Хранитель ядов

Вторая рука мужчины легла на другую грудь, пальцы прочертили линии по трепещущей поверхности, обвели замысловатыми фигурами набухший от касания сетки сосок и отдали привилегию сжать его указательному и среднему пальцам.

Вздрагивая от ощущений, пронзающих меня снова и снова, я с усилием подняла руки и вцепилась в волосы мужчины. Мягкие локоны, ласкающие мои ладони столь же нежно, как и их обладатель, обвили пальцы и, будто ведомые собственной волей, удержали наши соприкосновения намного дольше, чем мне хотелось.

Громкий стон слился с шипением змей, которые, не страшась, подползали совсем близко. Елозя и дергаясь, я давила их локтями, сжимала попавшие между пальцами чешуйчатые головы, чувствуя мимолетные касания раздвоенных языков, и ударяла ладонями по извивающимся телам, но они, не переставая шипеть, упорно лезли под мою спину, собираясь в огромное шевелящееся полотно.

Потеряв всякое ощущение пространства и времени, я не сразу ощутила настойчивый рывок. Спина перестала пребывать на живом змеином пьедестале и оказалась прижата к самой обжигающей из всех поверхностей. Тяжело дыша, я приоткрыла глаза. Тэмьен Бланчефлеер притянул меня к себе, усадив на колени, и обхватил руками. Жар его груди проникал в мое тело через спину, странновато делясь на оттеночные порции согласно расположениям нити сетки, все еще покрывающей мое тело.

Ступни, оставшиеся на полу, лизнул холод, и я машинально подтянула их так, чтобы они тоже оказались на коленях мужчины.

Легкий поцелуй у самой мочки правого уха. Я повернулась, до боли изогнув шею, и отстраненно проследила за тем, как лицо графа приближается ко мне, стремясь завладеть губами. В последний момент я устало отстранилась. Боковым зрением я уловила промелькнувшее на его лице выражение растерянности, сопровождающееся появлением тех малюсеньких складочек на переносице и углового изгиба кончиков бровей.

Какой восхитительный способ вызывать жалость. Сколько же женщин было им покорено…

Я вздрогнула от мягкого поцелуя в скулу. И едва не взвизгнула, когда настойчивая рука заскользила вдоль живота, на секунду задержавшись у пупка и огладив россыпь родинок.

Меня все-таки отравили. Сил на сопротивление не было.

Это сон. Сон. Мой сон. Но я даже не в силах развеять его.

Нити сетки не помешали пальцам пробраться дальше. Они и сами давно уже вторглись за границу дозволенного, трясь о нежное естество и напитываясь порочной влагой.

«Не… не хочу», – всхлипнула я прямо в щеку мужчины.

Мой затылок покоился на его плече. Граф придвинул ко мне щеку еще ближе, позволяя моим приоткрытым губам прижиматься к ней, а зубам – оставлять невидимые царапины.

«Оставьте…»

Наконец-то я услышала свой голос отчетливо. Граф на мгновение замер, а потом, придержав мой подбородок, впился в шею поцелуем. Порвавшиеся нити сети между моих ног обвисли мягким шелком, а чужие пальцы погрузились в меня с такой отчаянной резкостью, что я, задохнувшись, подскочила и врезавшись плечами в грудь графа, дико задергалась, как пойманная в сеть русалка. Он не отпускал. Ни на секунду не отрываясь от моей кожи, он целовал шею от затылка до выступающего бугорка позвоночника – все до чего мог дотянуться. Мои костлявые плечи пару раз ударили его по зубам, но граф не отступал. Я так и не услышала от него ни звука.

Жар нарастал. Пальцы проникали все глубже, пытаясь пробудить вулкан. Именно. Внутри было так горячо, что я, извиваясь в крепких руках, ожидала, что по бедрам вот-вот потечет плавящая все вокруг лава. Она сожжет весь лед и утопит в огне змеиное гнездо. И может, тогда я найду успокоение.

Только тогда. Но не сейчас. Не в то мгновение, когда палящие пальцы покинули мою внутреннюю обитель, и их сменило что-то иное. Его жар был сравним с температурой моего собственного жара.

Граф прижался ко мне с каким-то отчаянным трепетом и приподнял одной рукой, удерживая мои бедра на ладони. Как крохотную птичку.

Лицо покрыли капельки пота, дрожащие под ритм то убыстряющихся, то замедляющихся движений. Охваченная пламенем твердь плоти вторгалась в меня, не встречая препятствий, и я бесстыдно потворствовала этим страстным атакам. Раз за разом, чуть сдвигаясь и сбиваясь с ритма, чтобы поймать миг, когда чувственные соприкосновения усилят жар и сладость ощущений. Еще и еще. Сильнее, глубже, слаще.

Пик и сияние. Мне так хотелось взлететь, чтобы продлить этот миг, но мне не позволили.

Кто-то заключил меня в объятия и не отпускал. Кто-то жаждал разделить со мной эту сладость…

Глава 7. СКВЕРНА И НЕВАЛЯШКА

Омой мои раны, кровавый ручей,

Ты чище душ проклятых тех, что вокруг,

Чужой дорожить в сиянии тысяч ночей

Мне жизнью придется – замкнутый круг…

Никогда еще мое пробуждение не было таким тяжелым. Реальность накрыла меня удушающим облаком, как только я поняла, что нахожусь не в стенах родного дома, а в чужих владениях.

На языке остался приторно сладкий осадок, при вдохе рассыпавшийся порошком и скользнувший в горло. Волосы прилипли к шее, щекам, губам, облепили лоб как влажные водоросли. Кожу, словно ее полностью иссушили, стягивала невидимая корочка.

Свесив ноги с кровати, я стряхнула с плеч плед. Платье едва держалось, устремляясь к полу распушившимися гирляндами и помятыми клочками.

Жаркие прикосновения. Нежные касания. Дрожь и легкий холодок в моменты расставания тел.

Меня затошнило. Я прижала ладонь ко рту, терпеливо пропуская через все тело тяжелый спазм. Благо, что желудок был пуст.

Что за отвратительный кошмар? Я и…Он?

У меня даже и мысли такой возникнуть не могло. Это все из-за проклятого успокоительного?

Я накрыла ладонями лицо, ощущая запах едва уловимой исходящей от кожи гнили. Наружная грязь, осевшая в порах. Брезгливость мне была чужда, но стремление к очищению – хотя бы внешнему – главенствовала в сознании. Нужна вода.

Я встала и, пошатываясь, побрела по комнате.

Страсть в сновидениях. Страсть, которую я разделила с Хранителем ядов. Что это? Смесь горечи, страха, отчаяния, опыта первого поражения? Похоже, все смешалось в моем разуме. Поступки вечно сдержанного и заботливого Дакота, его последняя пылкость. Воспоминания о близости с Джином – единственной близости, которую я когда-либо знала. Видимо, эти воспоминания и отразились в моем сновидении той пугающе реалистичной картиной. Почему именно граф? Может, причина в способе, которым он заставил меня принять успокоительное? Подло. Отвратительно.

Я помнила свой сон слишком отчетливо. Знала, что это были всего лишь игры разума, однако мои мысли постоянно возвращались к нему, вызывая одновременно и мерзко щемящее чувство в груди, и выворачивающую наизнанку тошноту.

Потерев глаза, я наконец-то осмотрелась. Накануне комната, предназначавшаяся Эстеру, утопала во тьме. Сегодня же помещение пересекала широкая полоска грязновато белого света. Она начиналась от окна, скрытого портьерой, и терялась в складках примятого покрывала на кровати.

Доковыляв до окна, я вцепилась в плотную ткань, отчасти используя ее в качестве опоры, и выглянула наружу. Вид полностью загораживали ветви раскидистого дерева с маленькими белыми цветами. Стекло облепили лепестки, а лучи солнца, просачивающиеся сквозь ветки, просвечивали тонкую сетку прожилок внутри лепестков и заставляли их края пылать.

Солнце только восходило. Снова утро. Похоже, теперь это воплощение моей жизни. Бесконечный цикл, где сон отпускает меня лишь на невыносимо короткий промежуток времени, а затем снова забирает во тьму бессознательного.

Я дернула портьеру, впуская в комнату свет, и вновь огляделась.