Страница 4 из 17
Тимошенко, под давлением Хрущёва, уже составил свой замысел. После непрерывных неудач сорок первого, когда он фактические провалил оборонительные действия на Западном фронте, отменив все правильные распоряжения Ерёменко и потеряв в результате бездарных своих замыслов два сильных механизированных корпуса 5-й и 7-й, вооружённых более чем на половину танками КВ и Т-34, затем потеряв всё, что можно было потерять на Юго-Западе, хотел оправдаться, одержав внушительную победу.
Он собирался ехать в Ставку с предложением по разгрому 6-й немецкой армии и освобождению Харькова.
Сталин знал о стремлении Тимошенко наступать. Но Тимошенко скрыл от него маленький, на первый взгляд, эпизод, который случился накануне его выезда в Ставку.
Он уже собирался на аэродром, когда на командный пункт фронта прибыл командующий 38-й армией генерал Москаленко.
– Давай быстро. Мне некогда. Лечу на совещание в Ставку, – поторопил Тимошенко. – Что-то важно?
Москаленко сообщил:
– Очень. Две недели назад враг в полосе армии занимал оборону опорными пунктами. Плотность войск была невелика. Но вот последние данные. Подошли подкрепления. Боевые порядки каждый день всё более уплотняются. Если основываться на тактических нормативах, то плотность уже выше, чем необходима в обороне.
Тимошенко слушал и не слушал. Точнее, слушал, но так не хотелось это воспринимать. Какой план выработали они с Хрущёвым! Взять Харьков, развернуть наступление до Днепра. Харьков станет столицей Украины. Хрущёв вернется к обязанностям 1-го секретаря, ну а его сделает командующим войсками Харьковского военного округа.
Навоевался Тимошенко досыта. На этой войне можно было в любой момент сломать шею.
А Москаленко не унимался…
Он докладывал, что в Харькове сосредоточены части 71-й пехотной дивизии немцев, туда же подошли 3-я и 23-я танковые дивизии. Наше численное превосходство с силах и средствах утрачено.
– У нас сил для наступления достаточно. Чего испугался? – грубо оборвал Тимошенко. – Чай, не сорок первый. Ударим так, что немцы пятки подмажут.
– А не собираются ли они подрезать барвенковский выступ ударом двух сходящихся танковых клиньев? – высказал предположение Москаленко.
Ох как неприятны такие вот предположения. В этот момент на помощь пришёл Хрущев, который, входя в кабинет, услышал заключительную фразу Москаленко.
– Какие клинья? Это у тебя, генерал, клинит в башке пустой, – грубиян Хрущёв никогда не скупился в выражениях, особенно, как патологический трус, он любил обвинять других в трусости. – Что, иль сорок первый вспомнил? Не тот немец. Гнать его надо – и Харьков освобождать. Знаешь, какое политическое значение! На весь мир! Начало освобождения Советской Украины! А ты тут с какими-то клиньями. Смелей, смелей, генерал.
Кто из присутствовавших при беседе мог знать, что противник как раз и замыслил нанести эти встречные удары крупными группировками, чтобы соединить их в районе Изюма и окружить наши войска, причём окружить не в бесконечных лесах Белоруссии, а в голой степи, где нет никакой защиты от авиации, которая, увы, господствовала в небе. И эта операции уже получила кодовое название «Фридерикус».
На совещании Тимошенко разливался соловьём. И ведь знал, что говорить, знал, что ляжет на душу Верховному – он коротко охарактеризовал обстановку, умолчав, разумеется, о докладе Москаленко, который, без всякого сомнения, сразу бы насторожил и Верховного и Генеральный штаб, и заявил твёрдо с пафосом:
– С целью срыва вражеского наступления на Москву предлагаю ударить в направлении Харькова с барвенковского выступа и освободить город уже в мае месяце, а далее, после перегруппировки, освободить Днепропетровск и Синельниково.
– А вы не опасаетесь за фланги? – резонно спросил Сталин.
Сама карта подсказывала такой вопрос.
Тут уж Тимошенко ответил, как главком юго-западного направления.
– С целью обеспечения флангов предусмотрено, что Южный фронт под командованием генерала Малиновского в наступлении участия принимать не будет. Продолжая укрепление оборонительных позиций во всей полосе, правым своим крылом Южный фронт обеспечит левый фланг Юго-Западного фронта на харьковском направлении.
– А что планируют немцы? У вас есть данные о их планах на весенне-летнюю кампанию? – снова спросил Сталин, которому замысел Тимошенко понравился, опять же в связи с тем, что исполнение его отведёт угрозу от Москвы.
– Данных о подготовке немцами наступления в полосе Юго-Западного фронта у нас нет, – сделал паузу, размышляя, как подтвердить свои мысли, поскольку мешал, очень мешал доклад Москаленко, но решил не придавать ему значения – мало ли что взбрело на ум генералу, и заключил: – Плотность боевых порядков немецких войск говорит о том, что части и соединения шестой армии готовятся к оборонительным действиям.
Сталин прошёл по кабинету, размышляя над докладом. Очень не нравился ему тонкий как аппендикс барвенковский выступ. Всё же решил выслушать маршала.
– Продолжайте, товарищ Тимошенко…
– Планируем нанести удар севернее Харькова силами трёх армий – тридцать восьмой, двадцать восьмой и двадцать первой! Главный удар наносит двадцать восьмая армия генерала Рябышева. После прорыва обороны врага она совместно с шестой армией генерал-лейтенанта Городнянского и тридцать восьмой генерал-майора артиллерии Москаленко окружает и уничтожает в районе Чугуева части и соединения 51-го немецкого армейского корпуса.
Слушая доклад Тимошенко, Сталин задумчиво продолжал ходить по кабинету, иногда останавливаясь перед картой и внимательно рассматривая нанесённую обстановку. Вот сейчас должно быть принято решение, важное решение, от которого зависит ход и исход всей летней кампании. Да что там летней кампании. В той напряжённой обстановке, которая сложилась на советско-германском фронте, зависел во многом весь ход войны.
Пополненные до полного штата, обстрелянные, закалённые в боях части Красной армии были готовы идти в наступление, да что там готовы – они рвались в наступление. Надоело терпеть врага на своей земле. У многих, очень многих бойцов и командиров в оккупации остались родные – отцы, матери, жёны, дети. Они стремились освободить их, с ужасом представляя себе, каково там, под пятой лютых нелюдей. В сорок первом этого ещё в полной мере не представляли. Знали о жестокости европейских людоедов, но знали так, в общем. А вот когда пошли вперёд, когда стали освобождать наши села и города, когда увидели виселицы, виселицы, сплошные захоронения, когда услышали о том, какой ад творился здесь под немцами, ожесточились – и сердца взывали к мщению.
Наступательный порыв будет высок – в этом Сталин не сомневался, но он понимал, что таких людей, подлинных героев войны, надо беречь как зеницу ока.
Привлекало в плане то, что, во-первых, успех на харьковском направлении принудит немцев отставить планы удара на Москву, во-вторых, конечно, нельзя было сбрасывать со счёта политическое значение освобождения города, который долгое время был столицей Советской Украины.
Вот такие данные об обстановке, вот такие политические мотивы были в основе принятия решения.
Сталин снова остановился перед картой. Ох уж этот аппендицит… по всем канонам военного искусства он взывает к тому, чтобы подрезать его, чтобы окружить находящиеся в нём части и соединения. Сейчас их там немного, но, готовя наступление, Тимошенко введёт в этот аппендицит ударную группировку, а это уже приличная сила.
– Так вы уверены за свои фланги, товарищ Тимошенко? – снова спросил Сталин, остановившись перед маршалом и пристально посмотрев в глаза.
Тимошенко снова вспомнил доклад генерала Москаленко, но вспомнил и уверенную физиономию Хрущёва, его убедительные доводы, его прогнозы и обещания. Да уж… Харьков надо брать, ох как надо… Война не для него. Вот уж с поста наркома слетел, а потому и от командования Западным фронтом отстранён. Спасало то, что Верховный продолжал верить ему. Даже после провала на Юге верил.