Страница 1 из 6
Пётр Алёшкин
Я – террорист
Я – ТЕРРОРИСТ
– Хочешь заработать четыреста тысяч долларов? – спросил у меня старший лейтенант Никитин, спросил, как всегда, весело, иронично, грустным я его никогда не видел.
После штурма Белого дома он получил еще одну звездочку на погоны, а я широкую лычку, стал сержантом и командиром отделения ОМОН. Оба мы получили по ордену «За личное мужество».
– Назови мне того, кто не хочет? – тем же тоном спросил я вместо ответа.
– Учти, в случае провала либо смерть, либо много лет за решеткой, – улыбался Никитин, но по глазам его я понял, что он не шутит, что действительно можно заработать такую бешеную сумму. Я быстро перевел ее в уме в наши деревянные и получил хорошую сумму – аж полмиллиарда. Вот так куш!
– У нас работа такая, ай забыл, – все тем же ерниченским тоном сказал я. – Каждая операция со смертельным риском и всего за двести пятьдесят баксов в месяц.
– Значит, готов? – уже серьезно спросил старлей.
– Созрел, – быстро, без колебаний, ответил я.
Я согласился, хотя сразу понял, что дело будет связано с преступлением, но согласился не только потому, что сумма была огромной для меня и на много лет вперед решала все мои проблемы, давала возможность осуществить все мечты, просто круто меняла весь мой образ жизни, а в основном потому, что безгранично верил Никитину, хорошо знал по опыту, что хоть и рисковый он парень, но собственная голова дороже ему всего на свете и совать ее в петлю он не будет не только за четыреста тысяч баксов, но и за четыреста миллионов. Значит, у него все продумано, есть план почти беспроигрышный. Несколько процентов на проигрыш, на случайности всегда надо оставлять.
В этот же день Никитин рассказал мне и Сучкову об операции, которую он назвал «Набат», рассказал в общих чертах. Мы, втроем, захватим в заложники школьников в Ростове, потребуем в качестве выкупа за них десять миллионов долларов и вертолет для перелета в Иран.
– Ого! – воскликнул Сучков, рыжий рослый омоновец, туповатый амбал, услышав о десяти миллионах. – А почему нам только по четыреста тысяч? Остальные кому?
– Остальные не нам, – отрезал Никитин.
Я понял, что организатор операции не Никитин. Задумал ее не он. Старлей такой же исполнитель, как и мы. Это усложняло дело. Деньги большие. Я знал, что из-за больших денег организаторы, чтобы замести следы, часто освобождаются от исполнителей. Надо решаться! Можно сейчас сказать – нет, тогда Никитин все превратит в шутку, скажет, что проверял нас на вшивость. Но доверять больше не будет никогда. Ах, была не была! Игра стоит свеч. Никитин рискует, а почему мне не рискнуть. Я спросил о другом:
– Мы действительно в Иран полетим?
– Что мы там не видели?
– Ясно.
В Ростов мы прилетели утром. Как и в Москве там было слякотно, пасмурно. Вместо неба грязновато-серый туман. И настроение у меня было подстать погоде, томился: зря клюнул на этого червяка! Но старался держаться бодро, чтобы старлей и Сучков не поняли моего состояния, подхохатывал Никитину, когда он рассказывал анекдоты. Я не понимал его бесшабашного веселья перед таким серьезным делом. А Сучков был, как всегда собран и непроницаем. Одеты мы были в ширпотребовские невзрачные куртки, лыжные шапочки. В больших спортивных сумках автоматы, рожки с патронами, пустые рюкзаки, а в одной – кирпичи, завернутые так, чтобы их можно было принять за динамит, и настоящий взрыватель. Мы договорились при заложниках называть друг друга по выдуманным кличкам: Никитина – Шеф, меня – Хмырь, а Сучкова – Амбал. Никитин должен был вести переговоры, а наше дело молча и быстро исполнять его приказы. Мы сели в рейсовый автобус, чтобы таксист не мог потом быть свидетелем. Куда ехали знал только Никитин. Молчали в автобусе, делали скучающий вид, друг на друга не смотрели. Выскочили на улицу на остановке. Огляделись. Район был рабочий. На другой стороне улицы бетонный забор, поверх которого видны желтые крыши Икарусов и ПАЗиков. Похоже, автобусный парк. Неподалеку за голыми ветвями деревьев видны были распахнутые ворота, а чуть подальше двухэтажное кирпичное здание, возле которого на площадке стояло три «Жигуленка» и автобус Икарус. У входа в здание топтались два мужика, о чем-то разговаривали.
Мы перешли улицу и по мокрому тротуару потихоньку двинулись к воротам. Метрах в ста от них Никитин поставил свою сумку на газон под дерево, бросил нам:
– Ждите. Как подъеду – маски на лицо и – в автобус!
Он неторопливо зашагал дальше. Мужики, стоявшие у входа, пошли ему навстречу к Икарусу. Один зашел со стороны кабины водителя, открыл дверь и полез внутрь. Мы слышали, как зашипели, громыхнули, открываясь двери. Второй мужик исчез в салоне. Никитин остановился напротив ворот, не доходя до автобуса, нагнулся и нача л отряхивать брюки. Бил ладонями по штанинам долго, тер ткань в руках. Отряхнул, отошел с тротуара к створкам ворот и начал закуривать. Икарус рыкнул, окатил черным дымом стоявший рядом серый от грязи «Жигуленок» и тронулся, стал удаляться.
Улицу безлюдной назвать было нельзя. Шелестели, шипели шинами по мокрому асфальту машины. На автобусной остановке, где мы только что вышли, толпилось человек шесть. Да и на тротуарах с обеих сторон там и сям маячили люди. С одной стороны улицы, где мы стояли под деревом, забор, с другой – серые пятиэтажки с такими же серыми, голыми и тревожными деревьями рядом. Голосов не слышно: молча стоят на остановке, терпеливо ждут, молча идут мимо нас, не обращая внимания. Скользнут взглядом и – дальше. У каждого свои дела, свои заботы.
Из ворот выкатился, покачиваясь, новый серо-синий ПАЗик. Никитин метнулся к нему, застучал по двери. Слышно было, как он крикнул:
– Эй, погоди! Открой на секундочку!
ПАЗик приостановился, скрипнул дверями. Никитин нырнул в салон. Я заволновался. Никак не мог смотреть на нашу затею, как на игру. Мы замерли. Автобус, казалось, стоял вечность. Наконец, двери скрипнули снова, закрылись, и автобус тревожно и осторожно покатился, развернулся. Мы опустили головы, чтобы лица не было видно, и когда он поравнялся с нами, остановился, разом натянули, раскатали лыжные шапочки на лица так, что видны были только глаза в прорези, подхватили сумки, кинули в автобус и запрыгнули сами. Никитин в такой же маске сидел в кресле кондуктора напротив водителя и держал в одной руке пистолет, а другой прикрывал его ладонью, чтобы с улицы не было видно. Вид у водителя, кучерявого парня в темно-зеленом свитере, испуганный.
– Вперед! – кинул шепеляво, проглотив букву «р», Никитин водителю. Во рту он держал две конфеты карамельки, чтобы изменить голос. – Давай знакомиться! Долго путешествовать вместе. Как зовут тебя?
– Вася, – нервно и хрипло ответил водитель.
– Хорошо, Вася, а меня зови просто Шеф. Договорились? И успокойся, шалить не будешь, мы тебя не тронем. Попробуешь бросить нас, извини, прихлопнем. Крути себе баранку спокойно и крути! Ни о чем не беспокойся, все будет хорошо… Сейчас на светофоре налево… Так, теперь во двор, ага, сюда, видишь школу? Подгоняй автобус прямо ко входу… Автоматы! – глянул он на нас.
Мы расстегнули сумки, достали автоматы. Сучков кинул один Никитину.
– Амбал, стереги Васю. Рыпнется удирать, стреляй. Я автобус водить умею! Хмырь, за мной!
Мы выскочили из остановившегося автобуса прямо на ступени ко входу и влетели в коридор.
– Вы куда? – крикнула нам старушка в черном халате. Вероятно, уборщица или гардеробщица. Кроме нее в коридоре первого этажа никого не было. Тихо. Шел урок. – Туда! – крикнул, указал Никитин вверх на второй этаж и побежал по лестнице.
На втором этаже мы кинулись к ближайшей двери, распахнули, влетели в помещение, остановились у доски. Мы попали в восьмой класс. За столом у окна напротив двери сидела учительница лет тридцати, довольно миловидная, с остреньким носиком и тонкими черными бровями. Реденькая челка.