Роман межгорья

Районный комитет комсомола заботился о подготовке плакатов и знамен, а организация кошчи-дехкан выбирала почетных представителей для праздничного президиума.

Каждый человек, шедший по улице Намаджана, видел на лицах одних ожидание, у других — сдержанную радость. Но у всех — надежду.

Почти три года в Намаджане кипела напряженная жизнь. За это время на новом рынке были построены дома. Островок в парке разукрасили, как игрушку. Тысячи рабочих, техников, инженеров наведывались в Намаджан и выпивали реки пива на островке.

А по степи двигались люди, которые на лошадях и пешком торопились на праздник. Осеннее солнце приветствовало их и своим ласковым теплом осеняло пыльные дороги. Люди шли, останавливались на мостах, заглядывали в сифоны, прислушивались к тому, как их голоса рождали звонкое эхо в бетонных трубах; глядели на пологие стены арыков и крутые бетонированные спуски зауров.

Ожидание!..

Ровная степь покрылась морщинами-джаяками. Кое-где с десяток людей копошился возле ворот какого-нибудь распределителя, или гудел тягач на узкоколейке, которая, точно струна, скрываемая прозрачным туманом, тянулась вглубь из Уч-Каргала. А вдали виднелись потрескавшиеся, изукрашенные снегом вершины гор.

Ожидание.

Саид-Али всюду спешил и везде успевал. Из Совнаркома его часто вызывали к телефону, требовали заверений, иногда предупреждали, а больше всего подбадривали и тоже ждали. Эти напоминания об ответственности, о возможной неудаче, словно капля по капле, били по сердцу, раздражали. Он перестал отвечать на телефонные звонки.

Вода! Нужно во что бы то ни стало наполнить степь водой, как наполняются кровью сосуды человека. Никакие посторонние сомнения или предостережения собственной совести теперь уже не остановят его. А если остановят — это будет означать катастрофу. Эти несколько дней казались ему последними днями его пребывания на стройке. Он торопился. Его приветствовали тысячи людей, заполнившие степь оглоблями и паукообразными колесами. Ему воздают почет жители временных шалашей, разбитых на месте будущих кишлаков.

Все улыбается и ждет…

Торопился и Тяжелов на Майли-сайской плотине. Преображенский распорядился снять всю опалубку с неокрепшего бетона. Когда Тяжелов предупредил Преображенского о возможной опасности, тот в ответ грубо выругался и категорически приказал:

— К пятнице чтобы все было закончено! Мухтарову сами доложите.

Спокойнее всех заканчивал свои дела Синявин. Работая с коллективом днем и ночью, в четыре смены, он построил на северном участке не примитивную штольню, а туннель. Синявин проверил крепление туннеля, а облицовку его решил произвести после праздников.

Какое-то наслаждение в труде испытывал этот бывалый человек. Уже несколько месяцев он не пользовался своим правом посещать семью, жившую в Фергане. Он мечтал совсем о другом отдыхе, отдыхе, который должен был наступить в тот день, когда перед глазами тысяч людей пенистая вода устремится в Голодную степь. И, словно купель матери, смоет она боль от пережитых волнений, придаст ему новые, свежие силы и наполнит еще большим вдохновением!

Синявин был зол на прорабов, строивших наземные сооружения эксплуатационного назначения: домики для сторожей, мирабов, распределительные станции и электростанции. Временная электростанция едва успевала обеспечивать энергией бесперебойную работу в туннелях. Старик ворчал и поругивал нерасторопных.

Синявин, наблюдая за работами в южном туннеле, был удивлен старательностью Преображенского, который почему-то настаивал на том, чтобы непременно облицевали наклонный туннель, и поэтому забирал со всех туннельных участков готовые массивы для облицовки. Вспоминая историю с миной именно на этом участке, Синявин не знал, какой сделать вывод из своих наблюдений и догадок. Однако он глубоко был убежден в том, что Преображенский если и хочет окончания этих работ, то по каким-то исключительно личным соображениям. Поэтому Синявин потребовал от Мухтарова, чтобы Мациевского, хотя еще и слабого, срочно прислали на этот участок для завершения работ. И Мухтаров, направляя сюда Мациевского, приказал ему не возвращаться обратно без рапорта о выполнении задания.

Саид-Али забежал на одну минутку к Синявину. Ему стало известно, что Преображенский добивается отсрочки пробного пуска воды. Но в то же время Преображенский выехал из Намаджана на участок и старательно работает там. Что-то диковинное! По поводу недвусмысленных подозрений, высказанных Мухтаровым, Синявин сказал:

— Какое-то лицемерие. Такая старательность не свойственна Виталию Нестеровичу. Разве ордена тоже захотел? Для советской власти или себе во имя личных интересов мостит гнездо эта залетная птица… Инженер он толковый, ничего не скажешь! — будто сам с собой разговаривал Синявин. — По-моему, его надо было бы с самого начала послать работать на участок. Работай и отвечай! Там… большевики, не большевики — это не твое дело. Лишь бы они свою политику проводили в интересах народа, а инженерам доверили служить этому народу на их поприще! Если уж ты, инженер, взялся за дело, порученное тебе властью, хитрить тут нечего. Раскрой всю свою душу, чтобы люди верили тебе — они всегда помогут тебе прожить честно. А хитрить, может… одной рукой подкладывать разрушительные мины под ноги власти, а другой выпрашивать ордена — это просто мерзость, низкопробное политиканство и профессиональный бандитизм. Инженер должен быть человеком с кристальной совестью! Вот что я могу ответить вам на это, товарищ Мухтаров.

— Спасибо, Александр Данилович. Вы, знаете, как освежающий душ, действуете на меня. Все утро ломаю голову над этим… Сегодня же, немедленно освободить!..

— Но ведь он непосредственно руководит работами на наклонном участке туннеля, идут последние приготовления.

— Инженер Долидзе закончит.

Синявин только руками развел.

В тот же день Мухтаров вызвал к голове канала Мациевского и Преображенского. Встреча была подчеркнуто краткой, продолжалась она всего несколько минут.

— Товарищ Преображенский, — поздоровавшись, обратился к нему Мухтаров. В его голосе звучала решительность. — У вас нет уверенности, что в пятницу можно осуществить пробный пуск воды, вы очень настойчиво подбиваете моего заместителя отменить мое приказание… Немедленно передайте отдел инженеру Мациевскому!..

— Разрешите, товарищ…

— Никаких дискуссий! Этим вы блестяще занимались в Намаджане с доктором Храпковым. Строительству нужны энтузиасты! Довольно дискуссий, сдавайте дела…

— Я руковожу работами на наклонном туннеле, должен к пятнице…

— Туда я направил инженера Долидзе. Вы совсем освобождаетесь от работы на строительстве!

— Это… неслыханно. Я обжалую в Совнарком, в ЦК!..

Мухтаров повернулся, взял под руку Мациевского и ушел прочь. По дороге он говорил:

— Немедленно же возвращайся вместе с ним в отдел, тотчас гони его оттуда!.. Вот приказ по управлению, пускай бухгалтерия сегодня же произведет с ним расчет… Там у него есть еще секретарь… Молокан. Уволить!..

А когда Синявин по приказу Мухтарова под вечер пришел на главное сооружение, там об инциденте с Преображенским никто даже ни разу не вспомнил. Синявин приехал сюда на дрезине по узкоколейке и, как следователь, придирался ко всему, собственными глазами осмотрел, руками ощупал, пробовал крошить упругий бетон и, улыбаясь, расспрашивал рабочих, инженеров. Проверив качество работы, со спокойной совестью информировал Мухтарова о полной готовности головы канала.

Так приближался торжественный день.

XVII

Расстроенный Преображенский, возвращаясь на дрезине в уч-каргальскую контору, ерзал на сиденье. Инженер Мациевский сидел в стороне. Только сегодня по вызову Мухтарова прямо из больницы он прибыл на главное сооружение канала. Он бледен, но на его лице никаких признаков беспокойства. Порой он жмурился, когда дрезина круто огибала громады гор или ныряла в полутуннель с нависшим, угрожающе острым потолком. Мациевский не проронил ни слова. Как видно, он не имел желания разговаривать с Преображенским.