Праведник

— Ты не сосредоточен.

— Я в порядке! — в то же мгновение я сожалею о легкой потере контроля и о резкости в голосе, потому что это доказывает, что в его словах есть доля правды. Поднявшись на ноги, я подхожу к бару и наливаю полстакана виски, прежде чем сделать полный глоток и грохнуть стаканом о стойку. Я прохожу мимо него и распахиваю дверь с тяжелым скрипом старых петель. И вылетаю из комнаты прямо в Иден. Мы сталкиваемся, и она отшатывается, роняя поднос со стаканами, который держала в руке. Грохот слышен даже сквозь музыку.

Она тут же падает на колени, чтобы поднять разлетевшееся стекло.

— Мне жаль, — извиняется она, глядя на меня из-под длинных ресниц. Мой член дергается, легкие сжимаются, а пульс отбивает ритм стаккато в барабанных перепонках. Она стоит передо мной на коленях. Поклоняется мне, молится у моего алтаря. От этой мысли мой член болезненно твердеет, и я не могу… думать. Дыхание с шипением срывается с ее губ, и она отводит взгляд, поднимая руку. Кровь льется из ее порезанного пальца, каскадом стекает по руке, завораживая меня. Я опускаюсь на корточки, хватаю ее за запястье и притягиваю ближе. Мягкая джазовая музыка разливается вокруг нас, и я знаю, что комната полна людей, но все, что я вижу (перед собой), — это она… и ее кровь. Такая красная, такая яркая. Наши глаза встречаются, и я задерживаю дыхание, борясь с потоком образов, проносящихся в моем сознании. Крылья. Огонь. Кровавые слезы. Кровь, кровь, кровь. Малиновые крылья. Ангел на коленях, жертвоприношение. Для меня. Мне. И она так хорошо смотрится в крови, малиновый цвет на фоне этой нетронутой, бледной кожи. Нет!

Вскакивая на ноги, я, пошатываясь, отхожу от нее.

— Прибери за собой, — ворчу я, прежде чем поспешить прочь.

Она вытаскивает на поверхность самые темные уголки моей души. «Именно поэтому она должна быть мертва», — всплывает у меня в голове тихий голосок. Это было бы так просто, смыть ее существование с этой планеты, а, значит, и с моего разума, как отбеливатель уничтожает микробы. Я бы почувствовал себя очищенным. Чистым. Правильным. Но если ангел — это голос вашей совести, призывающий к добру, тогда это… страстное желание, несомненно, должно быть делом рук дьявола. Горит, горит, горит.

Она испытывает меня своей простодушной невинностью и наивностью, и насколько же по-настоящему проклятым это делает меня… что я должен жаждать разрушения чего-то чистого? Она играет на моих слабостях, и это настолько меня беспокоит, что я не могу этого понять. Это то, чего хочет Он — наблюдать, как я теряю контроль, следить за тем, как я борюсь за Него.

Мне нужно выбраться из клуба.

Я никогда ни от кого не убегал, но сейчас я убегаю от монстра, которого она выманивает из глубины моей темной души. Мне не следовало предлагать ей работу здесь. Я продолжаю идти, пересекаю клуб и выхожу прямо из парадной двери, мчась навстречу спасению, в котором я так остро нуждаюсь.

Как только я переступаю порог церкви, меня охватывает чувство спокойствия, проливаясь благодатным бальзамом на мою вечно противоречивую душу. От холода, исходящего от толстых каменных стен, у меня по рукам бегут мурашки, а воздух затуманивается от моего дыхания. Исповедальня стоит в углу, как старый друг, и манит меня к себе. Подойдя, я отдергиваю занавеску и сажусь на неглубокую деревянную скамью. Как только задергиваю занавеску, в моем сознании воцаряется тишина. Бесконечная война, бушующая в моей голове, достигает временного прекращения. Аромат полироли для дерева и благовоний наполняет меня собой, и внезапно я чувствую себя как дома.

— Прости меня, отец, ибо я согрешил, — выдыхаю я. — Прошло три дня с моей последней исповеди.

— Я выслушаю твою исповедь, — отвечает отец Максвелл так же, как он всегда делал это в течение последних двадцати лет.

— У меня… нечистые мысли об одной женщине. — Я знаю, как это звучит, и о чем он подумает. Если бы все было настолько простым, что сводилось к фантазии о трахе, но все было сложнее и запутаннее. Мои фантазии гораздо темнее и порочнее, но это касается только меня и Господа Бога. Он понимает мое загадочное признание, даже если его посланник этого никогда не осознает. В конце концов, я паршивая овца в его стаде, тот, чьи грехи он прощал много раз. Тот, кого терпеливо ожидает сам дьявол.

— Произнеси десять "Аве Мария", — обращается он ко мне. В его голосе слышится скука, как и всегда. Джудас говорил, что отец Максвелл мог бы начисто лишить девственности монахиню, но Джудас — богохульник.

Когда сажусь в машину, я проверяю телефон. Пришло сообщение от Джейса.

Джейс: У меня есть зацепка по парню.

Я набираю его номер и нетерпеливо слушаю дозвон.

— Какая зацепка? — рявкаю я.

— Одна из наших уборщиц. Я думаю, они занимаются каким-то сомнительным дерьмом.

— Кто? — спросил я.

— Братья Бромли.

— Что за дерьмо?

— Я пока не совсем уверен. Просто позволь мне разобраться в этом. Я дам тебе знать, когда у меня будет что-то конкретное.

Делаю глубокий вдох. Я знаю, что для всего мира кажусь воплощением сдержанности, но правда в том, что я должен отступить и позволить Джейсу справиться с этими ситуациями. Я никто иной, как бизнесмен, и, что ж, мои методы не способствуют успешным рабочим отношениям. Я бы скорее раздавил их, как тараканов, которыми они и являются, но ни один человек не может выстоять в одиночку. Даже я должен время от времени играть в одной команде с другими.

— Как Иден? — спрашиваю я.

Наступает пауза. Достаточно долгая, чтобы усомниться, что он меня услышал.

— С ней все в порядке, — наконец, отвечает он. — А что?

А что? Хороший вопрос. Потому что она хрупкая. Потому что она слишком много знает обо мне и моем бизнесе. Потому что она слишком хороша для той порочности, в которой я так охотно купаюсь. И потому мне приходится задаваться вопросом, как долго ангел может продержаться в аду.

Глава 12

Сейнт

Мой вечер проходит так же, как и всегда: пробежка, наказание, еда. Мое тело приспособлено всего к нескольким часам сна в день. Прошлой ночью Иден снова посетила меня во сне, умоляя помочь ей, умоляя взять ее за руку. Я не понимаю. Я же помогаю ей. Разве я не взял ее за руку? Чего она хочет от меня? Чего Он хочет от меня? Я почти схожу с ума, пытаясь разобраться в этом.

Когда прихожу в клуб, он уже переполнен, но толпа расступается, когда я пробираюсь через танцпол. Девушка пьяно отступает на шаг, натыкаясь на меня. Я с отвращением смотрю на нее сверху вниз, наблюдая за тем, как она приводит себя в порядок. Когда она, наконец, поворачивается и поднимает на меня взгляд, ее глаза расширяются. Я к этому привык. Более того, мне это нравится — страх, который я вижу в их глазах. Знание, проникающее в ее маленький мозг, о том, что она в опасности.

Я обхожу ее и направляюсь в катакомбы. Воздух здесь, внизу, сегодня особенно душный, и я чувствую высокую влажность. Все столики заняты.

Я замечаю Иден, подающую напитки некоторым клиентам, и ничего не могу с собой поделать. Я позволяю своим глазам блуждать по всему ее телу, оценивая каждый изгиб.

— Сейнт. — Мой взгляд переключается на Джейса. Он стоит в нескольких футах от меня, высоко подняв бровь. Дернув подбородком, он направляется в кабинет. Я следую за ним, закрывая за нами двери и заглушая музыку снаружи.

— Чего ты хочешь?

— Учтив, как всегда, — он подходит к бару. — Итак, я изучил деятельность братьев Бромли. Оказывается, одного из их дилеров выбросило на берег Темзы примерно неделю назад.

— И?

— Ему было всего семнадцать… учился в Королевском колледже…

— У меня заканчивается терпение, Джейс.

Он закатывает глаза, и желание причинить ему боль становится очень реальным.

— Отто Харрис учится в Королевском колледже. Тот же инженерный класс, что и у этого парня… Маркуса Джонса.

— Тащи ее сюда, — рявкаю я. Совпадение? Возможно… но маловероятно.