Кесарь

Вместо ответа замявшийся фон Ронин лишь глубоко поклонился – а кесарь обратился уже к оставшимся офицерам:

- Господа! Я знаю, что вы многое свершили на поле брани, а также доблестно сражались во главе собственных эскадронов. Я могу закрыть глаза на то, что под вашим началом еще нет рейтарских рот и выдать вам патенты на звание ротмистров – но все с тем же условием: вы остаетесь на Руси. Если да, с меня и патенты, и чуть меньшие, нежели у полковника, земельные наделы, и дворянские звания. Если нет – я попрошу вас сложить с себя полномочия командиров эскадронов на кого-то из русских по происхождению рейтар… Тем не менее, жалование ротмистров я сохраню за вами до самого окончания кампании.

Оба офицера поклонились, после чего рыжий честно ответил:

- Великий князь! Не знаю за Тапани, но я друг Себастьяна и последую за ним, куда бы он не отправился – и где бы ни остался.

Крупный, широкоплечий финн тотчас добавил:

- Я также!

Михаил Васильевич, немного помолчав, вновь согласно кивнул:

- Что же господа, выбор за вами, все условия я уже озвучил. Добавлю лишь, что я лично буду рад, если бы вы останитесь… Но насильно держать не буду. Господин полковник! Прошу принять полк под свое начало – уже вскоре вы получите боевую задачу; как вы уже знаете, король Сигизмунд выступил из-под Смоленска на Москву, и битый нами Сапега тотчас взбодрился. Если допустить их объединение… Лучше даже о том не думать; мыслю я, что все же сумею разбить наших врагов по отдельности.

Воспользовавшись краткой заминкой в речи кесаря, ротмистр – да нет, уже полковник! – осторожно осведомился:

- А что же Смоленск?

- Смоленск по последним сведениям все же держится – но блокирован сильным литовским корпусом.

На последних словах Рада не смогла сдержать радостного возгласа – и Скопин-Шуйский наконец, обратил на нее внимание, строго взглянув на молодую женщину:

- Как, вы еще здесь?! А чего греем уши, голубушка?!

Однако прежде, чем великий князь продолжил бы разнос оцепеневшей Рады, за нее поспешил вступиться фон Ронин:

- Михаил Васильевич, прошу простить, что влезаю – и просто напомню, что это супруга Тимофея Егорьевича Орлова. Видно она желала со мной поговорить… Ее муж мой близкий друг - и насколько мне известно, воюет он как раз под Смоленском? Наконец, она принесла вам на стол те самые пироги её авторства… Знаменитые, я бы сказал, пироги! Если позволите взять нам хотя бы по одному…

Великий князь, чуть успокоившийся при упоминании о Тимофее, и даже улыбнувшийся последней просьбе новоиспеченного полковника, с некоторым удивлением отметил:

- Н-да? Так это вы их печете? Ну что же… Я все-таки попрошу вас выйти, Рада, пока я обсуждаю с моими офицерами военные вопросы. Но я обязан отметить, что кушать ваши пироги – для меня честь и особое удовольствие! С Себастьяном же вы сможете пообщаться чуть позже - просто дождитесь его на выходе.

Окрыленная похвалой Рада поспешно кивнула – и тотчас шмыгнула из шатра. И, несмотря на то, что никаких определенных новостей о судьбе супруга она не получила, у молодой женщины возникло стойкое ощущение, что с ним точно все хорошо…

Глава 9.

Везение подвергает наш дух еще более суровым испытаниям, ибо в несчастьях мы закаляемся, а счастье нас расслабляет.

Корнелий Тацит

…Я вынырнул из сна как из проруби, аж в висках закололо. Всю ночь меня преследовали неясные, какие-то мутные кошмары; их тяжело, да и не хочется вспоминать – но отдельные фрагменты сна, в которых была Виктория и окровавленный Ганс Вальдау, студиоз, погибший на дуэли фон Ронина… Они врезались в память.

Желая поскорее освободиться от сонной одури, я покинул шатер – и полной грудью вдохнул буквально звенящий от утреннего мороза воздух! Плохое настроение и дурные мысли мигом выдуло из головы – а сам я невольно залюбовался сиреневыми и багровыми красками на небе, приветствующим восходящее солнце… Но, залюбовавшись небом, я пропустил момент, когда над головой стремительно прошмыгнула неизвестная птица, заставив меня аж шарахнуться в сторону от неожиданности!

Между тем, лагерь сводного рейтарского полка уже живет своей жизнью – пока что размеренной и спокойной в отсутствии врагов. После нашего рейда по тылам активность разбойных банд лисовчиков сошла на нет, а решение выступать в поход – и на кого выступать – Михаил Васильевич должен озвучить сегодня, на совете офицеров. Так что наша мирная жизнь скоро закончится – но пока еще можно насладиться относительным затишьем и даже побездельничать! Впрочем, бездельничать – это не про меня; как-то не удосужившись обзавестись ординарцем, я занялся приготовлением завтрака «по орловски», по «старинному» рецепту нашего «стрельца»… Как он там, где он там?! Остается надеяться, что с другом под Смоленском все хорошо… Разведя два небольших костра, на каждый я поставил по котелку на треноге. Первый – для «чая», а вот второй уже под кулеш.

На дно последнего я кинул несколько мелко нарезанных кусочков копченого сала, без мясных прожилок. Как только оно растопилось, внутрь я засыпал также пару мер полбы, то есть крупной, никоим образом не дробленной пшеничной крупы – и дал ей обжарится в топленном сале, покуда я нарезаю остатки вчерашней зайчатины, обжаренной на углях. Кинув в котел и ее, а заодно и вяленого мяса для жирности и вкуса, я также густо забил котелок чистым талым снегом (благо, что намело его знатно!), густо посолил все сверху и принялся ждать... Жалко только, что под рукой нет никаких душистых трав!

Впрочем, и без них воздух вокруг вскоре наполнился аппетитным ароматом жирной похлебки с явным привкусом копчености и дыма – и как я и предполагал, мое ожидание окупилось с лихвой:

- Доброе утро, Себастьян! – сглатывая слюну, произнес подошедший Лермонт. Ноздри его жадно раздуваются.

- Ты в котел не заглядывай. – отстранил его я. – Еще рано. На вот, возьми.

Я протянул другу кусок хлеба прямо на палке, на которой он и готовился – хлеба, подсушенного на огне с тонким ломтиком уцелевшего сала, вкусно поджарившегося и пропитавшего хлеб ароматным жирком.

Бургер семнадцатого столетия…

- Мысли читаешь, фон Ронин! – горец широко улыбнулся.

- Да у тебя на лице все написано!– хохотнул я, зачерпнув кружкой из котелка с «чаем», заваренным на сухих листьях Иван-чая и смородины.

А ведь дома я Иван-чай терпеть не мог…

- Вот, возьми, всухомятку жевать не стоит.

Лермонт аппетитно захрустел бутербродом – а к костру, зябко кутаясь в теплый, шерстяной плащ, подоспел и Тапани.

- Присоединяйся, Степан! Чем Бог послал!

- Милостивый Господь послал нам что-то явно очень вкусное. – шумно втянул ноздрями воздух Йоло, принимая второй (увы, последний!) «бургер» и кружку с отваром.

- Как прошла ночь, фон Ронин? – Джок с улыбкой подмигнул мне, после чего добавил, – Снилась ли твоя любимая фрау?

Я угрюмо усмехнулся, протерев лицо руками:

- Снилась. В кошмарах.

В воздухе повисла тягучая, неприятная и неловкая пауза, первым которую прервал Тапани:

- Моя бабка всегда говорила, что сновидения хранят наши тревоги, а порой и предостерегают от опасности.

Лермонт усмехнулся:

- И ты ей, конечно же, веришь.

- Верю, не верю... А отношусь с осторожностью. Если есть после сна плохое предчувствие, лучше оставаться настороже!

Шотландец пожал плечами, после чего согласно кивнул:

- Не лишено смысла.

Я помешал кулеш ложкой, не позволяя пригореть полбе ко дну котелка, не вмешиваясь в разговор – при этом вновь попытавшись воскресить в памяти сновидение. Но подробности кошмара были словно в дымке, ускользая от моего разума… И в конце концов я оставил эту затею, приняв во внимание слова Тапани и решив, что сегодня действительно стоит быть настороже.

Как, впрочем, и завтра. И послезавтра…

- Ты возьмешь нас на совет с князем Михаилом? – пока я бродил в собственных мыслях, Лермонт уже подал собственную миску, сочтя, что солдатская каша полностью готова. – Точнее, великим князем... Он видимо, все для себя решил, и сегодня огласит собранию план кампании на ближайшие дни.