Друидская любовь

Барон очень волновался и боялся, что она рассердится, ведь три года назад он объявил ее своей единственной наследницей, а теперь хотел не только передать титул, но и внести Николаса в свое завещание, как, впрочем, и Габриэля с Дарией и малышкой.

Лаки заверила деда, что совершенно не обидится за уменьшение своей доли наследства. Она понимает, что у барона сложилось некое подобие большой семьи и это радует. Все пристроены и заботятся друг о друге, как она и хотела. Как ни крути, а Николас ее родной брат, и она совсем не хочет, чтобы он плохо закончил. Идея передачи титула ей тоже пришлась по душе. Ведь тогда, и она сможет передать титул герцогини своей племяннице, и он не будет утрачен для их семьи.

Лаутензака порадовала такая рассудительность. Он всегда гордился своим происхождением и сейчас был ужасно доволен, что внучка, несмотря на свою дурную колдовскую кровь, о чем лишний раз лучше не вспоминать, осознала, какое положение в обществе занимает их род и как важно его продолжить.

Лаки не стала разубеждать его и объяснять, что ей ни к чему все эти титулы. Для нее главное — сохранить линию Бойеров. И если Николас не может быть наследником друидского рода, тогда почему бы ему не стать Лаутензаком? Она знала, что отец, а тем более прадед, абсолютно не будут возражать против этого, но решила потешить самолюбие барона, а заодно заставить его забыть о давней вражде. Лаки полностью одобрила далеко идущие планы, но предложила пока не говорить о них Николасу, а постепенно, настойчиво и упорно воспитывать из него своего наследника.

И пока старый барон утвердительно покачивал головой, внучка стала внушать, что надо простить Антэна, ведь лишь благодаря ему, Николас появился на свет. К тому же Линда очень любила мужа (здесь Лаки покривила душой, но чего не сделаешь для успокоения старика) и обожала рожденного от него сына. Барон традиционно разразился проклятиями, но уже без обычного фанатизма. Идея заиметь законного наследника полностью поглотила его, и образ зятя постепенно начинал тускнеть перед грандиозностью замысла. К тому же внучка настаивала на том, что Антэн признает свою вину, и не будет спорить с сыном, когда тот захочет сменить фамилию.

А в том, что Николас захочет это сделать, Лаки не сомневалась. Почему бы лишний раз и не досадить отцу? Поговорив с братом, она поняла, что тот до сих пор злится на него. Хоть уже и без явной ненависти, но все еще с обидой он рассказал, что всегда ощущал себя кукушонком в чужом гнезде. Будучи родным по плоти и крови, по духу он был совсем чужим Антэну, в то время, как с Аланом у отца была связь, возможная только между самыми родными и любящими людьми. Антэн никогда не показывал, что по- разному относится к сыновьям, но Николас чувствовал, что сердце отца отдано Алану, который отвечал ему столь же сильной привязанностью. Это больно ранило, и привело к увлечению наркотиками, картами, а в конечном итоге — к полному разрыву с отцом. По большому счету, Николас доволен, что Лаки встретилась ему на пути и так круто изменила его жизнь. Только здесь, в доме деда, он впервые почувствовал себя членом семьи. И пусть Лаки сердится на него и злится, но он еще не может считать ее своей сестрой. Ему легче считать сестрой Дарию. Да и Габриэль за несколько месяцев знакомства стал ему намного ближе и понятней, чем Алан за все годы, прожитые с ним. Даже старый ворчун оказался не таким уж сумасшедшим, и про себя Николас называет его дедом.

— Какая странная штука жизнь. Никогда не знаешь — где найдешь, где потеряешь, — позже сказала Лаки Стивену. — Хорошо, что дед принял Николаса. Теперь можно быть спокойной за них обоих. А еще я рада за Габриэля. Все эти годы я чувствовала себя виноватой за то, что бросила его в Дармунде.

— Перестань. Габриэль всегда знал, что ты его любишь. А сейчас он вполне счастлив, я даже немного ему завидую. У него есть ребенок, а для меня сын почти потерян. Боюсь, что стану для Раяна таким же чужим, как стал для Стаси. Я не могу вспомнить ни одного ее поцелуя, — с грустью признался Стивен.

— Но, она все равно живет в твоем сердце, иначе ты давно был бы с другой девушкой. А не помнишь ты ее прикосновений потому, что я провела обряд очищения, когда лечила тебя. Не сердись, у меня не было другого выхода.

— Ты спасла меня. Как я могу сердиться на тебя за это? Оно и к лучшему, что мое тело не помнит прикосновений Стаси. Возможно, со временем, я смогу ее забыть. Но Раяна так хочется увидеть.

— И мы обязательно его увидим, — уверенно пообещала Лаки.

Они провели в Баден-Бадене четыре дня, а затем вылетели в Дублин.

Стивен смалодушничал и не захотел объясняться с родителями, за него это сделала Лаки. Она позвонила его матери, сказала, что они проездом будут в Дублине и очень хотят увидеть Раяна. Поэтому просят взять его к себе на денек.

Патрисия обрадовалась встрече с сыном, хоть и пожаловалась Лаки, что не понимает, почему сын поссорился с женой, ведь они так хорошо ладили. Стася ничего не объясняет и только плачет, но общаться с внуком не запрещает, и Раян часто бывает у них в гостях. Лаки посочувствовала и пообещала Патрисии все откровенно обсудить при встрече, только попросила никому не рассказывать об их приезде, в том числе и ее отцу. Патрисию удивила ее просьба, но она не стала выяснять к чему такая таинственность, для нее было главным увидеть сына.

У Стивена заныло сердце, когда маленькие ручки доверчиво потянулись к нему и крепко обняли за шею. Прижав к себе горячее тельце ребенка, он ощутил такую щемящую нежность, что осыпал сына поцелуями, а затем стал подбрасывать вверх, вызывая у того громкий восторженный смех. Стивен не видел Раяна почти четыре месяца, и сейчас это был уже не крикливый младенец, а маленький человечек, настойчиво пытавшийся ходить и лепетавший свои первые слова. Для восьмимесячного ребенка малыш был очень смышленым. Казалось, он узнал отца и обрадовался ему, а из подаренных игрушек сразу выбрал небольшого мохнатого медведя, чем растрогал Стивена почти до слез. Он объяснил Лаки, что у него самого был такой в детстве и звали его Барни.

Отец провел с сыном целый день, не расставаясь с ним ни на минуту, и даже спал с ним рядом во время дневного сна.

Патрисия утирала слезы, наблюдая за ними, а Лукас хмурился и глубоко вздыхал. Лаки наспех придумала грустную историю, по которой виноваты были ни Стивен, ни Стася, а непреодолимые обстоятельства. Она сказала, что Стася не может принять образ жизни своего мужа, а он не имеет права ничего изменить, потому что его за это накажут высшие колдовские силы, о которых им лучше не знать. Ничего не поделаешь, и всем надо просто смириться, раз уже Стивену довелось родиться столь необычным человеком. Маклафлины-старшие печально слушали Лаки, а потом Лукас с надеждой попросил ее предсказать будущее его сына. Он помнил, как Дерек Милтон рассказал им об ее пророчестве, сделанном в далекой Канаде, которое почти полностью уже подтвердилось, и сейчас с волнением смотрел на девушку.

Но она ничего не могла сказать утешительного, вспоминая, как сама испугалась предсказания, в котором увидела умирающего Стивена. И до этого момента ему осталось прожить всего ничего, какие-то три месяца. Впрочем, как и ей, если предсказанию Кэтлин Хьюз суждено сбыться. Честно говоря, Лаки пыталась отмахнуться от него, уверяя себя, что Кэтлин посредственная гадалка, но это плохо удавалось, ведь некоторые из ее предсказаний уже сбылись. Роковая дата неизбежно приближалась. Не в силах, что-либо изменить ни в своей судьбе, ни в судьбе брата, ей остается только ожидать окончательной развязки. Она будет рядом с ним до конца, и просто приклеится к нему намертво, не отпуская от себя. А там уже как повезет.