Честь Рима

— Эти подойдут.

— А как же остальные? — с тоской сказал Макрон.

— Мы можем взять только то, что нам удастся унести. Этого будет достаточно, чтобы заставить Дециана действовать.

Наверху Катон приказал трем ауксиллариям, оставшимся в сознании, отнести своего товарища в заднюю часть склада. Как только они скрылись из виду, он указал на алтарь. — Давайте поставим его над входом.

Трое мужчин навалились всем своим весом на камень, и он начал сдвигаться, проскрежеща по каменным напольным плитам всего-лишь небольшое расстояние, прежде чем резко остановиться, отказываясь двигаться дальше.

— Подождите, — приказал Катон и обошел с другой стороны. Он увидел, что ножка алтаря зацепилась за низкий каменный выступ рядом с лестницей. — Дерьмо.

Он вернулся на свое место. — Надавите на вершину. И двигайте… двигайте…

Алтарь медленно наклонился вперед, а затем перевесился и рухнул на лестницу, оставив лишь небольшую щель, недостаточно большую, чтобы в нее мог пролезть человек. Шум эхом отразился от стен помещения, и Катон был уверен, что его кто-то услышал.

Он схватился за ручку ближайшего сундука.

— Мы должны идти. Аполлоний, возьми копье. Макрон и я понесем сундуки.

— Эй! — раздался голос из подвала. — Вы не можете оставить нас здесь! Мы не хотим сгореть в огне!

— Ты глупец. — Аполлоний грубо рассмеялся. — Здесь нет огня, как и пожара! Когда твои товарищи найдут тебя здесь, не забудь сказать им, что это Цинна обманул тебя. Причем с такой легкостью, прям как отнять медовые лепешки у ребенка.

Аполлоний шел впереди, а Катон и Макрон, напрягаясь под тяжестью сундуков, проследовали за ним через кухню и вышли из задней части здания. Со стороны пожара все еще доносились крики, но к тому времени, когда они пробрались через затемненные бараки к пролому в стене, багровое зарево пожара значительно уменьшилось, и, оглядев крыши, Катон уже не увидел пламени. Аполлоний бросил копье, они взяли свои плащи и с помощью веревки спустили сундуки по обломкам, а затем погрузили их на дно маленькой телеги. Затем Катон навалил на них свиное дерьмо и, взявшись за ручки тележки, привел ее в движение. Оставив Аполлония наблюдать за гарнизоном на предмет реакции на кражу, Катон и Макрон потащили тележку прочь.

Когда он вел людей обратно по темным улицам к складу, Катон позволил себе улыбнуться при мысли о реакции прокуратора, когда он узнает о краже сундуков. Если он не предпримет быстрых действий, чтобы вернуть их и наказать Цинну за дерзость, то почувствует всю силу гнева наместника, когда новость дойдет до Паулина. «Это была хорошая ночная работа», — сказал себе Катон. Он уже представлял, с какой пользой можно использовать украденное серебро. Если, конечно, он и его товарищи доживут до этого дня.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Лицо Аполлония покраснело от возбуждения, когда он ворвался на военный совет в самом его разгаре, проходившем при свете жаровни, горящей посреди склада. До рассвета оставался еще час, а Боудикка и ее телохранители-ицены прибыли на склад незадолго до этого. Бритты собрались с одной стороны внутренней части здания, а ветераны сидели напротив, обе группы с опаской поглядывали друг на друга.

— Он уже в движении! — Аполлоний судорожно вздохнул, прежде чем смог продолжить. — Дециан … Я видел, как он недавно вывел гарнизон. Проследил за ним до района Цинны.

— Ха! — Макрон ударил кулаком по противоположной ладони. — Твой план сработал, парень.

Катон коротко кивнул, кратко размышляя над новостями шпиона. — Тогда нам нужно нанести удар сейчас. Нет никаких гарантий, что войска гарнизона победят Цинну, и мы не можем допустить, чтобы он отогнал Дециана и пришел на помощь Мальвинию.

— С чего ты взял, что он это сделает? — спросил Рамирий. — Уверен, он был бы счастлив сидеть сложа руки, пока его соперник не будет уничтожен?

— Возможно, это было правдиво в прошлом, но все дошло до того, что банды либо должны объединиться, либо потерпеть поражение. Цинна — бывший солдат. Он обязательно осознает опасность. Нам нужно сокрушить Мальвиния, прежде чем они смогут объединить свои силы. Есть еще одна вещь. Нам нужно сообщить Дециану, что мы идем за Мальвинием. Больше нет смысла скрывать от него наше присутствие. Рамирий, пусть один из твоих ходячих раненых передаст ему сообщение. Скажи ему, что мы идем на Мальвиния, и он может присоединиться к нам там, как только он разберется с Цинной.

Когда префект лагеря направился к своим ветеранам, Катон повернулся к Боудикке. Царица иценов была одета в кожаную куртку с пришитыми к ней железными пластинами поверх клетчатой ​​туники. На ее крепких бедрах был перекинут пояс с мечом, а на колене покоился небольшой щит. Ее рыжие волосы были завязаны сзади и свисали в наскоро заплетенной косе меж ее лопаток.

— Кто-то должен оставаться здесь главным и охранять раненых и сундуки, — он кивнул в сторону телеги с вонючим грузом из свиного дерьма. И он рассказал Боудикке о содержании плана, чтобы объяснить, как он надеялся спровоцировать Дециана на действия.

— Я не останусь здесь, — твердо ответила она. — Выбери кого-нибудь другого.

Катон разочарованно вздохнул. — Нет времени спорить.

— Я согласна. Так что выбери другого и пойдем.

— Это будет опасно, — настаивал Катон. — Я не могу вот так просто подвергать опасности жизнь царицы иценов. Ты нужна своему царю и народу. Женщине нет места в бою.

Выражение ее лица стало свирепым в свете жаровни.

— Как ты смеешь? — прошипела она сквозь стиснутые зубы. — Ты забыл, как мы с Прасутагом однажды сражались на твоей стороне против друидов Темной Луны?

— Я не забыл. Но тогда ты не была царицей.

— Как царица, я тем более обязана сражаться бок о бок с моими людьми. Я поведу их в бой, префект Катон, или прикажу им вернуться в таверну.

Катон поморщился, разозлившись на себя за то, что непреднамеренно обидел колючую иценскую женщину. Она была права, упрекая его. Каким бы варварским это ни казалось римлянам, многие коренные племена Британии не считали странным, чтобы женщины сражались наравне с мужчинами.

— Очень хорошо, — признал он наконец. — Для нас будет честью, если ты снова сразишься с нами. Верно, Макрон?

Центурион широко ухмыльнулся Боудикке. — Абсолютно. Да видят боги, я не могу придумать ничего лучше, что могло бы напугать Мальвиния и его свору сильнее, чем то, как ты поведешь своих парней в атаку против них. Это моя девочка!

Едва последние слова сорвались с его губ, как он понял, что совершил ошибку.

Боудикка повернулась к нему с грустным выражением лица. — Когда-то я была твоей. Давным-давно, кажется. Но теперь мы принадлежим другим. Лучше держать рот на замке, прежде чем сказать что-то еще, о чем можно пожалеть. — Она выдавила слабую улыбку и пошла к своим воинам, которые с ожиданием окружили ее, когда она подошла.

— О чем это было? — спросил Аполлоний и изогнул бровь. — Я так понимаю, между тобой и нашей подружкой-иценкой есть какая-то история?

— Не твое гребаное дело, — холодно ответил Макрон.

— Нам нужно идти, — вмешался Катон. — Соберите свое снаряжение и убедитесь, что у каждого есть полоска белой ткани, обвязанная вокруг левой руки. Мне не нужны случайные потери от своих же.

Было еще темно, когда Катон вывел свои объединенные силы из складского двора на улицу. Он нес на плече отрезок веревки с крюком на конце, готовый первым взобраться на стены логова Мальвиния. Первыми пошли ветераны, за ними Боудикка и ее воины. Ворота за ними закрыл один из ходячих раненых, оставшийся присматривать за остальными ранеными и телегой.

Они держались обочины улицы гуськом, двигаясь так тихо, как только могли. Лишь тихий хруст армейских калиг и более тихая поступь иценских сапожков из телячьей кожи раздавались в узком проходе.

Улица шла параллельно пристани, и Катон направился вверх по течению, к резиденции Мальвиния и его людей, которое использовалось в качестве базы с тех пор, как несколько дней назад разразилась война с Цинной. До тех пор, пока над горизонтом не просочился первый намек на приближающийся рассвет, путь освещали только звезды и тусклый отблеск полумесяца, и глаза и уши Катона были напряжены, пока все они осторожно продвигались вперед. Когда они оставили складской район позади, улица превратилась в узкий переулок между крытыми соломой лачугами и небольшими предприятиями одного из беднейших районов города, расположенного на низменности, которая время от времени затоплялась, и где дренаж был плохим даже летом.