Побеждаю и сдаюсь

Джайри закуталась в одеяло и прошептала с тоской:

— Тогда зачем жить, Уль?

— Затем, что это приятно. Приятно бороться и побеждать. Приятно любить. Приятно быть живым, Джай. Просто жить. Намного приятнее, чем быть дохлым.

— Но ты не просто живёшь! Ты — король. Ты живёшь для…

— Потому что мне это нравится. Потому что я — самый умный. Потому что остальные — идиоты, и больше править лошадью, везущей нашей страну, некому.

Он присел к ней на постель, и Джайри подобрала ноги.

— Ты знаешь, почему я отобрал у Яра наследство? Нет, ну кроме той банальной причины, что я хочу быть королём. Я люблю власть. И не хочу, чтобы кто-то имел её надо мной.

— Почему?

Джайри вслушивалась в его голос. Ей было безумно одиноко. Комната давила. В тёмных углах прятались чудовища, ждавшие, пока гость уйдёт. Она посмотрела на свои руки и увидела, что пальцы заметно дрожат. Даже в полумраке заметно.

— Потому что я знаю: Яра будут обожать. А потом что-то произойдёт. Например, он поверит слову чести султана или Иштвана. Или его разведут ещё на чём-то. Например, любимую Лэйду захватят в плен. При всей своей боевой выучке, Яр внезапно обнаружит, что против него все: Иштван, султан, Тинатин и Гленн. Начнётся война, и брат будет доблестно сражаться на поле боя. Но против всех одному ему не справиться… Он поднимет налоги. Вспыхнет бунт… Яр его подавит, и зальёт моё королевство кровью. А потом один из герцогов тупо убьёт его, заманив в ловушку…

Джайри саркастично хмыкнула.

— Знаю, — Ульвар заблестел крупными зубами в улыбке, — звучит как бред. Но, Джай, я бы на месте Иштвана именно так и поступил бы. Заманил бы Яра в ловушку, а затем оттяпал у него, например, Горный щит. Так себе местечко, но для пограничных крепостей сойдёт. Честь и благородство — это правила, которые тебя очень ограничивают. И, если враг знает эти правила, то всегда может сыграть на них. Твой покойный муж, Тивадар, был непредсказуем.

Джайри вздрогнула и запахнулась поплотнее. Тивадар…

— Он был человеком чести и эмоций. В этом была сложность: никогда не знаешь, что в нём одержит вверх: долг, честь или эмоции. Ты знаешь, что после гибели его отца две трети княжества не признали власть сына? Треть — потому что была причастна к гибели старого князя и справедливо опасалась мести со стороны преемника. Треть — потому что обвиняла самого Тивадара в причастности или бездеятельности, в том, что тот допустил гибель отца, не смог предотвратить. Два года длилась междоусобная война, а потом Тивадар предложил решить всё миром. Поклялся, что следующий Золотой дракон будет определён большинством голосов князей. И, на прекраснейшем пиру, длившемся не один день, всех вырезал. Просто в один прекрасный вечер слуги скинули плащи, обнажили спрятанные под ними длинные ножи, и вырезали всех князей, кто был против Тивадара, как отару баранов. Почти всех, тех из мятежников, кто Великому князю поверил. А потом Тивадар, как говорят, стоя по щиколотку в крови и глядя на хрипящих врагов, уточнил: остался ли кто-то против его права. Никто, понятное дело, не возразил. И так князь сдержал своё слово: его избрали оставшимся большинством.

Джайри вздрогнула. Не столько от рассказа, сколько от усмешки, чуть изогнувшей губы короля. Ульвар смотрел не на девушку — вдаль. Задумчиво и равнодушно. И вдруг перевёл взгляд на неё.

— И вот смотри, Джай… Я даже не о том, что Тивадар никак не считал подобное кровавое побоище не совместимым с честью. Как-то оно в нём уживалось. Я о том, что два года шли войны. Не война, а войны. Не только между князем и противниками, а между всеми — у мятежников не было единого лидера. Ты понимаешь, что такое два года непрерывной войны? Сколько это горя и крови? Тогда как раз принцессу Эрику выдали замуж, примерно в то время. То есть, смотри: у нас возник солидный союз на Севере. В Султанате как раз возникло движение алых убийц, и султану резко стало не до северных дел. И, скажу я тебе, Эйд всерьёз рассматривал вариант расширения на восток. Я уже стал наследником, поэтому был посвящён в тайный план введения войск на территорию княжества. Да что там — посвящён, я лично настаивал на немедленном вводе этих самых войск. Сразу после разгрома кровавых всадников. Но главнокомандующий вместе с Советом щитов решили отложить войну до лета. Они хотели дать Тинатину возможность ещё плотнее увязнуть в собственных разборках, и ещё более ослабнуть. Но оказался прав я: Тивадар вывел своё княжество из-под удара, взяв власть одним махом. Там оставалось всего двое или трое мятежных гнёзд. И вот скажи мне, Джай: подлое ли, предательское ли это злодеяние, нарушающее законы чести, или — спасение собственной страны? Тивадар буквально на месяц опередил Эйда.

Джайри не хотела отвечать. И не хотела думать. «А Шэн принимал участие в том кровавом жертвоприношении?» — подумала она. Но спрашивать было нельзя: Уль непременно заметит, что Джайри вспомнила о Шэне…

Она взяла короля за руку, а затем и за вторую, правую. Тяжёлая и бессильная недействующая рука висела плетью. Ульвар не любил, когда её касались. Вздрогнул, но промолчал.

— Уль, не надо, — прошептала девушка дрожащим голосом, — не сейчас. Я не хочу про это всё знать и слышать… Мне кажется, я схожу с ума. Этот лабиринт… Огромный, серый… А в его сердце — паук… Металлический, но живой. И у него свет в лапах… Мне очень страшно. И от твоих слов становится ещё страшнее.

Король наклонился. Поцеловал девушку в лоб.

— Хочешь я позову Отаму? Она побудет с тобой.

Он поднялся, но Джайри неожиданно для самой себя вскрикнула и вцепилась в его ладони.

— Нет! Пожалуйста, не уходи…

И замерла, осознав, что именно сказала. Ульвар внимательно глянул на неё.

— Мне остаться? — переспросил, и голос вдруг охрип. — Джай… Я ведь не сестра милосердия. Я могу говорить о политике, об университете, играть в хозяина ветров, но видеть изгибы твоего тела в пеньюаре, и… Не стану тебя смущать, но вот эта ямочка между ключиц…

— Я знаю.

Джайри била дрожь. В ней словно что-то сломалось. Что-то смелое, отчаянное, бесстрашное. «Всё, что угодно. Только бы не остаться наедине с…». Она побоялась конкретизировать мысль.

— Джайри, — прошептал Ульвар, садясь рядом с ней.

Он коснулся пальцами её щеки, вопросительно заглядывая в глаза. А затем ладонь его скользнула на её затылок. Король наклонился и бережно поцеловал. Продлил поцелуй. Девушке захотелось отпрянуть. Она вспомнила совсем иные губы и иные руки. «Шэн бросил меня», — мрачно напомнила себе. От горячего поцелуя стало легче дышать. Словно тепло разливалось по съёжившемуся от страха телу. Джайри подняла руки и обвила его шею, отвечая на поцелуй.

Она так замёрзла, пока бежала по лабиринту!

Ульвар был достаточно мудр, чтобы не напоминать девушке её же слова, сказанные несколько часов назад: «я всё равно не буду твоей любовницей». Он покрывал мягкими поцелуями её лицо, плечи, и чувствовал, как она дрожит и всхлипывает. На какую-то секунду Уль вдруг подумал, что, может быть, честнее было бы не пользоваться минутной слабостью Джайри, но тотчас выбросил эту мысль из головы. Победу всегда одерживает тот, кто использует слабости противника.

Он спустился поцелуями туда, где сквозь шёлковую ткань проступали её соски. Джайри затрепетала и выгнулась. «К юдарду! — выдохнул Ульвар. — Я сам стану для неё светом и теплом».

— Не надо, — вдруг жалобно прошептала девушка, делая попытку отстраниться, но Ульвар властно удержал.

Он снова поцеловал её в губы, пресекая возможные возражения. И Джайри покорно ответила на требовательный поцелуй. Уль не знал, от чего больше кружится голова: от её близости или от ощущения долгожданной победы.

— Джай, — прошептал хрипло, целуя её ушко, — расслабься. Я тебя не обижу. Вино не поможет. Помогу я.

Она простонала и прижалась к нему, зарываясь пальцами в золотистые волосы.

— Джайри, Джайри, — шептал он, практически хрипя, — моя девочка… Только моя.

Уль чувствовал, как испуганно девушка прижимается к нему. Так, словно он — её единственное спасение. С безнадёжным отчаянием. Это опьяняло. Он осторожно коснулся рукой её бедра, лаская и одновременно поднимая сорочку, и Джайри застонала…