Роман межгорья

Саид-Али ехал в этом же эшелоне как поставщик новых сельскохозяйственных орудий.

Коллектив Сельмашстроя свое обещание выполнил.

В пути не было подходящего повода, чтобы поговорить с членами делегации. Специальный поезд мчался мимо станций, обгоняя пассажирские поезда. Саид ехал вместе с заводской бригадой, в которую входили Щапов, Гоев и два комсомольца. Они помещались в вагоне, нагруженном кетменями. В пассажирском вагоне ехала бригада Батулли, а места рабочей бригады были свободными.

На узловой станции, где была длительная остановка поезда, Батулли вышел на перрон подышать свежим воздухом. Лунная ночь была очаровательна. Вокруг расстилался причудливо контрастный пейзаж. Горы, возвышавшиеся на юге, будто приблизились к станции. Их вершины под луной отсвечивали светло-серебристым фосфорическим сиянием. Казалось, что в них где-то глубоко запрятаны дневные лучи. Придавленные снежными шапками, они все же пробиваются ввысь, чтобы смягчить загадочную темноту ночи.

Верхушки редких кленов шумели под весенним ветром.

— О, Инаят-Кави Ратнакар!

Саид услышал эти слова и выглянул из двери вагона. При бледном вокзальном освещении, рассеивавшемся в молочно-туманном сиянии луны, Саид увидел Амиджана Нур-Батулли. С протянутыми для приветствия руками он неуверенным шагом подошел к какому-то приезжему. Трудно было разглядеть этого человека, но то, что Батулли обратился к нему на смешанном фарсидско-афганском наречии, заинтересовало Саида. И фамилию — Инаят-Кави Ратнакар — он уже где-то слышал.

Саид выскочил из вагона. Но на станции уже дали два звонка специальному поезду, который останавливался здесь, чтобы сменить паровоз.

Саид успел только услышать:

— А я к вам спешу.

— Ну и хорошо… Поехали, я еду в степь.

— Как же это? — промолвил растерянно Инаят-Кави и неуверенным шагом пошел за Батулли. Поезд уже тронулся, надо было торопиться. Но где Мухтаров слыхал эту фамилию? Саид не успеет добежать до своего вагона. Гоев крикнул ему, чтобы садился в пассажирский вагон. Батулли в это время уже успел вскочить.

Саид, подхватив под руку неизвестного ему человека, побежал с ним за вагоном и на ходу бросил его на руки Батулли, а сам уцепился за поручни. Потом по инерции сделал еще три шага и вскочил в вагон.

Войдя в тамбур, он уже не застал там ни Нур-Батулли, ни его нового спутника.

Кондуктор предложил Саиду зайти в вагон, но тот считал неприличным без приглашения заходить к Батулли, который мог бы подумать, что он напрашивается на знакомство с иностранцем.

Он стал в коридоре возле окна и смотрел на удаляющиеся огоньки узловой станции. Вершины гор вставали в темноте ночи над заброшенным в ней грохочущим поездом. Амиджан Нур-Батулли…

Саид вспомнил, как во время первой встречи с Батулли тот обещал рассказать ему, где он приобрел свое «Нур» — признак благородного происхождения в Иране. Но у него не было повода послушать этот рассказ. И теперь ему припомнилось почти забытое прошлое:

…Расцвет джаддизма. Бухара. Октябрьская революция. Жестокая борьба с реакционным джаддистским центром и похороны Насруллы Абдулгафура. Амиджан Арифов появился на гребне событий так неожиданно, что Саид лишь раз встретился с ним, и то ночью. А потом Арифов исчез с горизонта. Ходили слухи о том, что он был избран назиром военных дел. А во время стычки с эмирскими басмачами под Кермене будто перешел к ним и вскоре стал правой рукой Адвер-паши…

Слухи как слухи. Кто их приносил из басмаческих отрядов, догадаться не трудно, — наверное, пленные. Верить им или нет — трудно было решить. Под натиском частей Красной Армии, руководимых Фрунзе, эмирские банды вынуждены были отступить в Таджикистан, а потом и за границу. Разобщенные, затерялись они на юге, рассеялись за иранской границей. Рассеялись вместе с ними и слухи об Арифове. А теперь он вновь припомнил эти слухи…

Луна спряталась за хребтом, впереди хмурилось небо, резко выделявшееся на изрезанном горами горизонте. На юге скрылись светло-серебристые лысины горных ледников.

Саид вздрогнул и почувствовал, как его клонит ко сну. Много ли ему пришлось спать за последние месяцы небывалой, напряженной работы? Только сознание того, что эти бессонные ночи он с честью использовал для блага народа, поддерживало его бодрость.

Саид пошел по коридору вагона к проводнику, чтобы узнать, где находится его место. Отъезд был таким неожиданным и поспешным, что он приехал на вокзал уже к отходу поезда и едва успел вскочить в товарный вагон с кетменями, в котором ехал Щапов.

— Товарищ проводник… — сказал он и смутился. Девушка-проводник, чуть ли не первая узбечка, работавшая на железной дороге в Средней Азии, тоже улыбнулась ему. Она подумала, что этот красивый мужчина не узнал ее, узбечки, в форме железнодорожника, и обратился к ней не на узбекском языке, поэтому и смутился.

— Здесь где-то должны быть места для заводской бригады, — уже по-узбекски добавил он, уступая дорогу рассмеявшейся девушке.

— Заводской? Шестое и седьмое купе. А вы кто?

— Руководитель бригады, — немного понизив голос, сказал он, когда девушка вытащила из кармана записную книжку и стала проверять список: Мухтаров Саид-Али, — и направился к шестому купе.

Девушка удивленно посмотрела на него. А он, уже заходя в купе, услышал, как она повторила:

— Саид-Али Мухтаров?

Он оглянулся. В коридоре стоял незнакомый мужчина и внимательно глядел на него. Потом он прошел мимо девушки. На его молодом лице заиграла улыбка, пышные, вьющиеся волосы падали ему на плечи, обрамляли его радостное, гордое лицо.

— Издрасте, товарич!

Саида крайне удивило это неуклюжее и в то же время приятное произношение. Если бы Мухтаров не слышал их разговора с Батулли, он поверил бы, что этот человек действительно не знает ни одного языка, на котором мог бы с ним, Саидом, объясниться, и вынужден с таким трудом произносить эти два слова.

— Бельмейман, — вырвалось у Сйида в ответ на это неуклюжее приветствие.

И тут же он поправился:

— Говорите по-узбекски, по-афгански, по-фарсидски, по-немецки, — предложил он ему, повторяя слова на всех этих языках. — По-русски у вас ничего не выйдет. Кто это вас надоумил? — чуть улыбаясь, но сохраняя учтивость, спросил Саид.

Инаят-Кави стало неловко, и он покраснел. Почему-то безнадежно посмотрел он на купе, из которого вышел, и извиняющимся тоном, сбиваясь, точно ребенок, заговорил на прекрасном фарсидском языке:

— Это недоразумение. Я хотел вас поблагодарить за помощь, оказанную мне при посадке… Я просил… мулла Амиджан назвал вашу фамилию… — И индус замялся.

Саид пригласил его к себе в купе, вежливо усадил напротив себя и пожал ему руку.

— Будем знакомы. Саид-Али Мухтаров.

Вежливый индус поднялся с сиденья и, пожимая руку Саида, отрекомендовался:

— Инаят-Кави Ратнакар.

В купе вошел Амиджан Нур-Батулли.

— Можно? Ну и здорово я вас надул! У нас так… — неестественно засмеялся Батулли и по-русски объяснил Саиду: — Я ему, товарищ Саид, сказал, что вы принципиально разговариваете только по-русски. Ком-ме-дия.

Инаят-Кави не понимал этих слов, кроме «комедия», но от его наблюдательного взора не ускользнуло, что эта «комедия» не по душе пришлась Мухтарову. Вот это «м-м-да-а», произнесенное Саидом, и холодок, им проявленный, достаточно ярко характеризовали взаимоотношения этих двух узбеков. Он напряженно думал: «Зачем Батулли обманывал, зачем сказал, что Саид принципиально говорит только по-русски?..»

Что это, шутка или преднамеренная провокация?

А в окно вагона уже заглядывал утренний рассвет.

XV

Саид склонился на подушку и спал. Батулли пальцем подозвал к себе индуса и осторожно вывел его из купе.

— Вот, видите, работаем без отдыха. У нас нет времени с людьми поговорить, не то что выспаться.

И Батулли многозначительно показал пальцем на закрытое купе, в котором ехал Саид. Не было никаких сомнений в том, что он тоже устает от работы, как и Саид. У индуса, по-видимому, было искреннее намерение дать спокойно отдохнуть своему спутнику, но Батулли старался своими разговорами удержать его возле себя.