Роман межгорья

— Ящички? Может, динамит?

— Даламит, даламит! Тот самый даламит, что мы возили… Целая гора. Коп бар[34] даламит.

Ноги у Лодыженко онемели, но он вскочил. Коснулся штабеля холодных цинковых ящичков с динамитом. Его пальцы нащупывали провод, подведенный к каждому ящичку.

— Сволочи! — сквозь стиснутые зубы процедил Лодыженко, а его руки все еще измеряли мину. — Сколько навалили динамита! Да еще в таком месте!..

Потом Лодыженко обнаружил в туннеле уступ, куда была подложена мина. Это было как раз в начале подъема туннеля, где проходчики натолкнулись на откос каменных пластов и плывунов. Поэтому плывун оставили и стали пробивать туннель с другой стороны, чтобы идти навстречу каменным пластам.

Он на ощупь оторвал провода от коллектора мины, который был встроен в своды туннеля. Оборвав с обеих сторон туннеля проводку, он торопливо отправился назад к выходу.

Железные ворота шлюза в контрольном стволе уже кто-то предусмотрительно закрыл.

Какая дьявольская точность и осторожность! Заложили мину и закрыли вход в туннель.

И это сделали люди, которые живут здесь, среди тех, кто вот уже два года упорно долбит эти громады гор, чтобы наконец пробить туннель и пропустить по нему воду. Эти мерзавцы наплевали на огромный труд тысяч людей!

— Сволочи!.. — только и мог опять произнести Лодыженко, поглядывая вверх, где светилась круглая дыра. В дыре едва-едва виднелись звезды.

— Турдыоган! Поддержи меня, я полезу. Не сидеть же нам здесь… — и, не досказав, вскочил на сильные плечи рабочего.

С трудом удалось Семену дотянуться до цепи от ворот шлюза. А взобравшись ногами на первую ступеньку стремянки, он крикнул негромко:

— Когда открою, айда к выходу, я буду там.

Но ответа не было.

«Двадцать шесть метров…» — навязчиво вертелось в голове. В круге уже не были видны звезды. Бинокль, висевший через плечо, ударялся о бетон, пот заливал глаза. Становилось теплее.

Только когда осталось преодолеть последние три метра, он решил передохнуть и бросил взгляд вниз.

Прижимаясь к прутьям стремянки, сдержанно покрякивая, взбирался наверх и Турдыоган.

IX

Отводной канал на Кампыр-Раватском взгорье давно уже построили. Синявин интенсивно работал на строительстве наклонного туннеля в Кампыр-Равате. Он вложил столько энергии и труда в строительство северного туннеля и колена бетонированного арыка через завал, в эти десять километров пути, что у него даже живот стал меньше. Он удивлялся, что одежда на нем теперь была словно с чужих плеч, — она болталась и обвисла. Зато нервная система инженера настолько окрепла, что он, зажигая трубку, смог спокойно выслушать рассказ Лодыженко, как в южном туннеле, на сто сорок шестом пикете, была выключена приготовленная для взрыва мина. Синявин слушал так, будто бы речь шла о чем-то незначительном, о нескольких вагонетках, соскочивших с рельсов. Только глаза на его загоревшем лице то воспламенялись, то угасали и щурились.

— Я вызвал по телефону милицию с горной станции и поставил охрану у входа в туннель и возле контрольного шурфа, — закончил свой рассказ Лодыженко.

— Хорошо сделали. Динамит в самом деле надо проверить. Да-а!.. Скандальная история. А мы уже заканчиваем! Мухтаров здесь. Надеемся на этих днях пропустить пробную воду даже сюда, к южному туннелю.

— А северный туннель?

— Там мы пробили четырехкилометровую штольню. Думаю, что и на южном участке пробьем… Тогда бы удалось пропустить воду до самого Майли-Сая. Вы понимаете, как бы заговорила эта масса, которая нынче селится в Голодной степи!.. — с воодушевлением промолвил Синявин.

Лодыженко понял по его поведению, что инженер нашел уже не одну злодейскую мину. Лодыженко был уверен, что рука, подкладывающая мины, хотя и тянется из обители, но принадлежит тем, кто специально примазался с этой целью к строительству. Поскорее бы да поживее отвести отсюда пришлых людей. Дехкане не будут закладывать мины!

— А мина, знаете, вещь понятная. Гибель рабочих на Кампыр-раватской плотине, контузия Мациевского — это тоже мина, и, может быть, не меньше той, которую вы обнаружили в южном туннеле. Преображенский… как бы вам сказать, ну, очень хладнокровно относится ко всем этим неприятностям. Взял к себе в канцелярию какого-то пьянчужку.

— Молокана?

— Кажется. Человек он, собственно, неплохой. Работал у меня, неспокойный какой-то, и мне что-то не верится, чтобы он не знал узбекского языка… Я, знаете, прихожу к выводу — не послать ли нам и его с пакетом в ГПУ вместе с данными о мине… У меня пропало уважение к Преображенскому, хотя он как будто бы и старается… Мухтаров заверяет нас, что в ближайшие дни все же пробьют хотя бы временную штольню с северной стороны.

— В южном туннеле работами руководил сам Преображенский. Почти всех инженеров и техников сняли с отделов и перебросили на строительство.

— Уже с неделю как Мухтаров прогнал его сюда. На днях, кажется, и Мациевский выйдет из больницы. Ему поручили руководить строительным отделом. Он лишился левой руки, — сказал Синявин и затянулся трубкой так, что даже пламя вспыхнуло в ней. Морщины под глазами разгладились, и он весело воскликнул: — А вы знаете — эти переселенцы работают зверски. Ну, просто, я вам скажу, как ошалелые! Я позавчера соединял штольню, так вы подумайте — утренняя смена без обеда работала до позднего вечера! Говорят, закончим… Работали до тех пор, пока не пришла ночная смена. «Напрасно, говорят, не даете нам работать. Это наше дело… делаем для себя и платы не требуем, а поэтому сами и время устанавливаем».

— Получается, что добровольцы работают лучше специалистов?

— Как вам сказать? У них интересы разные. Конечно, и те работают хорошо, но другой… как бы сказать, у них совсем другой энтузиазм. Эти стремятся поскорее добраться до воды. Они сейчас направились вместе с инженером Мухтаровым пробивать полукилометровую штольню к Кзыл-су выше главного шлюза. Вчера он звонил, что через два-три дня получим первую пробу…

И по ходу работ чувствовалось, что Синявин готовится принять «пробу». Из туннеля беспрерывным потоком двигались вагонетки, груженные породой или разными отходами, а обратно шли пустые; возле вагонеток и в канале большей частью находились узбеки-дехкане, они работали горячо, с увлечением. Их оголенные до пояса потные тела блестели под солнцем, точно чугун. Звон железа, грохот камней, говор гармонично сливались в единый трудовой шум. И что удивительнее всего — здесь нет ни единого карнайчи. Даже как-то странно, что, когда на миг приостанавливалась работа, не было слышно ни тяжелых ударов меди, ни голоса певца.

Поняв улыбку Лодыженко, Синявин добавил:

— Отлично работают! Нет, знаете, я много думал об этом народе. Хочу вспомнить с Мухтаровым один наш разговор. Разговор был интересный, и… теперь бы мы с ним нашли общий язык.

— Правда? Очень рад, — ответил Лодыженко, которому хорошо были известны настроения Синявина в прошлом.

Х

Главное сооружение канала в Голодной степи было заложено там, где Кзыл-су разливается во время самого интенсивного притока воды. Оно было построено над входом в туннель, пронизывающий на протяжении ста пятидесяти метров высокую гору. До Кзыл-су осталось каких-нибудь полкилометра пространства.

После южного туннеля шел глубокий арык — ложбина — вплоть до северного туннеля. Кзыл-су создала здесь себе что-то наподобие гнезда, покрыв его илом, и как бы отдыхала в нем во время самого большого прилива силевых вод.

Саид-Али еще при исследовании Голодной степи, проезжая здесь на своем Сером, наметил это неприступное, отдаленное гнездо. Члены инженерной комиссии считали, что главное сооружение канала в Голодной степи должно быть на пятнадцать километров ниже этого места. Это больше чем на сто метров уменьшало снижение течения при помощи четырех водопадов, но там естественное ущелье отклонялось от Кзыл-су и тянулось чуть ли не до злополучной кампыр-раватской плотины. Это ущелье было даже глубже Кзыл-су, и в нем круглый год стояла вода.