще и не последние, когда чернота уже совсем стекается и заливает дно чаши. Солнце, надо сказать, никогда здесь не светило. Хотя, конечно, бывали светлые деньки и в душе Андрея Петровича.

Устало прислонился он к каменной стенке затверделых своих чувств и горько задумался. “Как это можно, чтобы меня полюбили таким, как я есть, если я сам на себя в упор и поглядеть боюсь?” – такой он задал себе вопрос. И этот вопрос так перед ним и нарисовался неким причудливым миазмом, прямо в застылой пустоте и провис перед носом. Отмахнулся от него рукой Андрей Петрович и обратил свой взор туда, где еще виднелись развалины когда-то выстроенного им Замка Надежды. В стенах, почти обвалившихся совсем, зияли мрачные темные дыры, которые неизвестно куда вели. Прямо за этими развалинами замыкалось очень невысокое и плотное небо: большого простора не было в душе Андрея Петровича.

Робко шагнул он в одну из темных дыр в стене и очутился во внутреннем дворе. Аллея из темных дерев вела к приземистому каменному дому. Прошел он по аллее, затем по ступеням поднялся к резным дверям и ступил в просторный холл. “Смотри-ка, – подивился, – еще что-то осталось! Не все развалилось. Только темно тут”. Стал он шарить в поисках огня, но нигде не мог отыскать спасительной искры, пока каким-то чудом не обнаружил, на ощупь, огарок свечи на каминной полке и с неимоверным трудом зажег его. Никак не хотело гореть пламя. Едва появился огонек – сразу полегчало ему и даже дышать тут стало вольготней, а зала внутреннего покоя расширилась, просторней стала и веселей.

Эх! Вспомнил он, как в юности одним только движением он зажигал веселое пламя огненное, которое так и жгло, так и сверкало всеми переливами. “Куда что ушло?” – грустно подумал Андрей Петрович. И тут услышал он, скорей даже почувствовал, легкое движение среди теней. Подумал, что это от свечи, однако свеча горела хоть и слабо, но ровно тянулся огонек кверху. Движение же было из стороны в сторону, будто перебежал кто залу и вновь замер.