Проездом

– Ручку пожалуйте!

Левонтий скорыми шагами устремился к руке, но Вадим Петрович не допустил его до этого.

– Как поживаете, Левонтий Наумыч? Книжки божественные почитываете? Чаек попиваете?

Побалагурить со стариком по-прежнему Вадиму Петровичу не захотелось. Левонтий сразу напомнил ему, как много ушло времени, сколько ему самому лет и как эта Москва полна для него покойников. И без того вчера, проходя по Молчановке, он насчитал целых пять домов, для него выморочных. Все в них перемерли, и теперь живут там какие-нибудь "обыватели", – слово, принимавшее в его устах особенно презрительную интонацию.

Так точно и Левонтий, с его запахом лампадного масла не то от волос, не то от его балахона, обдавал его кладбищем.

– Надолго ли, батюшка? – шамкал Левонтий, наклоняясь над ним.

– Да как дела. Хочу покончить со всем.

– Как, батюшка?.. Виноват… на одно-то ухо туговат стал я.

– Приехал все продать, – выговорил громко Вадим Петрович, и ему точно захотелось нанести старику чувствительную неприятность, сообщить ему об этом бесповоротном решении – ликвидировать и распрощаться с родиной.

– Дом изволите продавать?

Вопрос Левонтия вылетел почти с испуганным вздохом.

– И дом, и деревню, если хороший покупщик найдется.

– И вотчину?.. Батюшка!.. Как же это возможно!..

Глаза старика сразу покраснели, и две слезы покатились из них по розоватой, точно восковой щеке.

– Затем и приехал, – все так же громко и как бы злорадно повторил Стягин.

– Господи!

"Разрюмится старикашка, – проворчал про себя Вадим Петрович, – и пойдет причитывать!"

– Нечего делать, Левонтий Наумыч, такие у вас порядки, что зря, без всякого смыслу, только разоряешься… Цен ни на что нет, дом пустой стоит, бумажки ваши скоро до четвертака дойдут… Слышали об этом?

– Ох ты, господи!.. Это точно, батюшка, все в умаление пришло… Скудость!.. А все-таки… дом продать… Папенька-маменька… дяденькабабенька – все жили… Опять же вотчина… усадьба… ранжереи, ананасницы…

– Вот что вспомнил!.. От ананасов теперь и навоза-то не осталось…

– Вотчина – дедина, – продолжал старик тоном тихого причитания, от которого Стягину делалось еще тошнее.

– Мало ли что! – почти гневно вскрикнул он.

Левонтий отошел смиренно к двери.