Роман межгорья

Гоев первым понял обоснованность доводов Саида. Они уже направили на участки бригады, на станцию прибыл эшелон семян для посева. Нужно создать комиссию для приемки семян, распределить их по участкам и немедленно, сегодня же, доставить на места. Нужно разослать созданные бригады механизаторов, распределить между ними привезенные орудия — вон сколько работы впереди!

Гоев и Щапов решили не ехать в обитель. Саид обратился к агроному-негру:

— Мы когда-то немного говорили с вами. Разрешите воспользоваться встречей, чтобы закончить наш разговор.

Но агроном никак не мог припомнить, о чем они разговаривали.

— О вашем участии в посевной, — напомнил ему Саид. — Мы ценим ваши знания и опыт хлопковода. В этом году мы впервые будем сеять отборными семенами в таких масштабах. У нас тоже есть неплохие специалисты, но вы, без сомнения, могли бы оказать нам немалую помощь. Не согласились бы вы или кто-нибудь из ваших коллег посеять наши участки?

— По контракту?

— Само собой разумеется.

— Но мы тоже хотели поехать поглядеть на это зрелище.

— На ликвидацию обители? — переспросил его Саид. — Не советую. Совсем не интересно. Значительно интереснее будет закрывать их там, где-то у вас, в какой-нибудь Бразилии.

— Католические монастыри? — смеясь, спросил негр.

— Не только католические. Ну, согласны ли вы с моим предложением?

Из райисполкома вышел Гафур Ходжаев и остановился поодаль.

— Товарищ Ходжаев, — обратился к нему Саид, не дожидаясь ответа негра. — Эти товарищи агрономы согласились поработать у нас на участках в качестве консультантов по посеву египетского хлопка. Не остаться ли и тебе в Кзыл-Юрте, чтобы оформить это? Дашь телеграмму об этом в Ташкент. А я уже сам повоюю в обители.

Последние слова Саида Преображенская перевела негру на французский язык. Саид-Али не знал этого языка.

Агроном стал советоваться со своими товарищами. Они на чем-то настаивали, и наконец негр сообщил на немецком языке Саиду, что они согласны, но все же не могут отказаться от поездки в обитель.

— Скажите, почему вы не хотите, чтобы мы поехали в обитель? — спросил его агроном…

Саид не сразу ответил — он думал. В это время от гостиницы «Интурист» подъезжал автобус, заказанный Лодыженко. Саид глядел на автобус, а может быть, и просто вдаль и думал. Агроном не успокаивался.

— Товарищ инженер! Мне, конечно, известны ваши дела бывшего коммуниста. Почему вы так настаиваете?

С лица Саида исчезла беззаботная улыбка. Он посмотрел на негра так, как смотрят на ребенка, когда убеждают его не есть белены.

— Я гражданин советской земли! Если бы вы хорошо знали, что сие означает, вы бы не задавали подобных вопросов. Вам непонятно? Хорошо, объясню: мы уже пропустили шесть дней нормального срока для посева хлопка. Вы помогли бы нам сегодня, а не завтра или послезавтра, понимаете? Мы едем в обитель потому, что эта поездка является гарантией успешного проведения сева, а вы хотите попасть туда из простого любопытства, как поехали бы посмотреть новую программу в цирке. Для нас эта программа — железная необходимость! Мы ведем ожесточенную борьбу с нашими заклятыми классовыми врагами. Крепость этого врага угрожает нам, мы должны уничтожить ее.

— Разрешите, пожалуйста. Вы говорите аллегорически, делая всякие обобщения. Какая крепость, какой враг? Молятся себе люди — и пусть. Ведь молятся они в Америке, в Англии, в Италии. Там тоже есть своя власть, занятая своим делом.

— Вы хотите сказать, власти там тоже молятся?

— Хотя бы и так… Но могут и не молиться.

— Возможно, но только у нас можно помолиться всякому верующему. А у вас власти молятся больше богу Ротшильда, Моргана, нефтяных компаний, расовых дискриминаций и колониального угнетения. К сожалению, некоторые верующие у нас тоже стремятся следовать пагубному примеру врагов демократии и социализма. Что поделаешь, сами понимаете: у нас — советская власть! Мы строим бесклассовое общество. А как вы его построите, не уничтожив враждебных пролетариату классов, врагов социалистического общества? Вам не нравятся аллегории? Хорошо: у нас были случаи, когда какой-нибудь колхозник уходил из Советской степи и возвращался в свое насиженное гнездо нищеты и мытарства в кишлаке. Мы ему говорим, что колхозы строим для его же счастья, но он почему-то все же бежит. Как вы думаете, кто ему советует бежать из колхоза?

— Думаю, что его собственное сознание.

— Это старо, товарищ агроном, старо, как мир, живущий под солнцем. Сознание — это продукт общественных отношений, вы об этом должны знать. А до тех пор, пока в нашем обществе еще есть такая трясина, как эта обитель, ненавидящая все советское, неперевоспитанное сознание будет еще долго хромать. Мы — и коммунисты и нечлены партии — добросовестно относимся к своим обязанностям. Мы знаем, что наши враги не ждут. Шейхи, имамы, попы несколько раз пытались своими черными делами повредить этому гигантскому строительству. Они ведут с нами ожесточенную борьбу, подкладывают мины, уничтожают людей вот уже на протяжении нескольких лет. Почему это мы должны проявлять такое милосердие к ним? Пришло время и под них подложить мину, особенно теперь. Нам нужно сеять, и не как-нибудь, а по-настоящему, как полагается в Советской степи. А некоторые колхозники по наущению обители относятся к посевной формально, срывают ее проведение. Понятно ли вам теперь, что речь идет о том, кто — кого?

— Понял. Если не большевики ишанов, то ишаны вас? — вопросом ответил задумавшийся негр.

— Да! Иначе быть не может… Ну, что же, садитесь, поедемте!

Лодыженко стоял на подножке автобуса и с удовольствием слушал импровизированную речь Саида.

Агроном по-португальски сказал что-то своим товарищам. С минуту все молчали. Саид машинально взял папиросу из рук Ходжаева и зажег ее. После первой затяжки он закашлялся и смял папиросу.

— Ну, поехали, — вдруг скомандовал он, открывая дверь автобуса.

— Погодите! Мои товарищи… и я вместе с ними — не поедем. Ведь нас командировало к вам Общество друзей Советского Союза. Мы остаемся здесь и докажем, что являемся вашими подлинными друзьями.

Саид помолчал немного. Поглядел на Лодыженко, на Гоева. Только сейчас выбросил он из рук папиросу и совсем другим тоном сказал Ходжаеву:

— Видишь, я говорил, что тебе придется остаться. Щапов вам поможет, а Гоев вместе с товарищами выедет на участки. Надо обязать директоров совхозов… Да мы уже говорили со Щаповым. Каримбаева вместо меня пошлите на центральный участок.

В это время мимо них проехала заводская машина.

— Айдате! — крикнул им Синявин, помахав рукой. Саид движением руки предложил Преображенской сесть в автомашину. Она покорно, без единого слова, послушалась его.

Лодыженко сошел с подножки автобуса, заглянул в кабину шофера и сказал:

— Тогда… поезжайте, товарищ, вы свободны.

Саид приветливо улыбнулся.

Автомашина двинулась и поехала следом за заводской машиной. Саид сидел возле шофера, а на заднем сиденье еще трое: Лодыженко, Софья Преображенская и на откидном — Инаят-Кави Ратнакар.

XX

Заводы и колхозы Советской степи направили своих делегатов на митинг, посвященный закрытию обители. От последней трамвайной остановки у крайнего южного пункта степи делегации со знаменами шли пешком. Майли-сайская текстильная фабрика послала свой оркестр в составе сорока восьми человек.

Проезжая мимо этих движущихся колонн, Саид глядел на них, но думал о многом. Порой ему казалось, что он стоит на берегу, а мимо мчатся и степь и далекие горы. Софья Преображенская пыталась поддерживать беседу с Лодыженко. Она чувствовала, как далека от интересов, которыми жил этот человек. Пыталась представить себе, каковы же вкусы и стремления этих людей, старалась угождать им, и от этого ей самой становилось еще горестней.

— Вы, Софья Аполлинарьевна, стали теперь передовой женщиной, — сказал ей Лодыженко.

— Разумеется… Только мне интересно, как вы расцениваете мою эмансипацию. Едете вы, коммунисты, или кто там еще, словом — члены комиссии, а я так себе — сбоку припеку. «Ну, зачем она едет?» — спрашиваете вы себя и находите какой-то ответ. Иначе вы меня об этом спросили бы. Ну, как же вы отвечаете себе на этот вопрос?