Хранитель ядов

– Ребенок Сильва? – Лицо Сантьяго покрылось красными пятнами. – Сын Роберта? Эстер?

– Нет. – Руара схватила супруга за руку. Теперь ее взгляд выражал совершенно непонятный мне испуг. – Эстер светловолосый.

– Но у Сильва один сын. Тогда…

– Чертовы демоны бездны, – выругался Рамиль.

Голос Сантьяго понизился почти до шепота:

– Эк… Эксель?

Я встрепенулась, послушно реагируя на собственное имя.

– Это девчонка Роберта. – Рамиль снова чертыхнулся.

– Девчонка? – Дакот пялился на меня, вытаращив глаза – вот-вот выпадут из орбит и вприпрыжку покатятся по сухой траве.

«Почему они так на меня смотрят? У меня на лице грязь? Рубашка не заправлена? Я была не вежлива?»

Со стороны дороги донесся стук копыт и конское ржание.

– Если уж не везет, то до конца, – хмуро пробормотал Сантьяго.

Рядом с нами остановился гнедой жеребец. Наездник спрыгнул еще до полной остановки коня и направился прямиком ко мне. Кудри медового оттенка, что так удачно унаследовал Эстер, соперничали в красоте с самими лучами солнца. Ухоженная борода притихшим зверьком покоилась на груди. Торжественную степенность в каждом жесте не мог испортить ни слегка запыленный наряд – утратившая белизну рубашка с закатанными до локтя рукавами и не предназначенные для езды верхом брюки, а оттого и нещадно помятые (похоже, ринулся на поиски сразу, как вернулся), – ни заметная краснота на исчерченном морщинами лбу и щеках.

Как же Эстер напоминал отца! Этим необъяснимым внутренним сиянием, неспешным движением головы в периоды глубокой задумчивости, кусающимся холодом в глубоких синих глазах. Рядом с отцом и братом я была как коричный пряник среди леденцовых человечков – тусклая и невзрачная. Может, поэтому времяпровождение с отцом представлялось мне верхом наслаждения? Мне и только мне позволено было бесконечно купаться в сиянии его благородной величавости, внимать его мудрым замечаниям, добиваться его бесценного одобрения. Невзрачной мне, а не столь похожему на него Эстеру.

Я выправила осанку, компенсируя этим непотребство остального образа. Отец, не дойдя до нас, остановился. Он никогда не задавал лишних вопросов. Его бесстрастный взор задержался на бинте, белеющем сквозь мою челку, а затем продолжил блуждать по лицам присутствующих, оценивая степень вовлеченности каждого в проблему. Оставалось лишь ждать его вердикта.

«Правильно ли он все поймет?»

– Господин Сильва, – начал Сантьяго и тут же осекся, напугавшись острого, как бритва цирюльника, взгляда отца.

«Неправильно понял».

Я молча прошагала до отца и преградила ему путь. Разведя руки в стороны и таким образом закрыв собой жителей селения, я посмотрела отцу в глаза, а затем склонила голову, следя за тем, чтобы спина оставалась прямой. Бессловесная беседа, основанная на исключительном доверии между отцом и мной. Я никогда не врала ему, и этим поступком продемонстрировала, что полностью признаю за собой вину за содеянное. Иных виновных лиц попросту нет.

Подняла голову. На лице отца вновь господствовала холодная бесстрастность. Он поверил мне безоговорочно, а значит, никому из стоящих за мной людей больше ничего не грозило.

– От Эксель были проблемы? – Отец обратился к Сантьяго, предоставляя ему право говорить от лица жителей.

Правильно. Теперь отец выяснял, имелись ли у моих поступков последствия, устранять которые необходимо с помощью денег. Я восприняла это спокойно, как самобытную процедуру, важность которой мне была внушена отцом на одном из уроков жизни. Создал неудобства, стал причиной инцидента – компенсируй и не забудь принести извинения.

– Проблемы? – Сантьяго побледнел. – Нет, господин. Она – хороший ребенок.

– Благодарю. Прошу прощения за беспокойство.

– Да нет, что вы, господин…

– Прошу прощения. – Я старательно сымитировала отцовский тон и, дождавшись кивка отца, последовала за ним. Прежде чем он помог мне взобраться на коня, я оглянулась, широко улыбнулась – впервые за весь этот день, – и крикнула уже своим голосом: – Спасибо!

В моей памяти остались образы вытянутых от удивления лиц и щуплая фигурка Дакота, выбежавшего на дорогу вслед за нашим конем и еще долго находившегося там без единого движения. Может быть, стоя на пыльной дороге, он мечтал о том, как отправится в Витриоль на поиски своей дамы сердца?

Я сидела в седле впереди отца, зажатая его сильными руками, держащими поводья, и ждала, пока он озвучит условия, которые позволили бы мне искупить вину. Он никогда не ругал меня, считая, что нагоняи – бесполезная трата слов. Человек ценен действиями, конкретными поступками, и лишь проявление трудолюбия покажет искренность в желании исправить допущенные ошибки.

Не выдержав молчания, я задала вопрос, который занимал мой разум с того момента, как я попала в лавку Руары и Сантьяго:

– Знание – это сила, полноценность сознания и вооруженность, ведь так, отец?

Эта фраза постоянно крутилась в моей голове, потому что именно с нее начинался любой отцовский урок.

– Да, Эксель.

Я откинула голову на отцовскую грудь. Наблюдая за тем, как он щурил глаза от яркого солнца (вот и шляпу свою не захватил, а ведь он ужасно чувствителен к солнечным лучам), я без единой эмоции в голосе сообщила:

– Мое сознание неполноценно.

– Ты получаешь от меня достаточно знаний, – столь же монотонно возразил отец.

– Нет. Я не знала того, что знают те люди в селении. Их знания другие. – В поисках правильных фраз я лихорадочно перебирала в уме весь свой словарный запас. – Они мыслят по-другому. И смотрят по-другому. Умеют по-другому. Делают по-другому.

Я вздрогнула, услышав тихий смешок. Отец засмеялся?

– Твой вывод, Эксель?

Подумав, быстро выдала:

– Среди них с их знаниями я беззащитна и… неполноценна.

– Твое решение проблемы?

– Хочу постоянно быть и там.

Руки отца напряглись, поводья натянулись. Конь беспокойно задергал головой.

– Отклоняю. Предложи иное решение, Эксель.

– Нет.

Поводья снова натянулись.

– Эксель, их уровень жизни отличается от нашего, как и мировоззрение. Из-за твоего статуса и воспитания, тебе будет сложно понять их самих и их стремления.

– А тебе, отец? – Я наклонилась вперед и снова откинулась назад, легонько ударяя затылком отцовскую грудь. – Ты и мама – оба работали на шахтах, и поэтому теперь я и Эстер живем хорошо. Кушаем хорошо. Одеваемся хорошо. Это награда. Но не наша.

– А ты хочешь заслужить награду? Желаешь трудиться и получать знания, одновременно оценивая их с различных точек зрения?

Сложная мысль. В том возрасте я еще не могла ее осилить.

– Да-а… – неуверенно пробормотала я, надеясь, что мудрость отца позволила ему прийти к верному заключению.

– Желаешь быть полноценной? – смягчил он свой вопрос.

– Да!

– Твое решение проблемы, Эксель? – Суровость тона должна была настроить меня на серьезный лад.

– Хочу посещать лавку Руары и Сантьяго… тех людей. Слушать их. Учиться.

От тяжелого вздоха отца волосы на моей голове зашевелились. Его рука легла на мое плечо. От давления меня накрепко прижало к седлу.

– Я подумаю, Эксель. Я подумаю.

* * *

Дакот сохранял молчание всю дорогу назад. Я предпринимала жалкую попытку заговорить, когда мы были у реки, но он даже не взглянул на меня.

Холодная вода обжигала руки, пока я окунала их в прозрачную глубь, смывая результаты своей непростительной безответственности. Дакот, взяв у меня предложенный платок – тот самый, что много лет назад он прижимал к моему окровавленному лбу и который я всегда бережно носила с собой, – скрылся за раскидистым кустом, растущим у самой реки. Слыша каждый всплеск от опускаемого в воду платка, я терзалась чувством вины. Снова и снова вызывала в памяти картинку событий и никак не могла отыскать верное решение.

А как же житейское уверение о том, что безвыходных ситуаций не существует? Или я просто пересекла точку невозврата, пропустив множество развилок, где бы могла свернуть в верном направлении и сделать правильный выбор?