Праведник

Джейс достает из кармана ключ и со скрежетом отпирает боковую дверь. Петли скрипят, противный громкий звук прорезает тишину окружающего двора. Внутри имеются короткий коридор и вторая дверь — современная матовая сталь, резко контрастирующая с ржавым железом входной двери. Она легко открывается, выпуская наружу поток звуков: гул механизмов, возгласы людей, запуск двигателей автомобилей. Весь объект представляет собой здание в оригинальной оболочке склада. Внутренняя конструкция полностью звукоизолирована за счет собственного генератора на солнечной батарее и системы фильтрации воздуха. Никто и никогда не узнает, что скрывается в этом месте.

В воздухе витает запах переработанной бумаги — ядовитый аромат, который мне нравится просто потому, что он является синонимом успеха. Повсюду снуют люди, печатая, вырезая и упаковывая. Погрузчики загружают поддоны с фальшивыми деньгами в грузовики. Большая часть этого товара будет отправлена за границу, а остальное — на отмывание на местном рынке, в Англии. Они будут прокручены через различные предприятия, эффективно сменяясь на чистые деньги, разумеется, за определенную долю. Я иду по фабрике, внимательно изучая каждый этап операции. Когда добираюсь до места упаковки, я беру стопку заметок и внимательно их рассматриваю.

— Останови печать.

Джейс кивает и отходит. Несколько мгновений спустя, стук печатного станка замедляется, перед тем как полностью умолкнуть. Никто ничего не говорит, и я клянусь, что слышал, как где-то на фабрике упала булавка.

Я поднимаю пачку двадцатифунтовых банкнот стоимостью десять тысяч фунтов.

— Они неправильные.

Мой брат подходит ближе, хмурится и берет у меня пачку. Он рассматривает верхнюю банкноту.

— Выглядит отлично.

— Чернила не того цвета. — Он сильнее щурится, поднося купюру практически вплотную к своему лицу.

— Каждая банкнота должна быть идеальной! — кричу я.

Осязаемое напряжение воцарилось на складе. Все были напуганы, от того что это их промах, и они вот-вот столкнутся с гневом Сейнта Кингсли.

Джейс возвращает пачку банкнот обратно в блок, с которого она была взята.

— Никто, кроме тебя, не заметил бы.

В этом и заключалась проблема, когда ты вынужден поручать свою работу другим людям.

Зажав переносицу, я шиплю сквозь зубы:

— Нет, Джейс, они заметили. Зачем делать работу, если не делать ее хорошо? Это не просто бизнес. Это искусство. — И мое искусство было только что скомпрометировано. Я борюсь с чувством слепой ярости, которая вот-вот поглотит меня. Кто-то облажался, и этот кто-то заплатит, потому что это мой бизнес. Мой.

Остальные члены семьи Кингсли торгуют наркотиками и оружием, но я держусь подальше от этого. Пострадавшие люди от этого бизнеса — настоящее темное пятно на душе, и нет никакого удовольствия в том, чтобы созерцать, как смерть пожинает их. Там не требуется мастерства и навыков, а что за жизнь без искусства? Торговать наркотиками или оружием может любой. Люди всегда хотят сбежать от своей дерьмовой жизни и накуриться. Это так… дико.

— Уничтожьте все, что осталось от партии за последнюю неделю. Отзовите ее у отмывальщиков…

— Мы не можем этого сделать. Они перестанут доверять нам.

Гибкая, но тонкая нить, что сдерживает мой гнев, рвется, и я поворачиваюсь к нему, хватаю за куртку и приближаю свое лицо, останавливаясь всего в нескольких дюймах от его лица.

— Нас прикроют, если это расследование наберет обороты.

— Ты же знаешь, что оно никогда не приведет к тебе?

— Никогда? Самонадеянность была причиной краха многих великих людей, Джейс.

Я смотрю на брата, который совсем не чтит тонкости создания такого уровня качества.

— Уничтожь всё и останови производство. Найди мне того, кто позволил этим чернилам коснуться бумаги. Останься здесь и разберись с этим бардаком, — развернувшись, я направлюсь к двери, непреодолимо желая поскорее выйти на улицу. Оказавшись снаружи, я вдыхаю ночной воздух, позволяя холоду обжечь мои легкие, прежде чем выдохнуть и наблюдать, как пар изо рта поднимается танцующими струйками в лунном свете. Ветер разносит слабый запах мусора и автомобильных выхлопов, но здесь было гораздо чище, чем на заводе. Хотя ничто не способно развеять беспорядок в моей голове, которая наполнена тяжелыми мыслями. Я взволнован. Моя жизнь всегда под контролем и распланирована до последней секунды. Это всего лишь одна ошибка, но в моем мире ошибок не бывает.

Звонит телефон, на экране высвечивается неизвестный номер. Сделав успокаивающий вздох, я отвечаю.

— Да?

— Сейнт, это Грант. — Грант — довольно неприятный персонаж, приложивший свою руку ко всему, что является незаконным в Лондоне. — Это правда, что ты натравливаешь копов на китаезов за липовые деньги? — И это все последствия той единственной ошибки. Промах, который может стоит империи.

— Я вообще без понятия, о чем ты.

— Я слышал, свиньи конфисковали у них кучу твоих денег.

— Ты, должно быть, неправильно понял. Мои деньги безупречны. Разумеется, если ты не согласен, я буду рад отменить следующую твою поставку и прекращу все наши деловые отношения. — Чего эти люди не понимают, так это то, что они ничего не значат. Маленькая шестеренка в большом механизме, в котором абсолютно все заменяемо. Проблема возникает в том случае, если части единого начнут выходить из строя одновременно. Это просто наложение одной проблемы на другую.

— Нет… нет, все в порядке.

— Хорошо, — я вешаю трубку. Ну, ясное дело, что все в порядке. Они срубают десять процентов от полмиллиона в неделю, которые я им посылаю. Это самые легкие деньги, которые они когда-либо имели. И с очень низким риском. Если только вы не настолько глупы, чтобы попасться на наркотиках, имея в здании сотни тысяч фальшивых денег. Я окружен идиотами.

Я пытаюсь нащупать в себе толику спокойствия, но все тщетно. Кровожадность поглощает меня дюйм за дюймом, и я чувствую, что я выхожу из себя. Становлюсь потерянным. Мое самоощущение исчезает вслед за рациональностью.

Я спешу к машине, сажусь в нее и завожу двигатель. Обычно я еду в "Салвейшн", проверяю, как там идут дела, организовываю встречи с разными людьми, которые могут еще больше расширить мою империю. Вместо этого я отказываюсь от своего ритуала и направляюсь прямо в церковь. Мне нужен покой, равновесие и прибежище от бури.

Меня встречает аромат ладана и лака по дереву, согревающий и притягательный. Обычно я прихожу сюда очень рано, когда нет ни одной живой души, даже священника. В эти часы я остаюсь наедине с Господом Богом. Но моя традиционная рутина была нарушена. Еще рано, нет даже одиннадцати. На передней скамье сидит мужчина, на моем обычном месте. Он выглядит грязным, отвратительным пятном в великолепии церкви. Его капюшон поднят, засаленные джинсы порваны на коленях. Я могу предположить, что он бездомный. Бог явно отвернулся от него давным-давно, и все же он здесь. Женщина стоит на коленях возле Девы Марии, пока другая зажигает свечку. Их присутствие очень расстраивает меня.

Отец Максвел замечает меня, его брови хмурятся, а черты лица выражают замешательство. Обычно он видит меня только по последним средам каждого месяца, выслушивая мою исповедь. И так было на протяжении многих лет, ведь он знает меня с детства. С тех самых пор, когда моя мать приводила меня на воскресные службы. Все эти службы предназначены для позеров, которые хотят быть окруженными свидетелями своего поклонения. Мои же отношения с Богом принадлежат только мне. Мне не нужны свидетели — только Он.

Священник мгновение колеблется, сцепив пальцы на своем выпирающем животе. В конце концов, он надевает очки на свой покрасневший нос и подходит ко мне.

— Сейнт? — осторожно спрашивает он.

— Отец.

Он останавливается в паре шагов от меня.

— У тебя все хорошо? — У меня? Нет. У меня не все хорошо. Все не так. Я нахожусь в церкви в одиннадцать часов вечера, пялюсь на затылок бездомного и терплю присутствие незнакомцев в этих священных стенах.