Страница 93 из 171
— Мне и дальше молчать, Люба?..
— О да, да, молчи, Саид, я еще не все сказала… Да, ты должен помочь мне ночью добраться на вокзал, к поезду. Но так, чтобы даже сам сатана не проведал об этом, да и ветер никому не принес своих подозрений… Ночью, без лишних свидетелей, даже без извозчика! Только вдвоем разделим мы еще и этот мой, теперь уже последний, грех.
— Молчать?
— Боже мой, какими черствыми и бессердечными становитесь вы от сознания своего превосходства над нами! Ну, говори, высказывайся, смейся…
И у нее полились слезы, точно их кто-то умышленно задерживал до сих пор, чтобы затем частыми ручейками омыть горе женщины. Сперва она решила уйти, но тотчас отказалась от этой мысли и уткнула свое заплаканное лицо в его плечо. Обеими руками она держалась за Саида, но говорить уже не могла и тяжело рыдала…
Он нежно поддерживал ее, и так шли они дальше, петляя по далекой узенькой уличке.
— Хорошо, моя самая дорогая «грешница»!.. Нет, что же, в самом деле разумный план — уехать отсюда, успокоиться. Конечно, я помогу… А жизнь твоя — еще впереди. В спокойных условиях тебе будет легче обдумать то, в чем здесь, может быть, самой и тяжело разобраться… А моя помощь? Да я тебя на собственных руках перенесу так, что даже ни один человек не узнает о твоем отъезде до самого утра!..
Эти слова были подсказаны ему искренним желанием успокоить женщину, которая с такими страданиями, по этим узеньким и тяжелым тропинкам выбирается на широкую человеческую дорогу…
IX
И вот наступил роковой вечер. Саид долго ходил по комнате, обдумывал, прикидывал. Наверное, так будет лучше. А переубедить себя не мог. Уехать вместе с нею, одним поездом — ему нельзя. Он думал не о себе, не о своем отъезде из Намаджана. Уехать — значит выдать Любу. А ведь она хотела скрытно оставить мужа.
Намаджан уже замер во сне, в открытые окна домов вливалась ночная прохлада.
Саид вышел на улицу. Ночь приветствовала его свежестью. Он шел медленно, как обычно ходят люди на прогулке. На углу мимо Саида прошел дежурный милиционер, проводив его таким взглядом, как равнодушные люди смотрят на гроб с покойником: ни соболезнования, пи заинтересованности не видно на их лицах — лишь автоматически отмечают они виденное.
Мост через Янги-арык дрожал под сильным напором воды. Мелькнула щепочка, уносимая могучей струей.
Саид прислушался к слабому скрипу досок. Мостик показался ему совсем ветхим. Разве такие мосты он запроектировал и построил в Голодной степи?
— Точно на курьих ножках, — вслух оценил он шаткий янги-арыкский мостик. Постоял на нем, облокотившись на поручни. В Янги-арыке текла черная вода, на глади которой плясали отображения звезд… Издали доносилось мощное гудение янги-арыкского сифона.
«На руках отнесу…» — вспомнил он свое пламенное обещание Любови Прохоровне.
А теперь приходится выбирать тропы, выискивать возможности для наиболее приличного и естественного выполнения этого искреннего обещания. Он словно увидел опять дрожащие губы женщины, преисполненной решительности, наконец осмелившейся изгнать себя из призрачного «рая»… Она продолжает любить и в то же время дрожит от мысли, что кто-нибудь узнает о ее любви…
Густые, колючие кусты на огородах покрывали возвышенные берега Янги-арыка. У него мелькнула мысль — обойти улицу и сквозь кустарники добраться к дому Храпковых. Ведь он должен сделать все для того, чтобы сохранить в тайне ее отъезд из Намаджана…
Саид столкнулся с первыми трудностями. А ведь речь шла как будто о таком простом деле! Он не пошел напрямик через кустарники, а медленно направился по безлюдной улице. Вот за углом уже должен быть и дом.
И все же: дом, вещи, ребенок…
Саид ненароком завернул вправо в густой заброшенный сад. Он остановился, прислушался, осмотрелся вокруг. Где-то на вокзале пыхтел маневровый паровоз да гудел янги-арыкский сифон.
В темном, густом саду не было видно звездного неба. Он слыхал, как поблизости, в хаузе, плавали утки. На улице кашлял сторож. Все напоминало ему о том, что с каждым шагом своего приближения к дому Храпковых он невольно втягивается в тайный заговор.
Однако Саид не передумал, не вернулся. Он решительно подошел к дому, окинул взглядом черные, сонные окна и, вспомнив об условном знаке, тихонько царапнул по стеклу первого окна. Как ему хотелось назло этой таинственности сильно постучать в окно!..
Окно тотчас открылось. В черном проеме возникла совсем одетая Любовь Прохоровна. Собственно, Саид только догадывался, что это была она, едва различая в темноте контуры ее лица.
— Тсс!.. — зашептала Любовь Прохоровна, протянув ему навстречу обе руки, будто защищаясь. — Минутку, я сейчас подам.
Она оторвалась от окна и тихо исчезла, точно провалилась сквозь пол. Саид осмотрелся вокруг и улыбнулся. Ковровые дорожки в комнате заглушали тихие шаги. Он только мог вообразить себе, как Любовь Прохоровна тайком собирается в этом «рае», скрывая свой мужественный поступок.
В зале вдруг что-то зашипело так, будто неосторожная беглянка потревожила стаю змей. Часы ударили дважды, и снова угнетающая тишина воцарилась в темноте.
Потом взвизгнул Джек.
Саид услыхал где-то сбоку легкий скрип. И сразу же из окна донесся шепот.
— На, осторожненько бери, не разбуди… — И она протянула через окно завернутого сонного ребенка.
Но окно было высоко над землей, и Саиду невозможно было взять девочку. Он попытался было одной ногой стать на цоколь дома, но это только ухудшило его положение.
— Люба, я должен зайти в дом…
— Тс-с… Да в уме ли ты? Погоди… А не сможешь ли ты влезть в окно?
— Открывай дверь!
Любовь Прохоровна вспомнила, что запоры с дверей ею уже сняты. Она отошла от окна и исчезла в комнате. Саид вмиг проскользнул под ветвистым карагачем, чуть было не упал, споткнувшись о сухой арычок, и, забыв о предосторожности, раскрыл дверь.
Скрипа двери он не услыхал, да его и не было.
И тут же ему положили на руки сонного ребенка и дрожащим голосом прошептали:
— Я сейчас возьму вещи… А ты спеши прямо на вокзал.
Саид вышел из двери, осторожно нащупывая ступеньки крыльца. В этот самый момент залаял чуткий Джек…
Тамара спросонья заплакала. Помимо воли в «преступнике» заговорило нежное отцовское чувство:
— Дитя мое!.. Спи, спи! Мама сейчас возьмет вещи… возьмет вещи!
Послышался тревожный говор Евгения Викторовича Храпкова! Саид, получше завернув в простыню испуганное дитя, спрыгнул через две ступеньки с крылечка, но тут же заколебался — куда же дальше идти? Нырнуть в темноту направо?
Свисток сторожа, словно в ответ ему, нарушил намаджанскую тишину. Саид замедлил шаги и повернулся, чтобы нырнуть мимо карагача в сад, к Яиги-арыку.
Вдруг он услыхал, как в доме зазвенело разбитое стекло в окне и вскрикнула Любовь Прохоровна. Резкий звон разбитого стекла точно плетью стеганул Саида, и он быстро вернулся на улицу. В комнате раздавался безумный крик Храпкова и его тяжелый быстрый топот…
Казалось, все было продумано, предусмотрено. Одного только они не предусмотрели — Евгений Викторович мог проснуться и помешать бегству своей жены! Потом: что это за звон разбитого стекла? Может быть, Любовь Прохоровна, убегая от грозного мужа, выбросилась в окно?
Но Саид снова услыхал ее перепуганное «ах» где-то позади бежавшего Храпкова.
— Мама-а! — точно взрыв, раздался отчаянный крик ребенка.
Молниеносно мелькнула мысль: «Не попадаться на глаза Храпкову!» Но ведь у него на руках ребенок…
И Саид осторожно, как только мог в этой суматохе, положил завернутую Тамару на крылечко, с которого он только что, убегая, так решительно спрыгнул. В этот момент и выскочил из двери полураздетый Храпков.
То ли не заметив ребенка, то ли охваченный лютой злобой, он бросился за «преступником». Поймать его, наказать!
Саид вначале бросился бежать по улице, но сразу же понял безрассудность такого плана: на улице сторожа, милиция. Ему надо было избежать погони и затем появиться вместе с перепуганными обывателями, чтобы по возможности успокоить Любовь Прохоровну, помочь ей избежать столь страшного для нее скандала.