Пенрик и шаман

Кожа на руках была разодрана, плечо вывихнуто, больная лодыжка… лучше не стала. Наверняка впечатляющие синяки. Удивительно, но шея, спина и кости на первый взгляд казались целыми.

В пятидесяти футах над ним раздался жалобный вой. И лай, менее напряженный или неистовый, чем раньше, скорее, озадаченное тявканье. Что ты там делаешь внизу, казалось, говорило оно.

Честно говоря, я понятия не имею. Я больше ни о чем не имею представления.

Он лег на свой выступ и сосредоточился на дыхании, и этого было достаточно.

Через некоторое время он почувствовал движение внизу. Он немного приподнялся и огляделся. Падение напомнило ему о том, как он выползал на крышу городского особняка кин Боарфордов в Истхоме, на пять этажей выше мощеной улицы — Толлин бросил ему вызов, вспомнил он. Бледное лицо колдуна смотрело на него снизу вверх, голова откинута назад. Пенрик часто дышал, но в остальном казался несправедливо невозмутимым.

Он покачал головой и крикнул:

— Клянусь, Инглис, у вас талант к катастрофам…Заметьте, это не очень хороший талант. С другой стороны, я подозревал, что вам помогли, и теперь я в этом уверен.

Инглис не мог двигаться ни вверх, ни вниз, ни вправо, ни влево. Он чувствовал себя таким же беззащитным, как волчья шкура, прибитая к двери конюшни, и таким же пустым. Он не мог придумать никакого ответа, не то чтобы от него это требовалось.

В ста шагах от осыпи, где путь был отрезан, Гэллин сложил ладони вокруг рта и крикнул:

— Баар поймал лошадь! Мы идем за веревками!

Просвещенный Пенрик небрежно махнул рукой в знак признания этой новости, гораздо менее взволнованный, чем, по мнению Инглиса, он должен был быть.

— Это займет какое-то время, — сказал он наполовину про себя: чрезмерно острый слух, который прилагался к внутреннему волку, все еще не покинул Инглиса. Пенрик скинул с себя тяжелую куртку, закатал рукава льняной рубашки, расправил плечи, вытянул руки, переплел пальцы и встряхнул их. — Ну, — пробормотал он. — Я отказываюсь выкрикивать духовные наставления со дна колодца, так что, думаю, мне лучше заняться этим.

Он прижался к стене утеса и начал карабкаться, находя для рук и ног невидимые зацепки.

Его рот открылся, и голос прозвучал в напряженной, резкой интонации, которую Инглис еще не слышал от этого человека:

— Пенрик! У меня много сил, но я не умею летать!

Пенрик ухмыльнулся, свирепый в своем напряжении.

— Тогда тебе лучше помолчать и не перебивать в течение следующих нескольких минут, а?

На расстоянии сначала казалось, что он взбирается по скале, как паук. По мере того, как он приближался, иллюзия рассеивалась, и он явно был мужчиной, выше и тяжелее, чем он мог казаться в своей улыбчивой приветливости; сухожилия выступили в его руках и предплечьях, когда он подтянулся. Поднимаясь через каждые несколько футов, он хрипел: "Я признаю… это было… какое-то время…". Когда он наконец добрался до края уступа, он совершенно определенно перевалился через него, карабкаясь совсем не так, как с беззаботной самоуверенностью гарцевал на своей лошади.

— Спасибо, Дрово, — невнятно выдохнул он, перекатываясь на колени и снова встряхивая руками. — Наверное.

Медленно, осторожно Инглис приподнялся и сдвинулся назад, пока его хребет не коснулся камня. Его вытянутые ноги висели над пропастью. Тяжело дыша, Пенрик плюхнулся рядом с ним и тоже вытянул ноги. Они могли бы быть двумя мальчиками, сидящими бок о бок на бревне через ручей. Возможно, чувствуя то же самое, Пенрик подобрал камешек и бросил его через край, наклонив голову, как будто прислушиваясь к всплеску. Слабый стук его приземления они ждали долго.

На левом плече Пенрика, обычно скрытым под верхней одеждой, Инглис увидел криво приколотые к жилету храмовые шнуры его полного ранга, три переплетенные петли белого, кремового и серебряного цветов, с серебряными бусинками на свисающих концах. Они были жесткими и чистыми, как будто их редко носили с тех пор, как Пенрик принес свои клятвы. Вряд ли это было задолго до того, как Инглис был наделен своими собственными силами. Церемония Пенрика, вероятно, была менее кровавой.

Хотя, учитывая необходимое происхождение его демона, не меньше смерти, или, как минимум, жертвы. Хм.

— С ним все в порядке? — донесся снизу из-под обломков голос Освила. — Или вы пророчествовали о пропастях?

Пенрик перевернулся на живот и свесил голову с края, движение, которое заставило Инглиса вздрогнуть. Он потянулся и вытянул шею, пока не смог разглядеть следователя, стоящего внизу и глядящего вверх, как сам Пенрик недавно.

— Глупцы и безумцы, — пробормотал Освил и сел на удобный валун, тяжело вздохнув. Будучи более крупным человеком, он не выглядел вдохновленным подниматься после жреца на то, что Инглис принял за отвесную каменную стену. Колдун. Кем бы он ни был. Он поднял лицо и добавил: — Помнишь, что я сказал о том, чтобы посадить его на лошадь?

Пенрик ухмыльнулся и крикнул в ответ:

— Помнишь, что я говорил об удаче такой поездки?

— Хм, — Освил поморщился, как человек, хлебнувший уксус. — Продолжай, о просвещенный.

— Я намерен это сделать. Разве он не то, чего желает каждый жрец — невольная аудитория?

— Я все еще хочу, чтобы он вернулся, когда ты закончишь свои уроки.

— Тогда молись за нас.

Жест, который Освил сделал в ответ на это, ни в малейшей степени не был благочестивым. Пенрик, все еще ухмыляясь, развернулся и сел обратно, и хребет Инглиса снова нашел успокаивающий камень.

Улыбка сменилась задумчивой, Пенрик начал отодвигаться, но остановился.

— Скуолла присоединился к нам, — тихо сказал он.

— Это то, — Инглис прижал руки к вискам, — почему я чувствую это ужасное давление в голове?

— Вы ударились ей при падении? — Выражение медицинской озабоченности промелькнуло на лице Пенрика, и он наклонился через пространство, чтобы поднять ладонь и прижать ее ко лбу Инглиса; Инглис вздрогнул.

— Не так сильно, — сказал Инглис, когда Пенрик пробормотал "Нет…"

Его рука опустилась, и Пенрик продолжил с невыносимой неясностью:

— Тогда я думаю, что это должен быть ваш другой посетитель.

Инглис разжал губы и спросил:

— Как выглядит Скуолла? Для вас?

Пенрик уставился на пустое пространство между ними.

— Простой старый горец в жилете из овчины, которого грубо прервали, когда он вышел покормить своих животных. Совсем не то, что я принял бы за возлюбленного богов, человека великой души. Урок мне.